Кэтти Спини - Хирургическая месть

– Почему? – не своим голосом спросил он.

– Потому что у меня в классе был студент… Я раньше преподавала в лицее… У него были те же самые имя и фамилия, как у вас… Он был таким идиотом… Учился плохо, делал все по-своему, вел себя отвратительно… Он бесил меня до смерти… Он ничего из себя не представлял… Но позволял себе дерзить мне… Издеваться… Уроки срывал своими шуточками…

Марцио поднялся и подошел к окну. Уставившись невидящим взором на противоположное здание, он изо всех сил старался сохранить самообладание, призывал на помощь всю свою толерантность, но внутренний огонь стремительно сжигал его. Марцио физически почувствовал себя плохо, будто его мозг окутал токсичный дым, который лишил организм кислорода. Марцио открыл окно, несмотря на то, что делать это было крайне нежелательно. Но ему требовался свежий воздух, чтобы успокоиться. Только свежий воздух не помогал. Напротив, он сильнее распалял огонь, как это делает приток воздуха с пожаром.

Обернувшись, Марцио снова посмотрел на нее. Видимо, снотворное постепенно начинало действовать, потому что взгляд пациентки казался затуманившимся. «Молчи, – приказал себе Марцио, прикрывая глаза. – Ты должен молчать! Ты уже не можешь сбежать, отказаться. Ты должен провести операцию! Если она перенервничает, давление снова подскочит, анестезиологу будет сложно. И тебе с Анджело тоже. Молчи…»

– Уверена, что он плохо кончил… За решеткой наверное… – пробормотала она.

У Марцио в ушах зазвенело от напряжения. Кровь в жилах просто вскипела! В черных глазах разверзлась страшная пропасть, в которой бурлила ненависть и ярость. Волна вставала громаднейшая, сильная, неукротимая.

– Уверены? – переспросил он удивительно ровным голосом. Но столько леденящего душу холода в нем слышалось!

– Конечно… Ты просто не представляешь, каким он был ничтожеством… – отчего-то перешла синьора на «ты».

Волна ярости и ненависти накрыла Марцио с головой, он буквально захлебнулся в водовороте. Все обиды, все унижение, все несправедливые упреки поднялись с самого дна его памяти. А вместе с ними всплыла депрессия и страх за жизнь матери…

Марцио медленно стянул маску с лица.

– Не узнаете меня, professoressa? – спросил он дьявольски спокойным голосом.

Брови синьоры Гримальди дрогнули и чуть сдвинулись к переносице. Она всматривалась в хирурга, и в глазах ее начал появляться панический ужас. Припухшее и посиневшее лицо вдруг стало бледным, а губы задрожали.

– Ты…?! – беззвучно прошептала она.

– Да, именно я. Тот отвратительный студент, которого вы ненавидели, кто знает почему! – прорвало Марцио. – Именно я, который не соответствовал вашей модели поведения. И за это вы меня изводили, третировали по любому поводу. Вы заставили весь класс отвернуться от меня, возводя все мои мелкие ошибки в преступление века, наговаривая на меня, настраивая всех против меня! Вы выставляли меня идиотом, дебилом, недоумком. И даже оценки мне подделали, чтобы меня выгнали из лицея! Кстати, учился я хорошо. Это всего лишь очередная ваша ложь, чтобы очернить меня, – отрывисто выбрасывал он обвинения, тяжело дыша. – Я никогда не прощу вам годы моего унижения за мелкие провинности, которые не подпадали под придуманные вами правила поведения. Я не прощу вам неприязнь моих сокурсников, которые меня терпеть не могли, насмехались надо мной. Все, кроме моего лучшего друга Франко! Но прежде всего, я не прощу вам инфаркт моей матери из-за вашей лжи, который повлек за собой десять лет борьбы за ее жизнь. Я неделю провел в аду, пока хирурги боролись за ее жизнь! А потом последовали еще десять лет ада, когда за ее жизнь боролся я! Я ненавижу вас, professoressa! Я хотел бы видеть вас мертвой, а не спасать вам жизнь… – со всей отчаянностью прошипел он.

– Нет… Нет… Нет… – шептала она, глядя на него широко раскрытыми глазами, полными первобытного ужаса. – Нет… на помощь… – слабо пролепетала она. Голос ей изменил. Она не могла закричать, потому никто ее не услышал… Веки ее сомкнулись, и она застыла неподвижно, провалившись в небытие. Может, снотворное подействовало, а, может, она потеряла чувства из-за страха.

Марцио закрыл глаза. Прерывистое дыхание разрывало грудь. Там что-то нещадно поджаривалось. Кровь кипела в венах, сжигая их дотла. Он был опустошен, обессилен. Словно монстр вдруг вырвался на свободу, лишив его всех жизненных соков. Но ощущение было странным… Это было освобождение… Катарсис…

Марцио шумно выдохнул и открыл глаза.

Перед ним стояла Арианна. Бледная. Испуганная. Неподвижная.

Когда Арианна приблизилась к наркозной комнате и осторожно отворила дверь, она вовсе не собиралась подслушивать. Она вошла бесшумно, чтобы никому не помешать или случайно не потревожить возможно засыпающую мать. Но потом Арианна увидела Марцио и услышала бормотание. Она по-прежнему не хотела подслушивать, но было что-то мистически завораживающее в этой сцене. Арианна тенью прижалась к двери и застыла, не в силах пошевелиться и произнести хоть один звук.

В палате было тихо, и она, пусть с трудом, но слышала каждое слово. То, что говорила ее мать, повергло Арианну в шок. Особенно, когда ее мать произнесла слово «ничтожество». Ей в сердце будто шипы вонзились. Она почувствовала физическую боль в груди. Его боль…

Едва Арианна услышала это слово, она поняла, что все произнесенные больно ранящие эпитеты были адресованы именно Марцио! Она хотела броситься на его защиту, рассказать, как жестоко ошибается мама, как несправедлива к нему. Она хотела поведать ей, какой Марцио гениальный кардиохирург, сколько жизней он уже успел экстренно спасти на ее глазах за тот короткий период, что Арианна работала под его крылом! Но Марцио заговорил сам… Арианна успела лишь шаг вперед сделать, только Марцио этого не заметил, видимо, с головой погрузившись в водоворот негативных воспоминаний и эмоций.

От слов, отрывисто срывавшихся с уст Марцио, Арианну охватил леденящий душу ужас. Она догадалась, что в этой палате волею судьбы встретились бывшие студент и преподаватель, которые ненавидели и презирали друг друга. Причину негатива со стороны своей матери Арианна не понимала, зато теперь со всей очевидностью поняла, почему Марцио отказывался делать операцию…

Но самыми страшными были последние слова Марцио. Арианне показалось, что она вот-вот лишится чувств. Она впилась взглядом в его темные, лихорадочно горящие глаза и увидела там океан ненависти, жажду мести, жестокой и неотвратимой. Он был похож на человека, который способен схватить нож и вонзить его в грудь беспомощной и беззащитной пациентки. А ноги Арианны будто к полу приросли. Она не чувствовала в себе сил броситься и остановить его. Она только шокировано, словно загипнотизированная с ужасом взирала на него.

На ее счастье, Марцио не предпринял попыток убийства. Она видела, как он закрыл глаза, явно призывая на помощь жалкие остатки самообладания. Он тяжело дышал, ноздри его раздувались, а челюсти плотно сжались, почти до скрипа зубов. А потом он открыл глаза. Они были абсолютно черными, бездонными. Но вопреки ожиданиям, в них больше не пылала ненависть. В них отражалась боль, безмерная и глубокая.

– Марцио, прошу тебя… – беззвучно прошептала Арианна, умоляюще сложив у груди руки. Голос куда-то пропал, да и сами губы с трудом шевелились.

В тишине палаты слышалось шумное и прерывистое дыхание Марцио. Его грудная клетка вздымалась и опускалась. Взгляд горел.

На пороге возник анестезиолог со своим молодым ассистентом. Не обратив особого внимания на выражения лиц коллег, он торопливо подошел к койке, чтобы проверить действие наркоза.

– Уже заснула? – спросил он и воззрился долгим изучающим взглядом на ряд цифр, выводимых на экран с подсоединенных к пациентке приборов.

Арианне показалось, что он изучает их слишком долго.

– Что там?! – прорезался у нее голос. Он был чужим, хрипловатым, до краев переполненным тревогой и страхом.

– Давление резко подскочило, – не оборачиваясь, сообщил анестезиолог. – Но вряд ли я смогу его понизить… Перемещаем в операционную и можем начинать. Будем корректировать в процессе.

Вместе с ассистентом они отсоединили приборы и взялись за каталку, чтобы перевезти синьору Гримальди в операционный зал.

Марцио не шевельнулся, даже не посмотрел на койку, неспешно покатившуюся мимо него. Арианна тоже стояла, не двигаясь, неотрывно глядя на Марцио, который остановившимся взором изучал ему одному ведомое пространство.

– Марцио… – проговорила она чуть слышно. – Ты придешь? – оборвался ее голос.

– Иди в операционную, – ответил он резко.

– Марцио…

– Оставь меня в покое! – не выдержал он.

Она опустила глаза и, словно трусливая мышка, выскользнула из палаты.

Едва Арианна скрылась за дверью, а Марцио остался в одиночестве, он вдруг ощутил себя по-настоящему плохо. В какой-то момент у него даже потемнело в глазах, а грудную клетку будто сдавило тисками. Тогда он сделал несколько глубоких и равномерных вдохов, и темный туман перед глазами рассеялся. Марцио в изнеможении опустился на стул и закрыл лицо руками.

Внутренняя борьба продолжалась. Там в жестокой схватке сошлись ненависть и абсолютная нетерпимость к бывшей преподавательнице, испоганившей ему жизнь, и мораль медика, придерживающаяся данной когда-то клятвы Гиппократа, толерантности и гуманности в отношении пациентов. Марцио хорошо понимал, что его ненавистный враг сейчас лежит в операционной, под анестезией, готовый к хирургическому вмешательству, призванному сохранить ему жизнь, а он, главный хирург, обязан выполнить свой долг и спасти пациента от смерти. Более того: он обязан внедрить устройство, которое вернет ненавистному врагу нормальное существование и позволит получать от жизни удовольствие.

Ему нужно было подняться, стиснуть посильнее зубы и отправиться в операционный зал. Там его ждала целая бригада медиков, и они наверняка уже начали проводить манипуляции, потому что наркоз был введен, и времени на промедление не осталось. А Марцио не мог пошевелить ни одним мускулом. Его словно парализовало. Он сидел и только слышал пульсацию крови в висках. Обрывки мыслей плавали в голове, будто хлопья в непроглядном тумане, и никак не могли соединиться хоть в какой-то разумный импульс, который побудил бы действовать.