Блядь. Я шел по неправильному пути. Наша связь была не на физическом уровне. Был эмоциональный поток, парящая энергия, которая собиралась в точке, которую разум не в силах объять.

Мне нужно было перестать думать членом и сделать смелую вещь. Мне нужно было открыться ей. Дать ей хорошенько осмотреться. Может, я тоже что-то выучу, потому что сейчас я мог положиться только на интуицию и твердость характера, оба принадлежащие неандертальцу.

Я вторгся в ее пространство. Мои глаза и лицо предоставлены для ее изучения, и я придал своему голосу всю искренность, на которую способен:

— Это было по-настоящему, Кэси. Я выключил камеры до того, как мы сняли одежду, и все, что случилось после, было лишь у нас с тобой. Никакого обмана.

— Пошел на хер, — яд в ее голосе прорезался сквозь напряжение — противоречие с мягкостью ее рта и пеленой влаги в глазах.

Я действительно все запутывал. Я не знал, как говорить о том, чего я не понимал. Но мое тело знало. Меня сотрясло от желания выволочь ее на пол, распластать подо мной и показать ей, как на самом деле я себя чувствовал.

Используй слова, ты, тупорылая задница.

Я продолжительно вдохнул.

— Я не знаю, что мне сейчас сказать, зная, что ты замужем, и зная, что у меня нет ни единого шанса на земле, — я засунул это несчастное понимание в маленький уголок, где он не мог отвлечь меня. — Но, черт возьми, Кэси, если бы ты не была замужем, я бы боролся за тебя, — я потер лицо руками, и почувствовал, как челюсть напрягается под ладонями. — Нахуй все это. Я все равно буду бороться за тебя.

Глаза сказочного синего цвета изучали меня со строгостью, которая говорила мне, что она слушала, а это, в свою очередь, обнадеживало тем, что она мне верила.

— Ты начал бороться против меня. Как, мать твою, ты собираешься бороться заменя?

Я не привык красть жен у чужих мужчин. Я бы не стал бороться с Колином, если бы она любила его. И что теперь? За что мне бороться?

Ища ее глаза, я посмотрел сквозь уверенный блеск на поверхности и углубился в жидкую синеву. Кэси уставилась на меня в ответ, казалась довольной, позволив мне изучать ее. Я потерял счет времени, терпение и часть своей души от безмолвной интимности этого взгляда. Когда ее рука шевельнулась, заклинание спало.

Легкое прикосновение ее руки к моей щеке успокоило мое дыхание. Сердце остановилось. Ладони вспотели. И там, в самых глубоких пучинах ее глаз в тепле ее руки на моем лице, я нашел то, что искал.

Оно было там все это время, когда она пялилась на меня в лифте, тянулась ко мне, чтобы удержать баланс, обвиваясь вокруг меня в отельной комнате, и сейчас, когда просто прикасалась к моему лицу. Ее одинокость проникала в каждую клеточку моего тела и заставляла желать вещи, которые никакого отношения к бизнесу не имели.

Я убрал свою руку с подлокотника и переместил за ее затылок.

— Я собираюсь бороться за твое прощение, — я уперся грудью в ее согнутые колени, прижимая их между нашими телами: — И я буду бороться за твое счастье.

Изумление промелькнуло в месте заключения одиночества в ее глазах, и грустная улыбка зародилась в уголке ее рта. Кэси убрала руку от моего лица и опустила ноги возле моих колен.

— Почему?

Мой пульс дико грохотал, когда я сдвинул ее бедра вместе, и опустился на них головой.

— Я не знаю, как сказать тебе. Я могу лишь сказать, как я это чувствую, — я схватил ее запястье и повернул ладонью к моему лицу, удерживая руку там.

Она сопротивлялась в моей хватке, но я отказался отпустить ее, когда внезапная отчаянная нужда в том, чтобы она поняла меня, заставила меня открыть рот.

— Это — настоящее. Настолько настоящее, что я чувствую это везде, будто миллион мелких вибраций под кожей. Эти…это желание защитить тебя...

Воздух врывался и вырывался из легких, а голос стал грубее от запутанной, не утаенной правды.

— Это бешеная нужда внутри меня, которая тянет к тебе, вызывает желание наблюдать за тобой, исправить боль, которая поселилась в твоих глазах из-за меня. Блядь, я не знаю, что это, но я чувствую это сейчас. Оно крутит мною — крутится вокруг тебя — и сбивает меня с гребанного пути.

Говоря об откровениях… Сентиментальность, слетевшая с моего языка, напугала меня до чертиков. Что она должна подумать? Я звучал, как жалкий актеришка.

Соль шутки была в том, что эти чувства не были новыми. Я похоронил их девять месяцев назад, притворяясь, что серебристый Дукатти на финишной линии был не той причиной, по которой я гонял быстрее и жестче, чтобы добраться до нее. Но я не мог сказать ей этого.

Ее пальцы, теперь расслабленные в моей хватке, погладили чувствительное место под моим ухом — движение, которое на подсознательном уровне заставило меня вдохнуть глубоко и счастливо. Что только прибавило мне смятения.

Я опустил лоб на ее бедро и проговорил в ее коленку под гулкий стук моего сердца:

— Я не могу не бороться за тебя.

Кэси пропустила пальцы сквозь мои волосы, мягко скользя за моим ухом.

— Ты украл мою работу, Логан. Ты снял на камеры наш секс и отдал запись моему свекру.

Ее тон был таким мягким и ритмичным, как и ее прикосновение, но вес ее слов свалился на мое горло, перекрыв доступ к воздуху.

Она опустила руку на бедро.

— И если ты не заметил мою реакцию в офисе, я ненавижу Трента всеми фибрами души. Тот факт, что он из всех людей, увидел это видео…

Я резко встал на ноги и зашагал к окну, сосредоточив взгляд на стеклянном и бетоном мегаполисе под нами.

— Я буду жалеть об этом до последнего дня своей жизни.

Что случится не так уж и нескоро, если я поддамся на эту безумную идею рассказать ей все свои секреты.

Мое предательство, ее брак, моя месть, — все это вместе давило на мои плечи и роилось вокруг меня. Мое тело зудело от этого, разум барахтался в оковах нашей ситуации, ища спрятанные решения и слабые места.

Я повернулся к ней лицом.

— Ты любишь своего мужа?

— Да.

Ее мгновенный и решительный ответ почти подогнул мои колени. Чего я ожидал? Что мое искаженное признание изменит зов ее сердца? Это не имело никакого значения. Она могла сидеть здесь и наблюдать, как я страдаю. Я никуда не собирался.

— Этот подавленный взгляд снова вернулся.

Она встала и сократила пространство между нами.

Ее руки двинулись к лацканам моего пиджака, разглаживая складки. Она, казалось, нарочно пытала меня, скользнув пальцами к воротнику так близко от моего горла, что я смог почувствовать жар, исходящий от них, и то, как они отдалились от моей кожи, не касаясь ее.

Она опустила руки по бокам.

— Есть разные виды любви, Логан.

Эта маленькая, неожиданная поправка позволила мне проглотить болезненный узел в моем горле.

— Ладно, — я выровнял голос. — Например?

Она подступила к окну и приложила руку к стеклу, уставившись на восход солнца.

— Есть любовь, от которой летят искры, и которая разливается, будто лава вулкана. Знаешь, мгновенно воспламеняющийся взрывной секс, который тухнет, не успев разгореться? — она устремила на меня острый взгляд и снова отвернулась к окну: — Некоторые говорят, что это вовсе не любовь.

Я сглотнул.

— Это похоть. Желание.

Она думала, именно это было между нами? Нахер это. Воспламеняющая интрижка не была тем, за что я боролся.

Ее выдох громом прозвучал в тишине, спустившейся на нас.

— Желание — это форма любви, хоть и мимолетная. Ты чувствуешь его в один момент, и блядь, когда оно уходит, ты чувствуешь пустоту, — она вдохнула, затем выдохнула: — Это самая слабая форма любви.

Она не стояла бы, поддаваясь на угрозу Трента, если бы ее любовь к мужу была слабой. Понимание этого сжало мое горло, но я оттолкнул его и вцепился в осознание того, что у них с Колином не было взрывного секса.

— Ты любишь его не так.

Она прыснула со смеху.

— Нет.

Солнечный свет отразился на ее профиле, когда она опустила взгляд на ноги. Ее темные ресницы почти касались щеки.

— Потом есть прочная, надежная любовь. Твердая основа, которая выдержит время и закалку. Та, которую ты защитишь ценой своей жизни.

Строгие очертания ее губ сказали мне больше, чем ее слова. Так она любила его, и я не знал, что с этим делать.

Прядь волос упала на ее щеку, закрывая выражение ее лица. Я прислонился плечом к стеклу, глядя на нее, и заправил золотистую прядь за ухо.

Она закрыла глаза и прижалась бровью к стеклу.

— Самая сильная любовь начинается с конфликта. Это неуловимое путешествие, наполненное самоотдачей, борьбой и желанием делиться, но попытка — решительная, и выливается в нечто, что поглощает сердце настолько, что больно от одной мысли об этом, — ее грудь вздымается и опускается с затиханием голоса: — Сплетение двух тел на духовном уровне, где нет места пустоте.

Ее желание было прекрасным и едким, таким, которое я прочувствовал с каждым болезненным ударом своего сердца. Оно наполнило меня одержимостью стать мужчиной, который даст ей это счастье.

Ее взгляд задержался на мне. Краска поднималась по ее лицу, смущенная улыбка коснулась ее губ.

Она пожала плечами.

— Ты сам спросил.

Мы уставились друг на друга в немом моменте. Никаких слов или прикосновений, но атмосфера звенела от всех роившихся вопросов без ответов.

Сумка на полу содержала доказательство того, что мои намерения были чисты и очень личные. Настало время показать ей все, что я дал ее родителям, и ее реакция продиктует мне правила, по которым мне стоит продолжать.

Но сначала мне были нужны некоторые ответы.

— Что ты делаешь с информацией, которую тебе пересылает Хэл Пинкертон?

Ее дыхание ускорилось и напряжение заставило сменить позу.

— Что?

— Ты пользовалась планом подпольных гонок. Что еще ты делаешь с ним?