Теперь настала очередь моей матери встать и всплеснуть руками.

— Все, чего мы когда-либо хотели, это чтобы ты и твоя сестра были счастливы. Не надо мне этого благочестиво-лицемерного подхода. Если позволишь вспомнить, ты тоже не безгрешен.

Пнул ногой раму ее драгоценного дивана. Ценник упал, и я испытал болезненное удовольствие от того, как символично это ощущалось.

— Да, ты сделала нас чертовски счастливыми. Особенно та часть, где отец отправил парня Камиллы в чертову зону боевых действий, чтобы держать его подальше от нее, потому что его кровь была недостаточно голубой, а затем трахнул мою девушку. Все это время ты стояла в стороне и что именно делала? Искала более горячую, молодую задницу моего возраста? Действительно, вы двое должны вести ток-шоу о том, как воспитывать детей. Или, знаешь, о том, как их убить.

Она моргнула, прикрыв рот рукой с сигаретой.

— Я думала, это ты отослал Феникса.

Я обернулся, свирепо глядя на нее.

— Что?

Мама потерла лоб, оглядываясь в поисках воображаемого человека, который мог бы ей все объяснить. В уголках ее глаз собрались слезы. Потерянная. Она выглядела потерянной.

— Когда я спросила Матиаса, что случилось, он сказал, что ты отослал Феникса в Сирию, и что он никогда не простит себя, что позволил тебе это. Я была так зла, Селиан, так зла. Я развелась с ним только потому, что он не настоял на своем, но я не могла развестись с тобой. Ты мой ребенок. Я так старалась не держать на тебя зла. Я тебя так люблю и всегда буду, но не знала, зачем тебе понадобилось так вмешиваться в жизнь Камиллы. Вы с Камиллой... вы были другими. Я назвала тебя Селиан, потому что ты был для меня как луна. Ты ярко сиял в самое темное время моей жизни. Я дала Камилле ее имя, потому что она была девственна, незапятнанная. Она всегда так отличалась от нас. Свободная духом. Она любила того, кого любила, и не заботилась о последствиях. Вот что делало ее особенной.

«Нет», — хотел я поправить. — «Вот что делало ее самой лучшей».

Камилла была счастливее всех нас. Ее улыбка была заразительной. Я дергал ее за косички и называл солнышком, потому что у нее было круглое, полнощекое и всегда сияющее лицо. Потому что я был луной.

Я покачал головой.

— Он солгал. Он всегда лгал. С чего бы тебе ему верить? Единственная причина, по которой я позволил ему это сделать, заключалась в том, что я решил, что если смогу играть в дом с Лили Дэвис, то Камилла сможет найти другого очаровательного ублюдка, чтобы разозлить своего папочку. Когда я понял, что она несчастна, и сказал ей правду, она выбежала на улицу.

— Я думала, она злилась на тебя.

— Нет. Она злилась на Матиаса.

— Тогда почему ты думаешь, что это твоя вина? — Мама плюхнулась на диван, обхватив голову руками.

— Потому что я должен был сказать ей об этом в другом месте. Потому что должен был сразиться с Матиасом. Потому что я, черт возьми, подвел ее.

Между нами был кофейный столик, разделяя нас, как океан, и я понял, что не сказал Джуд всей правды, когда она спросила о моих отношениях с матерью. Честно говоря, у меня не было никаких отношений ни с одним из моих родителей. По правде говоря, у меня больше не было ни сестры, ни невесты. Я был не менее одинок, чем она.

— Ты никогда не любил Лили, — голос матери смягчился, и ее глаза последовали его примеру.

Я отрицательно покачал головой. Год назад я заботился о ней — каким-то хреновым образом. Но сказать, что я не люблю ее сейчас, было все равно, что сказать, что я не люблю есть испачканные дерьмом камни. Настоящее преуменьшение века.

Мама кивнула.

— Ты можешь спасти LBC?

— Но не ценой того, чтобы быть несчастным всю оставшуюся жизнь. — Я вздернул подбородок. Все эти чертовы манеры бессердечного придурка были подхвачены мной дома, так что мама вряд ли могла винить меня за них.

Сердечные приступы в пятьдесят.

Безымянные девушки в бикини каждые выходные.

Бывшая жена, которая хотела бы видеть меня в гробу.

Нет уж, спасибо. Мне не нужна была жизнь моего отца. Каждый день в течение всей жизни я бы предпочел есть дерьмовые макароны и смотреть игру «Янки» в бруклинской квартире с двумя спальнями вместо одинокого пентхауса за шестнадцать миллионов долларов.

Однако, видя, как умирает бизнес моей семьи, я становился несчастным. Независимо от того, какой бы путь не выбрал, он вел к катастрофе.

Мама встала, осторожно подошла ко мне, встала на цыпочки и поцеловала в щеку.

— Ты совсем не похож на Матиаса, — прошептала она, — клянусь тебе.

«Абсолютная правда».


Я тащила чемодан вверх по лестнице в свою квартиру, издавая дикий стон. Зачем я упаковала всю свою комнату перед отъездом во Флориду? О, совершенно верно. Потому что хотела ослепить своего эмоционально закрытого босса, демонстрируя свой соблазнительный гардероб, состоящий из консервативных платьев восьмидесятилетней библиотекарши и нездорового количества конверсов.