Теона Бонк - Харлей. Поверь в меня

— Я не жду, что ты останешься здесь.

Присаживаюсь на колени, помогая ей снять чулки. Настя поднимает ноги одну за другой, опираясь рукой на мою спину, чтобы не упасть.

— А где же мне еще быть?

— Где угодно, только не здесь. Когда мы начали, ты хотел секса. Ты точно не подписывался на все это.

— Ты моя, — напоминаю ей, отказываясь злиться или спорить, тогда как она, кажется, ищет повод для ссоры. — Я никуда не уйду, — смотрю на нее снизу вверх, но Настя опять отводит взгляд.

Она напрягается, когда я притягиваю ее к себе. Утыкаюсь лицом ей в живот и замираю. Но, как бы мне ни хотелось, чтобы она провела пальцами по моим волосам, ее руки безвольно висят по бокам.

— Зачем тебе тратить свое время на это все?

— Потому что тебе нужна поддержка, и потому что я лю…

— Остановись!

— Нет, — встаю прямо перед ней. — Я здесь, потому что люблю тебя.

— Ты не должен говорить это в такое время.

— Мне следовало сказать это раньше. Я не использую эти слова, как способ успокоить тебя, пока тебе больно. Я говорю их, потому что люблю тебя.

— Я не скажу их в ответ.

В уголках ее глаз собираются слезы. Она так много плакала последние два дня, что перестала их смахивать.

— Ладно.

Помогаю ей улечься и, когда она забирается под одеяло, ложусь рядом, прижимая к своей груди. Ее слезы быстро пропитывают мою рубашку. Как я и предполагал, она сразу проваливается в глубокий сон. Обнимаю ее крепче и через какое-то время впадаю в дремоту, очнувшись лишь когда день клонится к закату от того, что ее отец тихо стучит в дверь.

Я полностью одет и лежу поверх одеяла, когда он открывает дверь, но я все еще чувствую себя неловко из-за того, что он видит нас в постели вместе.

— Настя очень устала и я… — начинаю объяснять.

Он останавливает меня рукой: — Все нормально. Она взрослая женщина.

— Я бы не проявил неуважения к Вам в Вашем доме, — говорю ему, а он качает головой.

— Павел, все нормально.

Он так же измучен, как и его дочь, и я знаю, что он зашел на минутку проверить ее, перед тем как самому идти спать.

Меня удивляет, когда он проходит в комнату и садится на край кровати, уставившись на свои руки.

— Почему ты здесь, Павел? — он продолжает, до того как я успею ответить. — Ты чувствуешь себя обязанным, потому что ты случайно оказался с Настей, когда Лена звонила перед тем как…

Он даже не может произнести эти слова.

Не могу представить, как ему тяжело. Я даже думать не хочу, что мог бы потерять девушку в моих объятиях. А он потерял жену.

— Я пойму, если это так. Но ты не обязан…

— Нет ничего случайного в том, как я отношусь к вашей дочери, — отвечаю ему без колебаний. — Я люблю ее и буду оберегать от всего, что может причинить ей боль.

— Ты вырос хорошим человеком, Павел.

— Настя делает меня таким.

— Я помню, ты всегда был добрым мальчиком, — качает он головой. — Ей очень повезло, что у нее есть ты, — его голос переходит на шепот. — Обязательно показывай ей, как сильно ты ее любишь, — говорит он, обернувшись у самой двери.

— Я буду.

Я думал, Настя все еще спит, но, когда высохшее пятно на моей рубашке снова становится мокрым, я понимаю, что она слышала каждое слово.

НАСТЕНЬКА

— Пап, хочешь я разогрею курицу, которую готовила Лидия?

— Я съем все, что ты предложишь, — говорит он, не отрываясь от газеты, в которую бездумно пялился весь последний час.

— Может написать Паше и узнать, купит ли он что-нибудь вкусненькое по дороге, — пытаюсь растормошить его.

— Удивлен, что он вообще вышел из дома, — его тон легкий и дразнящий, но в его словах есть правда.

Паша был рядом со мной с тех пор, как узнал о моей маме. Прошло уже три дня после похорон, но он не показывает и намека на то, что ему надоело или что он хочет уйти.

— Я могу попросить его не возвращаться.

Я не добавляю, что Паша ушел лишь для того, чтобы взять чистую одежду для себя, сказав, что вернется в любом случае, независимо от того, что я скажу на это.

— Зачем тебе это делать? — теперь папа наконец поднимает на меня глаза.

Со вздохом ставлю курицу обратно в холодильник. Никто из нас не хочет ее прямо сейчас.

— Может быть тебе надоело его постоянное присутствие в твоем доме?

— Это совсем не так.

— Мне он тоже не надоел, — срывается с моих губ признание. Удивляюсь, почему это так?

Паша был непреклонен, но ненавязчив, предлагая помощь и эмоциональную поддержку все эти дни.

Ловлю себя на мысли, мне совсем не хочется, чтобы он оставил меня в покое. Я пришла только к одному выводу, почему я не попыталась оттолкнуть его вновь. Но я еще не готова признаться себе в этой причине.

Искренняя улыбка расцветает на лице папы. Я так рада видеть ее, что непроизвольно улыбаюсь ему в ответ.

— Он влюблен в тебя.

— Я знаю.

— Он хороший человек.

— И это я знаю.

— Тогда почему ты держишь дистанцию с ним?

Мои щеки пылают от осознания того, что папа прекрасно знает, что мы делим одну постель под его крышей всю последнюю неделю. Я подумываю объяснить, что между нами ничего не было, но потом вспоминаю их разговор, который подслушала в день похорон.

— Ты не подпускаешь его к себе, закрываясь эмоционально, — продолжает он.

— Пап! Не надо! — тяну я.

Несмотря на то, что мне хочется избежать этого разговора, я все же присоединяюсь к нему за столом. За последние несколько дней он почти ничего не говорил, так что если он хочет поговорить об этом, я буду сидеть и слушать.

— Мама очень обрадовалась, когда узнала, что вы встречаетесь.

— Мне очень жаль, что вы узнали об этом из больничных слухов, а не от меня. Я просто не была уверена, на сколько это серьезно.

— А сейчас как ты думаешь?

Мне кажется, ему не нужен мой ответ. Блеск в его глазах говорит сам за себя. Он все видит. И он рад за меня. Мама тоже была рада за меня.

— Ну так что? Ты хочешь, чтобы он купил что-нибудь или нет? Как насчет пиццы? — перевожу тему.

— Не отказался бы! — он лишь ухмыляется, видя мое смущение, когда я ухожу от ответа.

Встаю из-за стола, решив позвонить, а не писать Паше. Удивительно, его не было рядом всего пару часов, а я уже успела соскучиться по нему до такой степени, что мне нужно услышать его голос.

— Привет, — он отвечает после первого же гудка.

— Я соскучилась по тебе, — выпаливаю неожиданно для себя самой. Почему он на меня так действует?

— Я тоже по тебе соскучился.

И это отвечает на мой вопрос.

— Ты уже уехал из дома?

— Ага.

— Я хотела попросить…

Когда неожиданно раздается звонок в дверь, выхожу в коридор, чтобы открыть.

— Чего ты хотела?

— Я хотела… — слова замирают на моих губах, когда я открываю дверь, а там стоит Паша.

— Тебе что-то было нужно, Насть? — он убирает телефон от уха.

Кроме тебя?

Он как глоток свежего воздуха тогда, когда я пытаюсь дышать.

Перевожу взгляд на огромный пакет в его руках. С эмблемой пиццерии. Той самой, как в тот вечер.

— Как ты догада…? Я люблю тебя.

Паша шумно сглатывает, и венка на его шее начинает усиленно пульсировать.

— Потому что я принес пиццу?

— Потому что ты позаботился обо мне, когда я не могла сделать этого сама. Потому что ты заставляешь меня чувствовать то, что я никогда не думала, что буду чувствовать.

— Мне можно войти?

Приподнимаю бровь, гадая, есть ли двойной смысл в его вопросе.

— Да, — делаю шаг в сторону, отвечая также двусмысленно.

— Я рад видеть, что ты улыбаешься, — входя он легонько целует меня в губы, и мне хочется большего. Он не настаивал на сексе ни в какой форме с тех пор, как умерла моя мама, и я люблю его за это еще больше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍***

— Завтра вечером я возвращаюсь на работу, — говорю я, протягивая руку за очередным куском пиццы, когда мы рассаживаемся за столом.

— Мама очень гордилась тобой, Настя. Никогда не забывай об этом, — отвечает папа.

По тому, как он с улыбкой смотрит то на меня, то на Пашу, я впервые понимаю, что они были бы счастливы за меня, независимо от того, каким был бы мой выбор в тот вечер.

Если бы мама знала, что я хочу провести время с Пашей, она была бы в восторге. Она всегда надеялась, что я найду мужчину, с которым разделю любовь. Такую же, как у них с отцом.

Я нашла его, мама, шепчу я про себя.

В этот момент сильная рука Паши сжимает мое бедро, и меня поражает, насколько он меня чувствует.

ПАШЕНЬКА

— Ты настоящий талант, Паша. Это именно то, что я хотел. Подходит мне идеально, — говорит Роман, садясь на байк. — Не то, что твой огромный «Харлей».

— А мне нравится его основательность и строгость. Это же классика!

— Предпочитаю, что то более легкое, резвое и современное, а не этого архаичного монстра.

— Слышал бы тебя сейчас твой отец! — посмеиваюсь тихонько. — По его рассказам, это был его лучший друг в молодости!

— Я и говорю, архаика!

— Классика! — утверждаю я без какого-либо раздражения. Этот спор мы ведем с ним уже давно. — Да, ты прав, спортбайк высокофорсирован. Но, все в нем служит исключительно практическим целям. «Харлей» — это больше для души.

— Спортивный байк лучше рулится. На нем можно разогнаться быстрее, — возражает мой лучший друг.