Остаток дня супруги провели порознь. Арне и Каи еще раз наведались в ложбинку, где были найдены дети, но кроме их с Гримницей следов ничего не нашли. Примятые травы успели подняться, зверье, прибегавшее к водопою, затоптало все остальное. На всякий случай, Арне написал донесение о случившемся, но, задумавшись, так его и не оправил.

Брат и приятели тоже не смогли посоветовать ничего дельного. С момента окончания этой войны и до следующей, Арне больше не подчинялся барону Хуго. Обращаться же к Секачу просто так, без лишней необходимости, не хотелось. Да и опасался Арне, что Хуго все еще таит на него обиду. Мысль отправить послание Бруно Арне тоже отмел. Конечно, с герцогским сыном они никогда не ссорились, а расстались и вовсе хорошо. Но слова про кого-то, кому не ценны несколько монет, не давали покоя. Таких в округе было немного.

Отсылать же напрямую Его Величеству… Арне представил, что подумают в канцелярии, разбирая донос о двух непонятно откуда взявшихся детях. Самое меньшее, что молодой рыцарь не дорос еще до своей награды, раз без участия Его Величества два сопливых носа вытереть не в состоянии. Прикинув, что к чему, рыцари договорились сделать объезд свои владений в надежде найти еще хоть кого-нибудь. Время поджимало, поэтому, оставив в крепости пяток солдат, а в поселении — телегу и приказ чуть что — укрываться в крепости, Арне снова двинулся в путь.

Уже в последний момент, уезжая, он додумался взять с собой обоих подростков. Их задачей было убедить встречных вендов, что бояться нечего и отсиживаться в лесах больше не надо. А кто хочет, может уйти за реку, на княжью земли, потому что здесь теперь воля заксонского короля.

Гримница осталась с Вандой, отпаивая травами слабенькую Висю и утешая Миру, никак не желающую отходить от сестрички. Дед положив цеп поближе к двери, продолжал суетиться по хозяйству. А после и вовсе взял серп и пошел обкашивать межи по опустевшим подворьям.

— Вам бы все война, — ворчал он, — а коровы ждать не будут. Эх, зря наш пан-рыцеж овец не взял вместо двух коров. Тех выгнали-вон на пустое дворище, пусть подчищают, что найдут…

Видя такое дело, Марыля и Зоряна взяли корзины, что за эти дни наспех справил старый Соберад, и пошли по огородам, выискивая то, что осталось после захватчиков.

— Вот уж не думала я, что на старости лет по чужим огородам лазать придется…. — Недовольно ворчала баба Марыля, бережно укладывая в корзинку молодые побеги лебеды.

— Ничего, по чужим пустырям лазить — это тебе не под чужими плетнями побираться. — "утешала" ее баба Зоряна. — Тут хоть стыду никто не видит.

— Так уж и никто? А вон закс…

— А не то тебя ему, заксу тому. Да и то, Радко на него не нахвалится, дельный говорит, мужик. Может, приживется еще…

Закс, о котором шла речь, неподалеку от них пытался поправить мебель. Это сменившийся с караула Фите (тот солдат, что сам напросился к Арне в деревню), готовил дом к приезду своей вдовушки. Он тоже на все заставки костерил тех, кому новый мир стал поперек горла. Драгоценное время опять уходило на войну, а это означало, что хозяйству еще целый год придется лежать в руинах.

Глава седьмая

Далеко и близко…

Князь Мешко задул свечу и устало потер глаза. За окном начало светать, а ему так и не удалось сегодня прилечь. Хотя княжество его и уменьшилось с последней войны, работы, наоборот, только прибавилось. Хорошо, что удалось уговорить брата вернуться, без Земовита он бы сейчас не справился.

Первой бедой были бояре, которые, почуяв слабину, стали тянуть одеяло каждый в свою сторону. Покачав головой, Мешко хмыкнул: впору было в ножки кланяться королю Эриху за его сговорчивость. Без сохранного войска удержать власть было бы намного сложнее. А так, порядок в столице и окрестностях пришлось наводить железной рукой. Благо, вовремя вскрывшийся заговор позволил повесить все грехи на нерадивых бояр, лгавших князю и тайком сговаривавшихся с заксами…

Простой люд, которому этих объяснений хватило, горой стоял за князя. Жалел его, потерявшего в это войне сразу двоих детей, и возлагал все свои надежды на нового — "своего" — наследника. Благо, роду по матери молодой княжич Болеслав был хоть и боярского, но весьма захудалого. Только такой род и смог решиться отдать свою дочь за опального княжича, зато — по большой любви.

И эта любовь, подхватившая тогда Земка, буквально, у края погребального костра, тоже многим стала поперек горла. Мало того, несколько знатных родов осмелились даже потребовать, чтобы наследный княжич выбрал себе в жены достойную девицу и родил с ней "настоящего" наследника, оставив "худородную" младшей женой.

Кто знает, что ответил бы на такое отвыкший от придворных интриг Земовит, но вмешался Мешко. После того, как нескольких приближенных княгини казнили за участие в заговоре, княжье Слово разнеслось по всем городам и весям.

— Кровь — не водица. Мать моя, сорок лет прожив на Полабье в славе и чести, как дункой была, так и осталась. Жена моя за братом своим, руку тянет. А все потому, что отец мой и я женились не по любви, как боги завещали, а как долг велит. Хватит с нас уже чужеземных княжон!

Что оставалось народу после такого? Только славить новую будущую княгиню, надеясь, что уж "своя"-то не станет драть с них последнюю шкуру ради нового обручья.

Второй бедой были уходцы. Выведя своих людей за реку, Мешко остался перед толпой безземельных поселян, потерявших все. Куда им теперь? Разве что в закуп, холопами… Мешко с Земовитом решили иначе, уведя людей на юг, в сторону Одры и Шпреи. Земли у князя хватало. Но ее надо было отвоевывать у леса, распахивать и засевать, а лето уже вступило в свои права. Опять же, среди уходцев, побывавших в плену у заксов, было много раненых и увечных, было много баб с детьми. Их тоже кто-то должен был кормить.

— Княже! — размышления Мешка прервал один из ближников, заглядывая в дверь и напоминая о третьей беде. — Волхв прислал сказать. Там княгиня опять буянит.

— Скажи, уже иду. — Мешко отодвинул свитки, в которые вчитывался несколько минут тому назад и поспешно встал, на ходу разминая кисти и готовясь колдовать.

Лишенная власти, отрезанная в тереме ото всех своих бывших ближников, Желана медленно, но верно сходила с ума. Крушение всех надежд на власть не так сильно подкосило женщину, как смерть единственного сына. Вспомнив Лешка, князь подумал, что не зря боги не дали ему других наследников. Видно, такой была их кара за то, что так долго закрывал глаза на выходки жены. Союз ему, дураку, был нужен… А теперь-вот ни сына, ни союза.

Хотя Желану в народе давно и сильно не любили, приписывая ей все возможные грехи: как настоящие, так и придуманные, многие сейчас ее жалели. Не желая открывать перед недовольными очередную слабинку, Мешко не стал выносить дела Желаны на всеобщий суд. Для всех она осталась несчастной дурой, чьей преданностью брат и ближники воспользовались в своих целях.

И только волхвы да самые близкие знали, чего стоит магам сдерживать обезумевшую магиню. Вот и сейчас зовут. Видно, совсем дело плохо, раз без него не справляются.

— А ведь она любила его когда-то. — Кольнуло в сердце чувство вины. — Любила и ревновала, не желая делить с другими. А он только смеялся: "Где это видано, чтобы князь всю жизнь за подол одной бабы держался? Она — княгиня, ей честь и почет, муж ее не обижает ни дарами, ни на ложе… чего еще бабе надо?"

Предал Желану, предал Милену… А теперь его единственный сын умирает, потому что предал не только его, на и свой народ.

* * *

А посреди узкой полоски земли, одинаково далекой как от королевского дворца, так и от княжеского терема, Гримнице не было дела до того, какие беды одолевают монархов. Она тревожилась за мужа, от которого второй день не было ни слуху, ни духу. И радовалась, что очнулась-таки Вися.

Что за хворь приключилась с маленькой найдой, Ванда так и не смогла сказать. В конце концов, все решили, что девочка просто ослабела от недоедания и простуды, которая, хоть и без горячки, но до сих пор мучила хрупкое тельце. Мирослава, ставшая не по годам взрослой за эти дни, наконец-то успокоилась и теперь играла с куклой, которую соорудила ей из тряпок бабка Марыля.

— Вот-ведь! — Привычно беззлобно ворчала она. — Могла ли я подумать, что на старости лет сразу трех внуков боги подкинут. Да один сопливее другого…

Знахарка только грустно улыбалась, глядя, как две осиротевшие старушки пытаются поделить детей, балуя их одна больше другой. Ее саму сильно тревожило осадное положение, из-за которого она не могла свободно пойти ни в лес, ни в поля по травы. Драгоценное время уходило, а новый хозяин все еще метался по околице в поисках непонятно чего и кого.

Не имея возможности выйти на поля и в лес, поселяне пытались урвать хотя бы то, что было прямо под рукой. Лебеда и крапива, чабрец, густо поросший по меже, дикий лук… все запасалось впрок, все шло в дело.

— Ничего, ничего, — повторял время от времени дед Радко, — вот выяснит пан, что там за дела, пойдем в лес. Ягода вот-вот поспеет, пчелы меду в борти наносят… Лес меня еще никогда не обижал. Проживем как-нибудь.

— Дедко, — спросила его как-то Гримница, когда все поселяне привычно собрались вечером у одного котла, — а ты почему за реку не ушел? Ну, когда князь звал. Ты ж не знал, что Арне пообещает твои межи уважать.

— А он пообещал? — Искренне удивился дед. — Ай, молодец! Ну и ладно, значит, не ошибся я.

— И все же? — К разговору на ломаном вендском подключился Фите. Он и Тэде (как оказалось, так в его родном селе привычно называли мужиков с именем Теодор) — два старых солдата как-то незаметно влились в круг поселенцев и постепенно перестали восприниматься врагами. И однажды кто-то из женщин на команду деда: "Зови всех к обеду!", — позвал действительно всех.