— Лорен просто умирала от желания тебе позвонить. Но мы с Джереми убедили ее подождать и все обсудить с тобой лично.

— Я рада, — равнодушно сказала я.

— Ты была права, ма, — подтвердила Лорен.

«Ма»? Я не ослышалась?

— Значит, теперь ты зовешь ее «ма»? — Я взглянула на Лорен.

Этак она скоро наложит лапу на наши фамильные драгоценности и мамин фарфор.

Лорен хихикнула и прижалась щекой к ладони Джереми. Тошнотворное выражение чувств. Совсем как в плохой рекламе, которая по идее должна растрогать вас до слез.

— Ага! Я уже давно чувствовала себя здесь как дома, а теперь, наконец, я могу так ее назвать.

— Понятно, — сказала я, попытавшись вложить в эти слова максимум неодобрения. Потом взглянула на Маркуса, который допивал пиво. — Хочешь еще? — спросила я, собираясь на кухню.

— Конечно, — обрадовался он.

— Пойдем вместе.

Маркус последовал за мной, и тут я дала себе волю:

— Как они могут только и говорить об этой свадьбе после того, что случилось со мной? Поверить не могу, что они такие бесчувственные! Я собиралась рассказать им, что мы собираемся пожениться! А теперь не стану. Хотя бы потому, что у меня даже нет кольца, — сказала я.

Мне бы, наверное, не следовало обвинять в этом Маркуса, но я не смогла удержаться. Обвинять окружающих — это мой основной инстинкт, когда планы рушатся.

Маркус взглянул на меня и спросил:

— Так можно мне еще пива?

Я рванула на себя дверцу холодильника, и бутылка кетчупа рухнула с боковой полки на пол.

— Все в порядке? — спросила мама из гостиной.

— Все супер, — сказала я, а Маркус поставил кетчуп на место и взял пиво.

Я глубоко вздохнула, и мы с ним вернулись в гостиную, где мама и Лорен составляли список гостей.

— Двести человек, по-моему, в самый раз, — сказала Лорен.

— Мне кажется, ты понимаешь, что двести — это минимум. Посчитай сама. Твои родители пригласят двадцать пар, мы пригласим столько же, — вот тебе уже восемьдесят человек, — сказала мама.

— Точно, — ответила Лорен. — А я собираюсь позвать уйму народа из Христианского общества.

— Тогда по крайней мере не так много придется тратить на выпивку, — пошутил Маркус.

Лорен отрицательно покачала головой и захихикала:

— Ты удивишься, когда узнаешь, сколько на самом деле они пьют. Каждый год на Рождество набираются в стельку.

— Вы как будто неплохо проводить время, — сказала я.

— Они хоть когда-нибудь… это… спят друг с другом? — спросил Маркус. Первая его реплика в разговоре — и та о сексе. Потрясающе.

Лорен снова засмеялась и принялась рассказывать о том, как некие Уолтер и Мэри недавно занимались этим делом в чужой квартире. После того как романтическая история подошла к концу, мама повернулась к моему парню и сказала:

— А теперь, Маркус, расскажи нам о себе.

— А что вы хотели бы узнать? — спросил он. Декс задал бы тот же самый вопрос, но совершенно другим тоном.

— Что угодно. Мы ведь хотим узнать тебя поближе.

— Ну… Я родом из Монтаны. Учился в Джорджтауне. Теперь работаю в сфере маркетинга. Дурацкая работа. Вот и все.

Мама приподняла брови и заметно расслабилась.

— Маркетинг? Это интересно.

— Ничего интересного, — сказал Маркус. — Но это заработок. Всего лишь.

— Я никогда не бывал в Монтане, — заметил Джереми.

— И я, — подхватила Лорен.

— Ты вообще хоть из Индианы-то выезжала? — чуть слышно пробормотала я. И прежде чем она успела поведать нам о том, как в детстве ездила на Гранд-Каньон, я спросила: — Что у нас на ужин?

— Лазанья. Мы с мамой вместе ее готовили, — сказала Лорен.

— Вы с мамой?

Лорен не поняла.

— Ну да. Можно я буду считать тебя своей сестрой? Это просто потрясающе. У меня ведь никогда не было сестры.

— Нуда, — эхом повторила я.

— Маркус, а у тебя есть братья и сестры? — спросила мама.

— Да. Брат.

— Старше или младше?

— На четыре года старше.

— Как мило.

Маркус вымученно улыбнулся и сделал глоток. Я вдруг вспомнила, как сильно мне хотелось его поцеловать тем вечером, на вечеринке в честь дня рождения Рейчел, когда я наблюдала за ним в баре. Куда ушли те чувства теперь?

Слава Богу, предварительная беседа была, наконец, закончена, и мы вшестером прошествовали в столовую. Сервант был отполирован до блеска и битком набит фарфором и хрусталем.

— Садитесь. Маркус, можешь располагаться здесь. — Мама указала на то место, где прежде сидел Декс. Я заметила, как в ее глазах скользнула скорбь. Она скучала по Дексу. Потом скорбь сменилась решимостью.

Но, несмотря на все ее усилия, ужин получился тягостным. Родители задавали какие-то глупые вопросы, а Маркус односложно отвечал и жадно поглощал пиво. А потом сказал фразу, которая наверняка войдет в историю.

Началось с того, что Джереми заговорил об одном из своих пациентов, пожилом мужчине, который бросил жену ради какой-то девчонки. Его младшему сыну было тридцать два.

— Какой стыд, — сказала Лорен.

— Ужас, — добавила мама.

Даже отец, у которого, как я подозревала, рыльце было в пуху, с очевидным отвращением потряс головой.

Но Маркус не поддержал компанию и не стал выражать свое неодобрение вместе со всеми. Лучше бы он просто промолчал — до сих пор ему это так хорошо удавалось. Вместо этого он ляпнул:

— Тридцать два? Думаю, что в таком случае моя следующая жена еще не родилась на свет.

Папа и Джереми обменялись взглядами — у них было одинаковое выражение лиц. Мама принялась поглаживать ножку бокала, Лорен нервно засмеялась и сказала:

— Очень смешно, Маркус. Хорошая шутка.

Маркус криво улыбнулся, поняв, что пошутил неудачно.

А мне вдруг сразу расхотелось спасать репутацию Маркуса, да и вообще этот вечер. Я резко встала, как игрушечный солдатик, и понесла свою тарелку на кухню. Мама извинилась и зацокала каблучками вслед за мной.

— Детка, он ведь всего лишь хотел пошутить, — вполголоса сказала она, когда мы остались вдвоем. — А может быть, просто нервничает, ведь он впервые нас увидел. Отец кого угодно запугает.

По-моему, мама и сама не верила в то, что говорила. Она наверняка считала Маркуса грубым и глупым, и он явно проигрывал Декстеру.

— Обычно он совсем не такой, — сказала я. — Маркус может быть таким же очаровательным, как Декс, если захочет.

Но, даже пытаясь убедить маму, я понимала, что Маркус совершенно не такой, как Декс. Ничуть. Я вылила остатки кофе в раковину, и тут в моей голове словно сигнальная лампочка замигала: ошиблась, ошиблась, ошиблась…

Мы вернулись в столовую, где остальные пытались поднять себе настроение, уплетая клубничный торт из местной кондитерской Кроуфорда. Мама дважды извинилась, что ничего не испекла сама.

— А мне нравится наша кондитерская. Их торты совсем как домашние, — сказала Лорен.

Папа насвистывал мотивчик из «Энди Гриффита», пока мама взглядом не остановила его. Прошло еще несколько мучительных секунд, и я выдавила:

— Мне не хочется торта. Я лучше пойду спать. Спокойной ночи.

Маркус встал, побарабанил пальцами по краю стола и заявил, что тоже устал. Он поблагодарил маму за ужин и молча пошел за мной, оставив свою тарелку на столе.

Я поднялась по лестнице, прошла по коридору и внезапно остановилась перед дверью комнаты для гостей.

— Вот твоя спальня. Спокойной ночи.

Я была слишком измучена, чтобы сейчас затевать с ним разбор полетов.

Маркус погладил мое плечо.

— Брось, Дарси.

— Доволен?

Он усмехнулся, а я еще больше разозлилась:

— Как ты мог так себя вести?

— Я пошутил.

— Не смешно.

— Мне жаль.

— Неправда.

— Мне действительно жаль.

— И как я теперь скажу им, что мы собираемся пожениться и, что я от тебя беременна? — прошептал я. — Беременна от мужчины, который, возможно, в будущем бросит меня ради какой-то другой женщины?

Я почувствовала себя такой уязвимой — никогда такого не испытывала, пока не забеременела. Ужасное ощущение.

— Ты же знаешь, что это шутка.

— Спокойной ночи, Маркус.

Я пошла к себе, надеясь, что он все же последует за мной. Напрасно я надеялась. Усевшись на кровати, я принялась рассматривать фотографии на бледно-лиловых стенах, их было много — даже очень много. Некоторые пожелтели и обтрепались по краям; они напомнили мне о том, как бегут годы и сколько лет минуло со времени окончания школы. Вот я с Аннелизой и Рейчел после футбольного матча. На мне форма нашей команды поддержки, а на них — свитера с эмблемой Нэйпервилльской старшей школы. Лица покрыты сеточкой оранжевых трещин. Я вспомнила, что тогда Блэйн удачно взял длинный пас и наша команда благодаря этому прошла в четвертьфинал. Вспомнила, что волосы и лицо у него, когда он снял шлем, были мокрыми от пота, точь-в-точь как у знаменитых спортсменов после установления мировых рекордов. Зрители орали, а он улыбнулся мне с боковой линии и помахал рукой, как бы говоря: «Это все тебе, детка!» И весь стадион, следуя его жесту, взглянул на меня.

Я подумала, как хорошо мне было тогда, и заплакала. Не только потому, что ностальгировала по старым добрым временам, хотя это действительно было так. А главным образом оттого, что я, как мне показалось, стала одной из тех женщин, которым только и остается что смотреть на школьные фотографии и тосковать по былому счастью.


14


На следующее утро я услышала легкий стук в дверь и мамин голос:

— Дарси, ты спишь? От ее доброжелательного тона — такого задушевного — мне стало еще хуже.