– Пожалуйста, говори мне «ты». Я уже не твой лечащий врач, не Бог, не ангел, а просто твой друг…

Слезы яростно брызнули из ее глаз.

– Лилиана, успокойся! – настойчиво произнес Алессио. Он не на шутку встревожился и, придвинувшись ближе, просунул руку между ее спиной и подушкой, в попытке обнять. – Все хорошо. Завтра ты увидишь своего сына и убедишься, что он в порядке.

Она доверчиво прижалась к его груди, пытаясь успокоиться, с упоением слушая ритмичную, немного ускоренную музыку его сердца. На миг все треволнения последних дней куда-то исчезли. Эти объятия хирурга, спасшего ей жизнь, на несколько мгновений подарили поистине невероятное чувство защищенности.

– Спасибо, Алессио… – поблагодарила она, нехотя поднимая голову, когда он попытался отстраниться, видя, что гроза утихла.

– Послушай, тебе категорически нельзя так волноваться!

– Я не смогла сдержаться, извини.

– Почему? Что не так? – недоумевал Алессио.

– Я все время боролась со всем в одиночку. Мама умерла, когда я была ребенком, а папа… Он хирург. Для меня он был почти незнакомцем, потому что целыми днями без отдыха спасал людей. Но все свои редкие выходные он посвящал мне. Когда он был рядом, то часто сажал к себе на колени, крепко обнимая, и я ничего не боялась. Никто никогда в жизни не дарил мне подобного чувства. В последние годы я ощущала себя… будто я одна противостою целому миру. Хотя отец всегда порывался мне помочь, защитить… Но проблемы со здоровьем уничтожили все это чувство защищенности… – сбивчиво рассказывала Лилиана, время от времени шмыгая носом. – И вот сейчас, когда мне начало казаться, что мир вокруг рушится, в самый сложный момент моей жизни ты оказался рядом, подставил плечо, позаботился и… вернул мне это чувство, что мир по-прежнему надежен, как в детстве… Прости, у меня просто нервы расшатались от всех этих проблем, – покраснела она и спрятала лицо в ладони.

Алессио зачарованно слушал ее. Слова Лилианы перевернули ему душу, всколыхнули эмоции. Он молчал и не знал, что сказать. Хотел снова обнять ее, но не мог пошевелиться.

– Лилиана… – проговорил он, изумляясь, как непривычно охрип голос. Алессио прокашлялся. Потом сделал глубокий вдох. – Я счастлив, что смог вернуть себе это чудесное чувство защищенности…

– Позволь мне отблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал! – вскинула она голову и посмотрела на него пылающим взором. – Я преклоняюсь пред тобой, понимаешь?! Я хочу, чтобы у тебя осталась обо мне хоть какая-то память, пусть даже пылящаяся где-то на дальней полке…

– Что ты такое говоришь?! – возмутился Алессио. Слова показались ему чудовищными и неприятно кольнули. – И потом, я… Если позволишь, буду иногда звонить тебе. Может, мы даже останемся друзьями? – спросил он с надеждой. – Признаться честно, я привязался к твоему Элио. Знаю, звучит абсурдно, мы провели с ним мало времени, но… В общем, я хотел бы общаться с вами.

– Я была бы счастлива… – Лицо Лилианы озарилось искренней радостной улыбкой.

– Хорошо, – сказал Алессио, наконец, приходя в себя и тут же устыдившись чрезмерной несвойственной ему сентиментальности. – Если хочешь, я приму от тебя подарок, но с условием: золото, серебро, бриллианты, Феррари я не принимаю. Куда ценнее для меня душа, вложенная в подарок. Потому я несказанно порадуюсь чему-то, сделанному твоими руками. Да хоть торту, испеченному специально для меня, – засмеялся он.

– Сделанному руками… – повторила Лилиана задумчиво. – Пожалуй, это я могла бы сделать…

– Правда? – обрадовался Алессио.

– Знаешь, перед отъездом из Ассизи, у меня здесь был магазин керамики. Я с детства увлекалась керамическими изделиями: лепкой и росписью, и однажды открыла крошечную лавку неподалеку от центра.

– А где теперь эта лавка? – с интересом спросил Алессио.

– Когда я обнаружила, что беременна, – начала она, но резко замолчала, словно поняла, что сболтнула лишнее. – Я собиралась замуж и поэтому уехала в Милан. И магазинчик мне пришлось закрыть… – зазвенела печаль в ее голосе.

– Почему?

– Кто бы следил за этой лавкой? Отец ведь еще работал хирургом…

– Понимаю, – кивнул Алессио. – А в Милане? Открыла новую?

– Нет. Я ждала Элио… Не было смысла… – отрешенно ответила Лилиана, потом встрепенулась. – Итак, я всегда очень увлекалась керамикой. К тому же у меня был старый друг, который обеспечивал поставку глиняных вещиц, а я их расписывала. Но иногда ездила к нему в мастерскую и лепила сама. Он научил меня многим хитростям… В общем, у меня есть идея, – заиграла на ее губах довольная и загадочная улыбка.

– Буду ждать с нетерпением, – искренне сказал Алессио. Потом глянул на часы и обнаружил, что потратил на разговор с Лилианой все свои свободные полчаса. Теперь придется обедать на бегу, если там, в кардиохирургии, конечно, ничего не случилось. – Мадонна, Лилиана, с тобой время пролетело со скоростью света, – изумился он. – Мне надо бежать…

– Понимаю. Беги… – с грустно-нежной улыбкой на губах кивнула она.

– До завтра, – подмигнул Алессио и бросился прочь из палаты.

В коридоре он столкнулся с Даниэлой.

– О, amore, ты что тут делаешь? – удивился Алессио.

– Иду на консилиум с нашей командой по ситуации с Бранди. Завтра у нас видеоконференция с Брно, я тебе говорила, нам нужно подготовить вопросы.

– С тебя теперь сняли другие обязанности?

– Да, частично, некоторых моих пациенток сейчас берет к себе коллега.

– Понятно. Прости, amore, мне надо бежать, – извинился Алессио.

– Конечно, беги, – махнула Даниэла и зашагала к нужному кабинету.

И вдруг ей пришла в голову мысль, что они с Алессио перебросились новостями, как друзья или коллеги, совсем не напоминая влюбленную пару. Раньше при случайной встрече в стенах больницы они всегда обменивались поцелуем в губы, а тут даже не прикоснулись друг к другу руками, пообщавшись издалека.

Нахмурившись, Даниэла ускорила шаг, будто хотела таким образом сбежать от неприятных мыслей. Вскоре ей это удалось, едва она вошла в кабинет, где собралась команда, объединенная самой необычной миссией: сохранить ребенка в утробе матери, которая практически мертва.

Каждый из членов команды уже изучил материал по теме и теперь должен был внести свои профессиональные соображения на этот счет, а затем скоординировать их с соображениями коллег. Даниэла внимательно вслушивалась в предложения медиков, жадно ловя каждое слово. У нее было стойкое ощущение, что на консилиуме решалась ее судьба. Она действительно слишком близко к сердцу приняла эту ситуацию.

После окончания консилиума, Даниэла еще раз перечитала примерный план мероприятий и отправилась в палату интенсивной терапии, где пребывала синьора Бранди. В палате дежурила медсестра, и Даниэла отпустила ее немного отдохнуть, а сама приблизилась к койке и посмотрела на монитор. Прибор отсчитывал бесперебойный пульс, температура тела неподвижно держалась на отметке 36,6 градусов, кровь исправно перекачивалась по венам, дыхание, пусть и искусственно поддерживаемое, было ровным. Бывшая пациентка казалась спящей…

Даниэла сосредоточила свое внимание на ее животе. Вторые сутки, урывая минутки между текущими делами и экстренными или осложненными родами, она забегала в палату, чтобы проверить показания приборов, подсоединенных к животу. Но в палате все время кто-то был: медсестра или анестезиолог. А теперь выдалась минутка, когда Даниэла осталась одна. Она застыла напротив экрана, вслушивалась в учащенное биение крохотного сердечка. Затем, обернувшись и удостоверившись, что по-прежнему пребывает в палате одна, положила на живот руку.

Некоторое время Даниэла сидела неподвижно, не отводя глаз от монитора. И вдруг под рукой почувствовалось слабое движение. Будто кто-то робко провел чем-то с той стороны по ее ладони, а потом, испугавшись, отпрыгнул и затаился. Сердце Даниэлы бешено заколотилось. Она застыла в ожидании, чтобы это волшебство вернулось.

– Эй, – прошептала она, склонившись к животу. – Чао…

Никакого движения, словно человечек, прятавшийся в утробе, забрался в самый дальний уголок и боялся высунуться.

– Интересно, какой ты будешь? – пробормотала Даниэла, мечтательно посмотрев на распечатанный снимок вчерашнего ультразвукового исследования. На нем было изображено еще пока совсем несуразное существо с непропорционально большой головой. Ножки ребенка терялись в затемнении, зато ручки были четко видны. Малыш растопырил пальчики, будто приветственно махал ей. Даниэле нестерпимо захотелось подключить аппарат УЗИ и рассмотреть плод во всех подробностях, но злоупотреблять без необходимости дополнительным исследованием она не имела права.

Тогда Даниэла прикрыла глаза и попыталась представить себе ребенка. Перед сомкнутыми веками возникли темно-карие глаза, очерченные черными ресницами. На переносице залегла мрачная складка, но глаза светились грустной нежностью…

И вдруг – новое слабое движение под ладонью, чуть более смелое, чем первое.

Даниэла натянулась, как струна, не шевелясь, будто впитывала в себя это движение, наслаждалась им. А малыш, похоже, успокоившись и осмелев, развернул в животе активную деятельность: принялся крутиться и время от времени пихать ее в ладонь. Даниэла, резко открыв глаза, даже испугалась, не случилось ли чего, что заставило плод так активизироваться, но все показания, выводящиеся на монитор, были в норме.

Сердце ее трепетало. Даниэла никогда в жизни не прикладывала руки к животу беременной так долго, никогда ей не доводилось так явственно чувствовать движение жизни под своими руками, и это ощущение было невероятным, волшебным!

Когда ребенок затих, она убрала руку. Вскоре в палату вошел анестезиолог и внимательно посмотрел на монитор. Убедившись, что сердце матери функционирует нормально, плод достаточно снабжается кровью и питательными веществами, а температура тела остается неизменной, он с удовлетворением заверил Даниэлу, что состояние женщины и ребенка стабильные.