А еще Даниэла читала малышке сказки. Она купила в магазине детские книги и каждую свободную минутку присаживалась на койку, клала на живот руку и, пригнувшись пониже, начинала читать. Часто, заслышав сказки, малышка внутри затеивала активную деятельность: крутилась, водила чем-то крошечным и круглым по ладони Даниэлы, толкалась. Это настолько умиляло и волновало Даниэлу, что она порой забывалась и умолкала, прислушиваясь к скрытой таинственной жизни внутри.

Впрочем, с малышкой разговаривала не только она. Медсестры и другие врачи, выполняя свои манипуляции, частенько что-то болтали, склонившись над животом, а пожилая кардиолог тоже читала вслух детские книжки. Почему-то подобные сцены вызывали в Даниэле странное необъяснимое чувство, похожее на ревность. Но она тут же гнала прочь непристойные мысли, уговаривая себя, что малышка не является ее собственностью, и любой из медиков вправе проявлять заботу о ней. А когда она родится, ее и вовсе придется отдать отцу, и, возможно, Даниэла ее больше никогда не увидит.

Правда, на данный момент отец практически не интересовался своей дочерью.

Джерардо не задавал никаких вопросов, не спрашивал, как себя чувствует малышка, как развивается. Единственное, что обнаруживало его интерес, – это то, как он натягивался, будто струна, едва заходил разговор на эту тему. Даниэла уже успела немного присмотреться к нему и изучить его поведение. Внешне казалось, что новости о протекании беременности Джерардо не трогают, но Даниэла видела, как он стискивает скулы и сжимает пальцы в кулак, как становится поверхностным его дыхание, как темнеют глаза, как он, замерев, жадно вслушивается в ее слова.

Это несказанно радовало Даниэлу! Она поняла, что Джерардо все-такие волнуется за жизнь дочери, даже если до сих пор не хочет признаваться в этом ни себе, ни ей. А этот факт давал надежду на то, что он все-таки смирился с необходимостью жить, пока есть вероятность выходить дочь. Даниэла видела его постепенное возрождение из пепла и с трепетом верила, что к моменту выписки из больницы Джерардо окончательно придет в себя, и ей не придется приставлять к нему круглосуточного телохранителя.

Для закрепления достигнутого эффекта она упорно продолжала навещать его несколько раз в день, приносила новую музыку, а также купила две книги, потому что первую она почти дочитала. Сам он к чтению почему-то не притрагивался, но ее слушал внимательно, с явной заинтересованностью, когда она вечерами задерживалась дольше и прочитывала вслух по три-четыре главы.

Однажды Даниэла в очередной раз заглянула к нему во время перерыва. Через полчаса ее ждало плановое кесарево, времени было в обрез, и она, прихватив с собой припасенный panino и питьевой йогурт, отправилась к Джерардо.

– Чао, как чувствуешь себя сегодня? – бодро начала она, войдя в палату.

– Нормально, – последовал неизменный ответ.

– Через пару часов жди посетителя, – сообщила Даниэла, внимательно следя за его реакцией.

Глаза Джерардо вспыхнули, а брови сдвинулись к переносице. Казалось, он и обрадовался, и испугался одновременно.

– Кто?

– Карло, твой друг.

Глаза Джерардо широко распахнулись.

– Откуда он знает?!

– Он заходил в ресторан, обеспокоенный твоим исчезновением. И Леонардо дал ему мой номер.

– Я не хочу никого видеть! – Джерардо упрямо мотнул головой.

– Или боишься? – прищурив глаза, уточнила Даниэла. – Джерардо, и Лео, и Карло в курсе того, что ты переведен в обычную палату. Я не могу этого скрыть, ведь им ничего не стоит позвонить в справочную и спросить. Оба очень беспокоятся за тебя и хотят увидеть. Леонардо на этой неделе ходит с простудой, и я его, соответственно, попросила в больницу не приходить. А Карло очень хотел тебя увидеть, – стал голос Даниэлы мягким, почти нежным. – Мне кажется, не стоит отталкивать тех, кому ты небезразличен. Но если ты категорически отказываешься от встречи, я перезвоню ему и скажу…

Джерардо на миг прикрыл глаза, стиснув зубы.

– Хорошо, пусть приходит, – сказал он, наконец.

– Вот и отлично! – искренне обрадовалась Даниэла и развернула свой panino. Умопомрачительный аромат хлеба и prosciutto, приправленный запахом базилика, буквально окутал палату. Даниэла вонзилась зубами в сэндвич и, откусив, с аппетитом принялась жевать.

Брови Джерардо изогнулись домиком, придав лицу умоляющее выражение.

– Ты не могла бы поесть в другом месте? – Он нервно заерзал на своей койке.

– А что такое? – Даниэла невинно приподняла бровку.

– Видишь ли, восхитительный аромат prosciutto меня немного напрягает, – язвительно ответил Джерардо, бросив на нее голодный взгляд.

– Я хочу есть, а пойти на обед у меня нет времени, – невозмутимо произнесла Даниэла, но он заметил саркастичный огонек, сверкнувший в ее глазах.

– Ты не обязана проводить свой перерыв со мной. – Джерардо одарил ее хмурым взглядом.

Даниэла перестала жевать и внимательно посмотрела на него.

– Хочешь сказать, что мои дружеские визиты тебе не нужны?

Он лишь бессильно взмахнул рукой.

– Ну, давай, скажи мне правду, – потребовала Даниэла. – Научись, наконец, говорить о своих чувствах! Ты все держишь в себе, а мне не так легко угадывать твои мысли, ибо природа, увы, обделила меня даром телепатии. Если мое общество тебе не нужно, я не буду раздражать тебя своим присутствием. Поверь, у меня крайне мало свободного времени, и тратить его впустую я не хочу.

Джерардо глубоко вздохнул, а в глазах отразилось смятение.

– Я не знаю, как объяснить…

– Говори, что думаешь, что чувствуешь, я пойму, не глупая.

– Ты потрясающая, – горячо произнес он. – И я безмерно благодарен тебе за все, что ты для меня делаешь. Но, porca miseria, я начинаю к тебе привязываться! Начинаю воспринимать тебя, как сестру или друга, которому я небезразличен! Я даже, как полный кретин, не читаю книгу сам, наслаждаясь тем, что мне ее читаешь ты. И тот факт, что ты делаешь это лишь по каким-то своим убеждениям медика, честно, убивает. Безответные чувства всегда отравлены! – выпалил он и обессиленно замолчал.

Даниэла пристально смотрела ему в глаза. Ее стремительно охватывало волнение, но внешне оно никак не проявлялась.

– Наконец-то ты начинаешь видеть краски этого мира, чувствовать аромат prosciutto, испытывать эмоции… Наконец-то ты прекратил бороться с собой и проигрывать самому себе… Наконец-то ты увидел, что вокруг тебя люди, которым есть до тебя дело… Наконец-то посреди тотального мрака ты разглядел потерянного себя и подобрал, чтобы вынести к свету… А теперь послушай меня, – наклонившись ближе, сказала она проникновенно. – Я медик, не психолог. Я помогаю людям по убеждениям медика в рамках, скажем так, болезни, хотя беременность, разумеется, ею не является, но назовем это так, чтобы тебе было понятнее. Но я не обязана заботиться о пациенте вне стен моего отделения. И я этого не делаю. К тому же ты все-таки не мой пациент. Я забочусь о тебе, именно как о друге, судьба которого мне не безразлична.

– Почему? – спросил он беззвучно. – Ты меня почти не знаешь, чтобы считать другом, – добавил Джерардо хрипло.

– Я не знаю! – воскликнула она, резко выпрямляясь. Потом устремила задумчивый взгляд в окно. – Я никогда не понимала психологию симпатии. Не понимала, почему вдруг жизнь сталкивает тебя с незнакомым человеком, и в твоей груди тут же вспыхивает какое-то светлое чувство в его отношении, – медленно произнесла Даниэла, вспомнив, как работа ее столкнула с бригадой кардиохирургов, но именно Алессио запал в душу. – Это какой-то непостижимый зов души, сердца, гормонов, биохимии – кто во что верит. Но я всегда следовала этому зову и обретала чудесных друзей.

Даниэла снова перевела взгляд на Джерардо. Их глаза встретились в немом противостоянии. Даниэла встала с кровати.

– Не думай, что едва ты выйдешь отсюда, я сразу растворюсь в твоем мрачном прошлом, – сказала она. – Путь к свету предстоит еще долгий… И я пойду рядом. Останусь твоим другом. Или сестрой. Как тебе больше нравится.

В реальности она не имела ни малейшего представления, как исполнит это обещание. У нее была работа, которая редко заканчивалась вовремя. И был любимый мужчина, с которым она жила и которому старалась посвятить все свободное время, если не брать в расчет последние дни.

Глава 17


Наконец настал тот день, когда Лилиану должны были выписать из больницы. Алессио предварительно договорился с кардиологами, что они позволят ей уйти домой в нужный день: когда у него выходной. Он прекрасно понимал, что некому отвезти Лилиану в Ассизи, ведь Сильвестро из-за проблем со спиной не водил машину. Лилиана заверяла, что попросит соседей, друзей или, в крайнем случае, вызовет такси и сама доберется до дома, но Алессио твердо вознамерился помочь бывшей пациентке, тем самым воспламенив в ней еще большую симпатию в своем отношении.

Вместо того чтобы проспать до тех пор, пока организм уже не сможет находиться в состоянии сна, Алессио проснулся с первыми лучами солнца. Утренний свет ярким снопом хлынул в спальню, когда Даниэла вошла разбудить Алессио, как он просил в оставленной на обеденном столе записке. Он приподнял тяжелые веки и посмотрел на свою возлюбленную. Она была полностью готова к выходу: легкий макияж, светлые волосы, собранные в хвост на затылке, облегающая однотонная футболка нежно-голубого цвета, синие джинсы и кроссовки. За плечами – джинсовый рюкзачок.

Алессио сонным взглядом осмотрел ее с ног до головы, пока Даниэла, разнавесив окно, решила спасти от засухи цветы: схватила лейку и принялась поспешно поливать растения.

– Ты чудесно выглядишь… – пробормотал Алессио. Комплимент был искренним: он в самом деле залюбовался ею, разглядывая, будто давно не видел. «То ли мы правда давно не виделись, то ли за эти дни она изменилась…» – проплыла в голове ленивая мысль.