Злата Тур - Гувернантка

    - Ян, мама тебя так назвала. И еще сказала, что ты бывшая. Ну какая же ты бывшая, если ты самая – самая настоящая!

    Грязное дело, выспрашивать у ребенка, откуда она это взяла, но ситуация тоже была неординарной. Кредит и привязанность к Машуле держали меня здесь крепче суперклея. И даже мучительные встречи с Русланом не делали мое существование невыносимым. После совместного ужина или случайного пересечения немного саднила душа, но уже не кровоточила, как раньше. Эти встречи стали наркотиком, моим аналогом кокаина, вдохнув который, я чувствовала себя женщиной. Потому что Руслан, каким бы он ни был занятым и спешащим, всегда ловил меня темным, горячим взглядом, и тут же отводил его.

    И эти мгновения говорили больше, чем любые слова. Он не остыл. И недавние гонения лишь это подтверждали. Но теперь опасность пришла с другой стороны.

    - Солнышко, - сглотнув слюну, чтоб хоть как-то смочить пересохшее горло, начала я. – А кому это мама говорила.

     - Я спустилась вниз, к Клавдии, чтоб попросить сока, и услышала, как мама с папой ругаются за дверью. Мама сказала, что ты шлюха, а он подлец, потому что держит в доме свою бывшую. И еще сказала, чтоб он тебя уволил.

    Горячий ком подступил к горлу и запульсировал там, будто само сердце вдруг оказалось там. С трудом справившись с волнением, я еле выдавила из себя.

    - А что папа?

      - Папа хлопнул,наверно, по столу чем-то, а я испугалась, что меня могут увидеть под дверью, и убежала.

     Липкий холодок страха пополз по спине. Неужели эта курица готова  снова причинить боль ребенку, лишь бы избавиться от тени прошлого. Да, Полинка времени зря не теряет. Не поймет дура, что чем больше она другим пакостей делает, тем хуже самой. Злоба ее окутывает, словно кокон, и она отравляется собственной желчью. И странное дело – у меня вообще на нее нет какой-то жгучей обиды, просто недоумение, граничащее с жалостью. Это ж надо так себя не любить, чтобы думать только о том, как бы кому насолить. Настоящая Шапокляк – «хорошими делами прославиться нельзя».

    Но тем не менее, сейчас я могу оказаться на улице из-за ее «чистой» любви к искусству гадить людям.

     И только я об этом подумала, как мысли начали материализоваться. Не успели мы с Машулей разложить картинки с французскими словами, как нарисовалась мадам Троицкая. От ее фальшивой улыбочки мое сердце екнуло и будто провалилось куда-то вниз.

    - Ой, вы занимаетесь? Какие молодцы! – начала источать мед Алина. – Но ничего ж страшного не произойдет, если вы ненадолго прерветесь. Машенька, ты сейчас с Шурой съездишь в одно место, а у нас с Яной Викторовной есть одно дело дома. А потом мы закажем суши с роллами и обойдемся без обеда.

     Я уж думала Алина совсем кукушка, но нет. Она знает, что для Машули обед в столовой с прямой спиной и ножами –вилками по-прежнему не доставляет особого удовольствия. А вот потрескать за обе щеки что-нибудь в неформальной обстановке – это просто праздник. А роллы мы любили обе. Особенно в кафе с ярко выраженным японским колоритом. Там она без напоминания садилась ровно, натягивала на мордашку непроницаемое выражение самурая (наверно, отголоски японских аниме просачивались сквозь мое воспитание), вооружалась палочками и самозабвенно погружалась в процесс.

     Но даже не знаю, как Алина угадала насчет суши с роллами. Может, Машуля когда-то похвасталась? Или она в телефоне мужа отчеты увидела?

   У меня была карточка, которую Руслан выдал на повседневные расходы  - оплатить занятия, спектакль или музей, кафешка.

   Правда, эта мысль быстренько испарилась: под ложечкой уже так противно тянуло от дурного предчувствия, что я практически не сомневалась – меня ждет большая задница.

    - Я поеду без Яны? – недоуменно спросила малышка.

    - Да, Машенька! Яна мне нужна дома.

    Машуля вопросительно уставилась на меня, требуя подтверждения. Но мне ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть.

    - Поезжай солнышко, - от расстройства мой голос вдруг охрип, и я прокашлялась. – Французский никуда не убежит. Только переоденься.

    В горле стоял ком. Впервые с момента моего появления в этом доме мы расстаемся с Машулей. И самое страшное – сейчас, кажется, навсегда. И как ребенку дать понять, что я люблю ее, что я ее не бросила? Записку написать не могу – она еще не научилась читать. Телефона у нее нет. А при Алине сказать, что я ее очень люблю, тоже не вариант…

    - Ну ладно, - не заподозрив ничего плохого, согласилась малышка. А я поняла, что должна сделать.

    Когда Машуля побежала к машине, я позвонила Шурику и попросила дождаться меня. Извинившись перед Алиной, я метнулась в комнату и достала свою самую дорогую вещь. Бусы, подаренные Русланом. Подаренные с любовью. Так пусть эта любовь и вернется к нему. Только опосредованно. Смахнув невольно набежавшие слезы, я сфотографировала их на память, прижала к сердцу, а потом поцеловала. Совсем как тот кусок янтаря, который оставила Руслану.

    Вот и все. Я больше не солнечный Янтарик. Судьба жестоко шутила надо мной, безжалостно отбирая все то, что я люблю. Но жить нужно дальше.

    Как угорелая кошка, я выскочила во двор и занырнула в машину.

    - Машуля, мы с тобой первый раз расстаемся. И я хочу, чтоб вместо меня с тобой был талисман, , который будет тебя охранять. Носи его в сумочке, а дома спрячь. Чтоб никто не видел. И это будет мой самый –самый рыжий секретик.

    - Ян, ты чего? – малышка встревоженно посмотрела на меня. – Это ж твои бусы. И они очень красивые, и ты в них красивая. И наверно, дорогие.

    - Солнышко, они очень дорогие, и я дарю их тебе, чтоб ты не сомневалась, что я люблю тебя. Возвращайся скорей.

    Давясь слезами, я чмокнула малышку в носик.

     Шурик, очевидно, проинструктированный, сколько должен возить ребенка, подавленно молчал, понимая, что больше меня не увидит.

    - Будьте осторожны! – напутствовала я и скрепя сердце пошла получать черную метку.

  Наверно, так идут к эшафоту приговоренные к казни. Глотая картинки окружающей действительности, давясь последними глотками воздуха. Как оказывается, я привыкла к этому, пусть и чужому, дому. Я была занята весь день, общение с живой, искренней девчушкой доставляло огромное удовольствие, помноженное на любовь к ее отцу. Иногда я ловила себя на мысли, что закутываюсь в кокон самообмана – передаю через Машулю свою чувства Руслану. Но этот самообман был безвредным, позволяющим как-то выжить.

    А если говорить о материальной стороне – здесь все было вообще замечательно. Я не платила за жилье, с меня не высчитывали за еду, между прочим, очень вкусную. Хватало на кредит, и кое-что удавалось отложить.

    И тут же понимаю, что сама себе заговариваю зубы, лишь бы не думать о той пустоте, которая вот прямо сейчас поселится в душе и будет разъедать ее ржавчиной обид и чувством ненужности.

    Главное, пережить вот это унизительное – мы в ваших услугах больше не нуждаемся. Хорошо хоть то, что я не старая нянька, вырастившая три поколения господских детей и выдворенная из дома по причине немощи…

    Яна, соберись! Надо это просто пережить. Не первый раз жизнь носом в грязную лужу макает. Я выдохнула, втянула живот, выпрямила спину и приготовилась достойно встретить отставку – как индеец с невозмутимым лицом встречает свою кончину.

    Но как я себя ни уговаривала, обида обжигала душу, будто ее намазали кайенским перцем.

    Я шагнула в гостиную, где, словно злая кошка, вышагивала Алина.

    - Яна, - натянутая улыбка должна была, наверно, подсластить горькую пилюлю. – Вы прекрасно справлялись со своими обязанностями. Но сейчас как раз тот случай, когда слишком хорошо – это нехорошо. Маша очень привязалась к вам. Но вы же понимаете, что рано или поздно, вам придется расстаться? И тогда для ребенка это будет еще более тяжелым ударом. Я не хочу травмировать дочь, поэтому мы вынуждены с вами попрощаться. Вы меня понимаете?

    Я несколько мгновений просто смотрела на нее, делая вид, что удивлена таким поворотом. Хотелось выиграть время на «подумать». Нужно что-то сказать, чтоб жизнь ей медом не казалась, а в голове, как назло – вакуум. И чтобы не выглядеть глупой гусыней, я должна хоть как-то отреагировать. И тут меня озаряет – напоследок хоть намекну, что я все знаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍   - Это, конечно, ваше дело, но мне кажется, что интересы ребенка должны быть выше личных мотивов. И да, Алина Сергеевна, если вы признаете, что я прекрасно справлялась со своими обязанностями, то я надеюсь, что вам не составит труда дать мне рекомендацию. Ведь вы меня не предупредили заблаговременно, чтобы я как-то позаботилась о будущем.

   Я вежливо улыбнулась, надеясь, что совесть хотя бы немного, но помучает ее.

       Несмотря на всю свою прожженность, Алина на миг смутилась. На щеках выступили красные пятна, и мне доставило хоть  небольшое, но все же  удовольствие это видеть. Конечно, несоразмерное с потерей, но зато я не проглотила молча. Правда, покраснела она не от того, что куснула совесть, а от того, что она предвкушала дальнейшее мое унижение.

    - К сожалению, я не могу этого сделать, иначе окажу другим работодателям медвежью услугу. Ведь вы и в другом месте будете так стараться, и опять вас уволят. Я считаю, вам лучше уехать домой к себе, откуда вы там приехали, устроиться в школу и любить самозабвенно чужих детей, раз своих не завели. Понимая, что для вас увольнение стало неожиданностью, я решила компенсировать. Вот. На первое время хватит.

    Она протянула мне конверт, до того лежавший на журнальном столике и не смогла скрыть злорадную улыбку, которую пыталась выдать за вежливое сочувствие.