И правда, когда я оглядываюсь, вижу Рому и Андрея, бурно обсуждающих предлагаемую турбазой программу на вечер, Юля с Ларой, кажется, нашли общий язык и сейчас о чем-то шепчутся друг с другом. Марк и София сидят по обе стороны от стульчика для кормления, держа переноску Максима, но это не мешает Марку протянуть руку и гладить ее по лицу.

После того, как принесли шоколадный мусс, София выжидающе смотрит на брата.

— Ты мог бы присмотреть за Максиком сегодня вечером?

— Я собирался на вечер с костром, — говорит Рома, подняв обе руки вверх. — Я пас.

Взгляд Софии блуждает по компании.

— Я тоже хочу пойти, — Юля опережает ее вопрос. — я видела днем парней с гитарами. Ни за что не пропущу песни под гитару у костра!

— Мы можем это сделать, — предлагаю я и поворачиваюсь к Паше.

— Ты же не против?

— Вовсе нет, — немедленно отвечает он. — но я не меняю подгузники, — смех прокатывается по столу.

— Ты уверена, Настя? — София выглядит растерянной.

— Я врач, София. Я могу присмотреть за ребенком.

Она широко улыбается. — Спасибо! Это всего на пару часов.

К ней наклоняется Марк и что-то шепчет на ухо.

— Вообще-то на три часа, если можно, — смущенно добавляет она.

— Без проблем!

***

София приносит уснувшего Максима в нашу комнату и кладет на кровать, в то время как Марк и Паша направляются в соседнюю, чтобы принести его вещи. Когда они прощаются, кажется, что София может заплакать, глядя на сына, но в конце концов они уходят.

Паша подходит к малышу и подтыкает ему одеяльце привычным жестом.

— Паш, ты хочешь детей?

Он резко поднимает на меня голову и делает большой шаг назад от кровати.

— Дети, Паша. Ты хочешь их?

Его глаза мечутся между мной и Максимом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Это… решающий фактор в отношениях? Это то, что может все закончить?

Я на пару секунд задумываюсь, прежде чем ответить, но точно уверена в своем ответе. — Да. Это так.

— Господи, Настя, — он начинает мерить шагами комнату, проводя обеими руками по волосам. — мы только начали. Разве мы не должны обсуждать это через несколько месяцев или даже через несколько лет?

— Моя позиция не изменится.

Пока Паша пытается сказать мне правду или сказать то, что, по его мнению, я хочу услышать, я снова смотрю на Максима. Его крошечные глазки закрыты, а ресницы трепещут на пухлых щечках.

— Нет, — выплевывает Паша так громко, что Максим вздрагивает.

Его крошечный ротик дрожит, но я воркую над ним достаточно быстро, чтобы он не заплакал.

— Нет?

— Я не хочу детей и не думаю, что захочу, — он стоит неподвижно посреди комнаты и наблюдает за моей реакцией с отчаянием на лице.

— Ты уверен? Тебе всего двадцать два. Ты захочешь их в будущем.

— Я… Боже… ты бросаешь меня, потому что я не хочу детей?… Или потому что хочу? Насть… пожалуйста…

***

Я знала, что этот момент настанет.

— Я хочу, чтобы у Софии с Марком, у Ромы когда-нибудь было много маленьких детей, и, пусть они мне не родные по крови, но я буду лучшим дядей, которого они когда-либо знали, но я не хочу никаких детей для себя, — продолжает Паша, резко выдыхая.

— Ты говоришь это только потому, что думаешь, будто я не хочу детей? — мой взгляд не отрывается от него, даже, когда он снова начинает ходить по комнате.

— Ээ… разве ты их не захочешь? Ты любящая и ласковая. Ты помогаешь детям появиться на свет. Ты была бы прекрасной матерью. Посмотри, как ты внимательна к Максиму, а он тебе даже не родственник, — тараторит он.

— Паша! — теперь он не на шутку разнервничался.

— Я не хочу потерять тебя, Настя, но я не хочу детей. За ними надо ухаживать и подтирать им попы, пока им не исполнится десять или что-то в этом роде. Они все время чем-то болеют. Дети стоят дорого!

— Паша! — он снова игнорирует меня.

— Не говоря уже о сексе. Родители ведь все время устают и должны планировать секс. Я не хочу отмечать в календаре, когда буду трахать тебя. Я хочу быть внутри тебя утром, днем и ночью, а не по какому-то расписанию раз в две недели.

— Паша! Тебе двадцать два. Неудивительно, что сейчас ты так думаешь и мысли о детях пугают тебя. А что ты скажешь через пять лет, а через десять? Уверен, что ты не будешь рассуждать по-другому?

— Серьезно, Насть. Я не хочу иметь дело со всем этим. Я был бы дерьмовым отцом. Ты знаешь, каким был мой отец?

— Нет.

— Вот и я не знаю. Точнее не знал, до недавнего времени. Пока не обратился к «Беркутам», чтобы они нашли моего предполагаемого сводного брата. Господи, лучше бы я никогда этого не делал, — он садится на край кровати и закрывает лицо руками. Вот это уже больше похоже на истинные причины его реакции.

— А что если мои дети будут ненавидеть меня?

Он вздрагивает, когда я кладу руку ему на плечо.

— Это исключено, Паша. Ты — не твой отец.

— Ты не бросишь меня, потому что я не хочу детей?

— Я тоже не хочу детей.

— Разве нет? Каждая женщина хочет детей.

— Нет, далеко не каждая.

— Ты говоришь это не потому, что еще не готова отказаться от моего члена?

Господи, мальчишка.

— Я не планирую детей. Я бы никогда не смогла совмещать их со своей работой. Я только пару лет назад закончила ординатуру, и лишь немного приблизилась к своей цели, — встаю прямо перед ним. — дело даже не в девяти годах, потраченных на учебу. Хирургия — это постоянное обучение и практика, без пауз, без декретов. Это — то, о чем я мечтала всю свою сознательную жизнь. Это — то, кто я есть.

— Ты не бросаешь меня? Настя, ты так меня напугала, — кажется он услышал только эту часть. Паша вскакивает и заключает меня в объятия.

Его губы прижимаются к моим, и когда его руки обвиваются вокруг моей талии, я позволяю ему поднять меня, удивляясь, как одно его прикосновение умиротворяет и согревает меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍30


ПАШЕНЬКА


Я перешел от ужаса к восторгу примерно за пять секунд, и моему организму, вероятно, будет нужна небольшая передышка позже, но прямо сейчас я хочу сосредоточиться на Настиных объятиях.

— Поскольку, — я снова прижимаюсь губами к ее губам, не в силах остановиться, — ты не хочешь детей, разве не было бы разумно начать принимать противозачаточные, чтобы я мог чувствовать тебя без преград? Быть внутри тебя даже в течение нескольких секунд той первой ночью было самым потрясающим, что я когда-либо чувствовал за всю свою жизнь.

Настя смеется мне в губы.

— Я хочу сказать, что с презервативом это тоже было потрясающе. Я не пытаюсь сказать, что это было не так, но без него — это совершенство.

— Паш… давай обсудим это потом. Я хочу тебя прямо сейчас, если ты не против.

— Нам придется подождать, пока София не заберет Максима, — киваю на спящего малыша и делаю шаг назад.

— Тогда отойди от меня подальше. Еще примерно два часа ждать, — стонет она и тоже делает шаг от меня.

— Сейчас это кажется даже дольше, чем все те годы, когда я мечтал…

— Шш, не надо, Паша.

Мы просто стоим посреди комнаты, молчим и смотрим друг на друга. Это наполнено бóльшим смыслом и чувством, чем все мои разговоры с девушками в прошлом. Не могу представить себя с кем-то другим. То, что Настя не хочет детей — это еще одна вещь, которая делает нас идеальными друг для друга. Она считает, что с возрастом я передумаю. Не знаю. Я не думал об этом. Это девочки любят загадывать и планировать свою жизнь на двадцать лет вперед. Но, правда в том, что я бы принял любые ее условия. Я не откажусь от нее. Может быть, мне нужно было именно это ей сказать? Черт, я чуть все не испортил.

Смотреть на нее и не прикасаться к ней — это пытка. Смотреть на закрытую дверь ванной, зная, что она там голая принимает душ — это ад.

Когда Марк с удовлетворенным выражением на лице, наконец, забирает сына и за ними закрывается дверь, Настя подходит ко мне и сжимает меня через джинсы. Мой член напрягается, встречая ее руку.

— Раздевайся и ложись на кровать, — приказывает она.

Меня не нужно просить дважды.

Начинаю раздеваться и вижу, как Настя идет к своей сумке и роется в ней.

— Что это? — мои джинсы запутываются вокруг моих ног, когда я падаю на кровать и застываю, видя в ее руках странные ремни.

— Медицинские ремни-фиксаторы. Такие обычно используют для буйных пациентов. Не нужно так волноваться, Пашенька, — она улыбается и машет ими передо мной. — я прихватила кое-что еще из больницы.

Все еще одетая, она забирается на кровать.

— Не могу дождаться, когда ты будешь привязана к кровати и я…

— Я привязана? — она качает головой. — я совсем не так представляла себе сегодняшний вечер.

— Хочешь связать меня? — она не отвечает, но протягивает вперед руку с ремнем. Я кладу в него свое запястье без вопросов.

— Настя, учти, если я не смогу делать с тобой то, что хочу, мне придется давать тебе инструкции.

К тому времени, как я понимаю, что джинсы все еще болтаются на моих лодыжках, ограничивая меня в движениях, она уже привязала обе мои руки к кровати. Я не знаю, повезло мне или не повезло, что на турбазе у кроватей изголовья из деревянных досок в фермерском стиле. Пока Настя слезает с моих колен, я подсчитываю расходы на оплату повреждений, если я выйду из-под контроля и в конечном итоге сломаю кровать. Она снимает футболку, затем ее лифчик исчезает. Я боюсь утонуть в собственной слюне, когда она снимает свои джинсовые шорты и те грешные трусики, которые я видел на ней сегодня утром.