Он быстро расстегнул брюки и освободил член. Массивную возбужденную головку ввел между складками, а потом начал двигать ею вверх и вниз, пока не почувствовал, как они стали увлажняться. Приподнявшись над Алекс, растер ее влагу вдоль члена, приставил головку к ее входу.

— Алекс, пожалуйста. Дай мне взять тебя.

— Чейз, подожди!

— Я хочу тебя, — бормотал он. — Мне это нужно. Войти в тебя, сделать тебя моей.

Моей!

Произнесенное слово отзывалось в каждом ударе его сердца: «моей», «моей», «моей»!

Положив руки ему на плечи, Алекс оттолкнула его.

— Я знаю, ты этого не хочешь. На самом деле — нет!

— Хочу, еще как хочу! — Возбужденной плотью он прижался к ее бедру, чтобы она убедилась в этом сама.

— Я не об этом. Я же знаю, что ты думаешь о совокуплении.

— Мне не хочется это так называть… — Он отодвинулся, тяжело дыша.

— Для тебя это не внове. Позволяешь телу взять над собой верх, когда хочешь унять свое сердце. Прямо сейчас ты испытываешь боль, а я не собираюсь пользоваться этим для своей выгоды.

— Считаешь, что ты сможешь воспользоваться мною к своей выгоде? — Он хмыкнул. — Ты такая бесценная.

— А ты такой снисходительный. — Алекс встала, опустила юбки. — Доброй ночи.

Чейз.

И вышла из комнаты.

Откинувшись на спину, Чейз уставился в потолок. Ей хватило ума вывернуться, но она ошиблась насчет того, кто из них кем может воспользоваться. Он бы воспользовался ею. Не так, как другими своими женщинами, но все равно воспользовался бы. Заставил бы ее принять его, спасти его. Заставил бы прикрыть все его грехи и пороки, которые он знал за собой и о которых не хотел вспоминать.

Вот дьявол!

Надо срочно уехать. Не надо забывать, кто он есть на самом деле, чтобы не нанести ей непоправимый ущерб.

К счастью, Чейз знал, куда нужно уехать.

Глава 24

Неделя, проведенная в Херефордшире, обещала, что его больше не побеспокоят даже самые слабые плотские желания и никакие романтические порывы. По крайней мере. Чейз рассчитывал на это.

Понятно, местные жители упорно продолжали жениться и плодиться, но они не обитали в поместье Бельвуа. Они не проводили дни, вникая в подробности, как чистят навоз за овцами или как осуществляется севооборот, в беседах со скептически настроенным управляющим, который занимал этот пост дольше, чем Чейз жил на свете.

Они не проводили ночи, ворочаясь в постели в полупустом доме, напоминавшем пещеру. За ними не следили их недовольные предки, чопорно смотревшие с фамильных портретов.

Им не приходилось часами сидеть у постели убитого горем старика, который потерял способность говорить и двигаться, но продолжал пронзительно глядеть на Чейза водянисто-голубыми глазами, словно крича: «Это твоя вина!»

Заброшенные пастбища, молчание полупустого дома, неподвижность дяди и гибель наследника.

Это твоя вина!

Чейз старался не думать об Александре и девочках… Но его план отрешиться от всех своих проблем провалился самым жалким образом. Всю невероятно долгую неделю он боролся с желанием вернуться. Оказалось, что особняк Рейно стал для него якорем, к которому был привязан канат, а он целую неделю пытался зацепиться за этот канат, прилагая для этого немыслимые усилия. Это обернулось лишь дополнительными мучениями.

Каждый вечер, засыпая, он мечтал о том, чтобы Алекс, уютно устроившись, лежала рядом.

Каждое утро он просыпался с мыслью: от чего Миллисент умрет сегодня.

По дороге в Лондон все стало намного хуже — мир ополчился против него. Туча пролила потоки дождя прямо на его бедную голову, смывая с одежды овечий навоз и пыль. Он промок насквозь, трясся от холода и мечтал только об одном: поскорее добраться до дома, чтобы оказаться рядом с Алекс и девочками.

Когда Чейз вошел в дом, его встретила Александра. Господи, он чуть не упал перед ней на колени! После поездки он чувствовал себя уставшим, опустошенным, избавившимся от всех стремлений выполнять свой долг. Если бы Алекс обняла его, он вряд ли нашел бы в себе силы воспротивиться ей.

Чейз собрался с духом, вцепился в перила лестницы.

Однако вместо того, чтобы обнять его, Александра подошла и стала раскладывать ему по карманам какие-то маленькие кругленькие штучки.

— Это сладости для девочек, — объяснила она, заметив, с каким удивлением смотрит на нее Чейз. — Теперь ты появишься у них не с пустыми руками.

— Мог бы предупредить меня, что уезжаешь, — ворчала Алекс. — Надо было сообщить об этом и девочкам. Успокоить их оказалось совсем нелегко. Но я сказала им, что нужно быть готовыми к тому, что время от времени ты будешь уезжать. Ты — наследник герцога, важный человек, у тебя много обязанностей… — Превратив Чейза в склад для сладостей, она расправила отвороты его сюртука. — В твое отсутствие я вы учила с ними песенку. Это матросская песня, но все грубые слова я из нее выкинула. Они ждут, когда смогут спеть ее тебе.

— Не хочу слушать никаких песен.

— Тогда, может, завтра?

— И завтра, и послезавтра — нет Я не собираюсь аплодировать их пению и раздавать конфеты и подарки.

— Это всего лишь песня и немного сладостей.

— Ты прекрасно знаешь, что это больше, чем песня, больше, чем сладости.

Им овладел какой-то необъяснимый гнев. Он сам отправил себя в добровольную ссылку, чтобы разорвать образовавшиеся связи, а по возвращении вдруг обнаружил, что Алекс все это время вела под него подкоп. Как она смеет вселять в Розамунду и Дейзи веру в то, что они могут стать одной семьей? Если он должен сделать им больно, пусть это произойдет сейчас, а не позже. Самое последнее, в чем он нуждался, так это то, чтобы Алекс поддерживала надежду в его воспитанницах.

Или поддерживала надежду в нем, если уж, на то пошло.

Чейз перехватил ее руку.

— Я не давал никаких обещаний ни Розамунде, ни Дейзи. Ни единого! Ты даешь их от моего имени, это вызовет разочарование у девчонок. Если у них разобьются сердца, — нет, когда у них разобьются сердца, — это будет твоя вина, Александра. Не моя.

Чейз ожидал, что она нахмурится, сожмется, уязвленная его словами. Вместо этого Алекс склонила голову набок и внимательно оглядела его.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Прекрасно! И я сказал то, что хотел сказать.

— Ты плохо выглядишь. Лицо бледное. Тебя утомила поездка?

— Если я и утомлен, то поездка здесь ни при чем. Я устал от разговора, который повторяется раз за разом.

Тыльной стороной ладони она коснулась его лба.

— У тебя жар.

— Ради бога, нет у меня никакого жара!

Чейз вдруг почувствовал, что лицо у него действительно пылает, а ее лицо начало слегка расплываться. Стальная хватка, которой он цеплялся за перила, стала необходима, чтобы удержаться в вертикальном положении. Но причиной всему этому был гнев, а не болезнь, считал он.

— Чейз, — мягко сказала Алекс, взяв его под руку. — Я думаю, тебе нужно подняться наверх и лечь. Я принесу чай.

— Прекрати кудахтать надо мной! — Он выдернул руку и двинулся вверх по лестнице, прилагая для этого огромные усилия. Похоже, в его отсутствие кто-то намазал ступеньки патокой. — Ты что, вообще ничего не замечаешь? Я в бешенстве. От тебя…

— Да, конечно, — тихо согласилась она.

О господи! Что нужно сделать, чтобы донести до нее очевидное? Может, стоит просигналить его сообщение флажками, как на флоте?

Чейз остановился на площадке, не в силах отдышаться.

— Чтобы духу твоего не было рядом. И их тоже. Завтра повешу на двери объявление: «Женщинам вход запрещен навечно». Куклам, кстати, тоже.

— С женщинами навсегда покончено? А как же «пещера похоти»?

— Все планы насчет «пещеры похоти» разрушила ты. Это, может быть, главное, что у меня есть против тебя.

Ее мимолетная веселая улыбка заставила Чейза вдруг прийти в себя.

— Это не всерьез, Алекс. Это просто шутка.

— Я так и поняла.

Проклятье! Все у него идет наперекосяк! В голове гудит как в пчелином улье. Все тело ноет от боли.

— И перестань смотреть на меня вот так.

— Вот так — это как?

— Как будто я тебе небезразличен, как будто тебе не все равно.

— Мне не все равно.

— Так, словно ты ждешь, что я отвечу тем же.

— А ты еще не ответил?

— Нет! — Чейз отпустил перила, выпрямился в полный рост, собрав остаток сил, чтобы преодолеть последний марш лестницы. — Михайлов день придет наконец, девчонки уедут в школу. Для тебя здесь больше не будет работы. Я попрощаюсь с вами тремя, и каждый из нас заживет своей жизнью. И никаких обязательств!

Он позволил этим словам вылететь из него как воробьям, как пулям, как стрелам, как метеорам, как кометам. Надеялся, что слова его долетят, вонзятся ей в душу, сделают больно.

— Ты спросишь: а, что с нашими маленькими уроками внизу? С ними покончено. С нами покончено. Не знаю, какие мечты ты лелеяла, но теперь настало время очнуться. Ничего не изменилось. Ничего!

Он ненавидел себя за то, что говорил об этом с такой злостью. Но был убежден, что это нужно сделать. Иначе все обернется для нее еще большим злом.

— Итак… — Чейз набрал в грудь воздуха. — Надеюсь, мы поняли друг друга.

Она кивнула.

— Думаю, да.

— Прекрасно!

Чейз сделал два неуверенных шага в сторону и рухнул к ее ногам, потеряв сознание.

— Чейз? — Александра потрясла его за плечо. — Чейз! — И услышала только нечленораздельное мычание — что-то насчет овец и навоза.

Алекс распустила Чейзу галстук. Боже милосердный, он весь горел. Дышал тяжело и хрипло. Его состояние было намного серьезнее, чем ей казалось.

Она тут же с головой окунулась в дела. Из-за того, что пришлось поднять на ноги весь дом, послать за врачом, накипятить воды для чая и перетащить в спальню ослабевшего от лихорадки мужчину весом пятнадцать стоунов[1], время пролетело незаметно.