Кэтти Спини - Хирургическая месть

Они сидели в одном из ресторанов под портиками Пьяццы Сан-Карло. Ее еще называют гостиной Турина. Стиль барокко, в котором она была выполнена, придавал ей некую помпезность, утонченность, изысканность, отчего она действительно напоминала гостиную в королевском палаццо. Наверное, это неспроста: ведь в 1861 году Турин стал столицей савойского княжества. Столицу перенес сюда из Франции Эммануэле Филиберто Савойский со всем великолепием и роскошью королевского двора. Площадь с тех пор красовалась своими элегантными фасадами, раскрашенными в мягкие краски в лучах заходящего солнца.

Марцио обвел Пьяццу Сан-Карло рассеянным взглядом. Он давно переехал жить в Турин, но достаточно редко гулял по городу. Интенсивная работа не оставляла времени на неспешное созерцание архитектурной красоты. А ведь Турин невероятно красив! И даже сейчас, оказавшись здесь, будто переносишься в прошлую эпоху: настолько ритм жизни замедляется на этой старинной площади. Кажется, что вот-вот из узкого переулка, громыхая колесами, выкатит карета, а из нее важно выйдет разодетый король. Тут же подоспеет богато разодетая свита, и вся толпа устремится во дворец на бал.

«В те времена люди даже представить себе не могли, что через несколько веков в этом городе будут вынимать из груди сердце, штопать его, вставлять обратно, а человек после этого, не иначе как дьявольского действа, продолжит жить, причем лучше, нежели раньше…» – подумал Марцио, возвращаясь в настоящее. И тут же заметил вместо кареты вполне современные автомобили, выезжающие с Виа Санта-Тереза. Да и люди, вальяжно гуляющие по площади, были облачены не в королевские наряды, а в примитивные футболки, рубашки, джинсы, короткие юбочки…

По мощенной мостовой бегали два забавных карапуза, гоняя голубей, звонко хохоча и хлопая в ладоши, а две жгучие итальянки, громко разговаривая и жестикулируя, рассеянно поглядывали за своими отпрысками. Марцио подавил тяжелый вздох. Где и для кого важнее оставить свой след: в кардиохирургии, для всего мира, подарив людям возможность вернуть радость жизни посредством нового или отремонтированного сердца, или в своей семье, для себя, оставив в наследство вот такого очаровательного малыша?

– Ууууу… – протянул Филиппо. – Судя по выражению твоего лица, ты нынче решаешь вопрос мирового масштаба.

Марцио очнулся от своих раздумий. «Мадонна! О чем я только думаю?! Откуда взялись эти дурацкие мысли?!»

– Да, мы сейчас работаем над очень важным вопросом. Может быть, вскоре я смогу избавить маму от необходимости подзаряжать сердце с помощью провода… – ответил он.

– Wow! Потрясающе! Устройство на беспроводной подзарядке? Неужели это возможно?

– Мы работаем над этим, Пиппо… – устало улыбнулся Марцио. – Ладно, расскажи, как у тебя дела? У родителей? Все-таки что ты в Турине делаешь?

– Да все по-старому. Я в командировке в Милане, но просто не мог, будучи так близко, не увидеть своего обожаемого братика. Тем более если я сам не приеду, то еще лет десять не увижу тебя.

– Брось! Всего четыре месяца не виделись, а ты уже о десятилетиях заговорил! – взмахнул Марцио рукой.

– Всего четыре месяца! – передразнил его брат. – Тебе кажется этого мало? Хоть бы приехал… Тем более до Тренто не так уж и далеко ехать!

– Ладно-ладно, при первой же возможности приеду на денек, – пообещал Марцио.

– Только заранее предупреди, у меня есть для тебя сюрприз.

– Какой еще сюрприз? – насторожился Марцио.

– Помнишь Элену?

Марцио бросил на брата быстрый взгляд.

– Нет, – сказал он равнодушно и продолжил жевать пиццу.

– Ох-ох, – хохотнул Филиппо. – Не верю. Первая любовь не забывается.

– Ошибаешься, – хмыкнул Марцио. Он ведь забыл. В самом деле забыл. – И?

– Она развелась, – сообщил Филиппо.

– И? – повторил Марцио.

– Да брось! Неужели тебе это не интересно? Жизнь дает тебе второй шанс, – многозначительно посмотрел Филиппо на брата.

– Я с ней не имел ни одного шанса, – ответил Марцио сухо. – Сменим тему?

– Почему ты такой пессимист?

– Пессимист? – удивился Марцио. – Пессимисты не становятся медиками. Не стоит даже начинать вскрывать грудину, зная, что все безнадежно.

– Ты всегда веришь, что сможешь спасти человека? – с любопытством спросил Филиппо.

– Разумеется, – кивнул Марцио.

– Даааа… – протянул Филиппо. – Наверное, ты прав: по-другому нельзя. Помнишь отца Франко? Как он спас нашу маму, хотя все думали, что ситуация безнадежна?

– Он герой… – тихо сказал Марцио, и глаза его подернулись невыносимой болью.

– А ты? Ты разве нет?

Марцио потупил взгляд. Многие пациенты никогда в глаза не видели истинного героя, спасшего им жизнь. Потому что Марцио не был таким, как отец его друга, он не умел общаться с пациентами и дарить им надежду, утешать… Потому все благодарности за чудо вместо него получал Анджело, который дарил надежду больным перед операцией. Коллеги считали Марцио черствым и бессердечным, а он в действительности просто не мог видеть душевные страдания в глазах родственников своих пациентов. Особенно, если спасти не удавалось. У него сердце разрывалось. Может, поэтому он так отчаянно боролся за каждую жизнь: каждое поражение было его личным поражением.

– Я просто кардиохирург, Пиппо…

– Скромничаешь! – упрекнул Филиппо. – Кстати, как Франко и его отец? Ты встречаешься с ними в твоей практике?

– Отец его уже ушел на пенсию. А Франко работает в Тренто. Время от времени мы с ним перезваниваемся, иногда пересекаемся на конференциях, но последние месяцы я его почти не слышал…

– Как же так? Вы такими друзьями были!

– Мы и остались друзьями, – спокойно произнес Марцио. – Просто наши с ним работы не оставляют времени на дружеские вечеринки и болтовню. Он тоже без устали штопает человеческие сердца. К тому же мы сейчас с ним немного разными научными вопросами занимаемся, потому меньше пересекаемся на конференциях.

– В каком смысле «разными»? Разве он не в кардиохирургии?

– В ней самой. Но он углубленно изучает вопрос операций на сердце беременных, а я – искусственных сердец и их деталей.

– Аааа… – протянул Филиппо. Для него кардиохирургия была ничуть не понятней какой-нибудь квантовой хромодинамики. – Но неужели отец Франко так стар, что уже ушел на пенсию?

– Ну… Лет семьдесят ему есть, думаю… Хирурги не могут работать до ста лет, им здоровье не позволит. Спина, ноги от многочасового неподвижного стояния у операционного стола приходят в негодность. Да и руки тоже, – поведал Марцио меланхолично.

– Вот видишь! – воодушевился Филиппо. – И когда твои спина и конечности откажут, с кем ты останешься? Один?

– E basta! – наконец, рассердился Марцио, стукнув рукой по столу, что люди вокруг подскочили и обернулись. Филиппо замер.

– Успокойся, Марцио, – сказал он дружелюбно. – Я не хотел так нервировать тебя, прости…

– Оставим… – махнул Марцио рукой.

– Марцио, я разговаривала со своей мамой… – начала Арианна. – Она, конечно, считает всю эту затею авантюрой, хотя я и рассказала ей о мировой практике. Отец еще будет с ней разговаривать… Но, может, ты дашь мне контакты реального человека, который перенес подобную операцию и живет с этим устройством в сердце и подзаряжает его? Если бы мама с ним пообщалась, наверное, она бы согласилась быстрее.

Марцио смерил ее почти презрительным взглядом. Пациенты, которых надо было уговаривать на какую-либо процедуру, потому что они считали ее авантюрой, ребячеством, непонятной ерундой, экспериментом из области фантастики, который неизвестно, чем закончится, – чего Марцио только не слышал от пациентов – его просто из себя выводили. Ему, например, никогда не приходило в голову перечить или давать советы механику в автосервисе. Он даже анестезиологам не давал советов! И он категорически не понимал, почему пациенты считают, что лучше медика разбираются в том, как их, пациентов, лечить? А главное – он не понимал, зачем они тогда в принципе явились к нему, если сами знают, как лечиться?

– Твоя мама может приложить к сердцу лечебные былинки, думаю, ей поможет. Главное – сделать это в безветренное полнолуние, – сказал Марцио абсолютно серьезно.

Арианна воззрилась на него, как на идиота. Марцио круто развернулся и направился к выходу, всем своим видом показывая, что не намерен представлять какие-либо доказательства человеку, который серьезные вещи считает авантюрой, не разбираясь в них совершенно. Арианна стиснула зубы, чтобы не сказать ему в спину что-нибудь нелицеприятное. В иные моменты она его просто не переносила!

«Что ему стоит дать пациенту дополнительные сведения?! Кем он вообще себя возомнил?! Истиной в последней инстанции, в которой никто не должен иметь ни капельки сомнения?!» – кипятилась она. Подышав поглубже и немного успокоившись, Арианна спохватилась и бросилась в операционную.

И опять банальное хирургическое вмешательство. Правда, кое-что пошло не так, и процесс затянулся аж на два часа дольше предполагаемого времени, но Марцио ничего экстраординарного не совершил. Он просто выполнял свою работу. Да, хорошо, профессионально. Да, он умел принимать правильные решения. Но никакого чуда он не сделал. «И за что его называют магом и волшебником? – пыталась Арианна подавить свое необъяснимое, с ее точки зрения, восхищение. – Мне внушили, что он гений, вот я и пытаюсь его возвысить в своих глазах. Когда он провел все эти волшебные операции, если тут одна сплошная рутина?» – задавалась она вопросом, переодеваясь и все еще злясь на него за разговор перед операцией.

Дверь открылась, и в ординаторскую вошел Марцио. Маска болталась у него под подбородком, волосы были взъерошены. Он подошел к своему месту, взял лист бумаги и принялся его просматривать. Видимо, ему предстояло еще куда-то идти. Было почти девять вечера, он за сегодня провел четыре операции и выглядел весьма изнуренным, а домой пока пойти не мог: остались незавершенные дела. Арианна украдкой наблюдала за ним, не смея заговаривать.