– Хорошо, я объясню тебе кое-что! – почти выкрикнул он ей в лицо. – Жена для меня была единственным родным человеком на земле. Я любил ее. По-настоящему любил. – Голос его сорвался. Он отвернулся и уперся руками в каменный парапет, устремив взор в изумрудно-свинцовую даль. Потом продолжил более ровным тоном: – Я познакомился с ней, когда ей было всего шестнадцать. У нее не было родителей, она всю жизнь провела в приюте. Я нашел ее буквально на дороге, в приступе эпилепсии. Отвез в больницу. Когда она пришла в себя, то умоляла не возвращать ее в приют. Она призналась, что сбежала. Из приюта, из другого города. Пыталась найти работу, но без документов никто не хотел ее брать. Я пристроил ее няней к брату моего друга. Я сам тогда учился на третьем курсе. И подрабатывал в ресторане, потому что был из небогатой семьи. Мои родители жили в семидесяти километрах от Перужди, в глухой деревне, но к тому времени их уже давно не было в живых: они погибли в автокатастрофе. Меня воспитывал дядя. Он не был женат, а меня любил, как сына, которого никогда не имел, может, потому что он был музыкантом… Я был совсем ребенком, но он оформил опекунство, чтобы меня не забрали в приют, и вырастил меня. Мои родители владели семейной остерией. Но после их гибели ее пришлось продать. А также их старую квартиру. Дядя положил деньги в банк, оставил мне на будущее, все до последнего цента. Когда я начал учиться и работать, то скопил немного средств. Плюс имел накопления в банке. Я решил открыть ресторан в Перудже и продолжить дело моих родителей. У меня был старый друг из детства… – На этих словах лицо Джерардо стало мрачнее тучи, висящей над городом. В глазах зажглась ненависть. – Я слишком доверял ему и своей девушке. Она работала в банке. Она подделала мою подпись, и все деньги оказались во владении моего друга, – отрывисто, сквозь зубы процедил он. – Я не смог это доказать. У меня не было денег даже на адвоката. А они вместе уехали, исчезли бесследно. Я оказался на дне. И она, подруга из приюта, моя будущая жена, в тот момент единственная была рядом. Дядя где-то мотался по свету со своей группой, да и не хотел я его расстраивать всем этим, вешать на него свои проблемы. Он и так много сделал для меня… Она никак не могла помочь мне физически и материально, но она поддержала меня морально: добрым словом, внушениями, верой в меня, своими подбадриваниями. Как ты это делаешь сейчас… – сказал он тихо.

Ветер свистел в ушах, и первые крупные капли упали с неба, но Джерардо их не замечал. Облокотившись о каменный парапет, он продолжил, невидящим взглядом блуждая по раскинувшимся впереди пейзажам:

– В итоге я увидел в ней не только друга, но и любимую. Думаю, я поднялся благодаря ее поддержке. Я был совсем один, а она будто вливала в меня силы. Я закончил трехлетнее обучение и временно оставил университет. Устроился работать на полный день и еще вечерами подрабатывал. В итоге вскоре я подкопил достаточно денег, чтобы открыть небольшую тратторию, но тогда мне пришлось бы вложить все деньги в это дело. А я не мог этого сделать, ведь у меня уже была жена. Вскоре умер мой дядя. Я очень переживал… А еще он оставил мне все, что имел: свою квартиру и немалую сумму денег, заработанную на гастролях и продаже дисков. Мне казалось неправильным тратить чужие деньги, но жена убедила меня, что глупо аккумулировать их на счету. А потом адвокат мне передал письмо моего дяди. Оказывается, он знал о моем крахе. И он завещал мне открыть на эти деньги большой ресторан. Я исполнил его волю. И оформил ресторан в музыкальном стиле, в честь дяди. Его группа часто выступает у меня. Поначалу было крайне нелегко, но мне повезло с Леонардо: он очень опытный и действительно честный и надежный. Он научил меня многому, да и я доучился в университете, на курсе специализации по управлению ресторанами. Наконец-то в жизни наступила стабильность, и моя жена завела речь о ребенке. Я пытался уговорить ее не делать этого, зная о ее проблемах со здоровьем, хотя в глубине души я очень хотел… дочь. – Джерардо замолчал, проглотив комок, подступивший к горлу. – Однажды она усыпила мою бдительность и забеременела. Я был счастлив. И крайне напуган. Я каждый день боялся, что беременность замрет. Но в итоге замерла она…

Даниэла неотрывно смотрела на его профиль. Глаза Джерардо лихорадочно блестели, губы плотно сжались.

– Мы уже ходили с ней по магазинам детской одежды. И дома… у нас лежит целая стопка маленьких вещей, – добавил он почти шепотом.

Даниэлу душили слезы, но она понимала, что не имеет права дать волю своим чувствам. Стиснув зубы, она несколько раз глубоко вздохнула. Потом положила руку ему на плечо и слегка сжала.

– Прости меня… за жестокость.

Джерардо вздрогнул и повернул к ней лицо. Выражение его глаз было на удивление спокойным, но невыносимо печальным.

– Тем не менее, с помощью этой жестокости ты сумела меня встряхнуть… – сказал он. – Я, в самом деле, безмерно благодарен тебе за все, что ты сделала для меня. Пойдем, начинается гроза. Кто знает, сколько она продлится…

Они торопливо направились по галерее. Ветер все усиливался, а дождь через две минуты превратился в ливень, будто в поднебесной канцелярии прохудился водопровод. Спрятаться было некуда, пришлось, щурясь от жестких струй, продираться вперед сквозь стену дождя.

Когда они добрались до автобусной остановки, Джерардо нырнул под навес, увлекая за собой Даниэлу. Но из-за сильного ветра остановка не особо спасала от воды. Даниэла, в насквозь промокших футболке и джинсах, дрожала, как осенний лист, оторвавшийся от ветки. И Джерардо не выдержал – обнял ее сзади, обвив крепкими руками, чтобы хоть немного защитить ее от порыва ветра и дождя и согреть. Так они и стояли, обнявшись, пока пятнадцать минут спустя сквозь низкие темные тучи не блеснуло ослепительное солнце, перекинув через дорогу разноцветный мост.

– Как красиво… – раздался над ухом Даниэлы восхищенный шепот.

– После жестокой бури, когда из-за туч выглядывает солнце, мир всегда кажется прекрасней… – прошептала она в ответ, коснувшись его руки ледяными пальцами.

– Мадонна! – тихо воскликнул он, ловя ее руку. – Ты совсем обледенела!

– Нет, ты ведь греешь меня. Но рук почти не чувствую, – улыбнулась она.

Он поднес ее пальцы к губам и принялся согревать их своим горячим дыханием. А ей показалось, что он согрел ей душу.

– Я бы хотела, чтобы и в твоей жизни засияло солнце… – отрешенно проговорила она почти неслышно.

Но Джерардо расслышал – слишком тесно они прильнули друг к другу, его небритая щека почти касалась ее виска.

– Не думаю, что возможно увидеть красоту, если ослеп во время бури, – сказал он, резко выпуская из своей ладони ее руку.

– Гляди, какая радуга! – будто бы невпопад воскликнула Даниэла.

– Я давно не видел радуги… Она прекрасна… – отозвался он.

– Увидеть радугу приносит счастье. И ты не ослеп. Ты ослеплен. А это проходит.

Он разжал объятия и опустил руки. Даниэла в страхе обернулась и утонула в его темных глазах. Сердце ее бешено заколотилось от вида нового шторма, отразившегося в его взгляде.

– Пойдем. Ты вся дрожишь, – сказал он и, схватив за запястье, настойчиво потащил в сторону парковки.

Когда вернулись домой, Даниэла обнаружила, что у нее нет ни одной теплой и уютной кофты, в которую можно было бы завернуться и согреться. Она прихватила с собой только летнюю одежду, пару рубашек да куртку, но ни одного свитера. Немного прогревшись под горячим душем, она натянула на себя джинсы, футболку и, зябко кутаясь в тонкую рубашку, вошла в кухню. Мокрые волосы спутавшимися прядями легли на плечи и уже успели промочить одежду.

Джерардо несколько мгновений неотрывно рассматривал ее. Никогда он не видел Даниэлу такой: растрепанной, замерзшей. Она напоминала взъерошенного маленького зверька, промокшего до последней шерстинки и продрогшего до костей. Она выглядела беззащитной, хрупкой. И такой домашней. Близкой…

– Поужинаем? – не своим голосом спросила Даниэла. Взгляд, которым Джерардо ее рассматривал, всю душу ей перевернул.

– Несомненно, – сказал он, вставая и направляясь прочь из кухни.

Едва он скрылся в коридоре, Даниэла облокотилась руками о стол и сделала несколько глубоких вздохов. Потом плеснула в стакан воды и залпом выпила. Это ее успокоило. Но в следующую секунду сердце снова подскочило, как полоумное.

– Снимай свою мокрую рубашку и надень мою кофту.

Даниэла обернулась. Джерардо стоял сзади и протягивал ей шерстяную белоснежную кофту. В другой руке он держал полотенце.

– Спасибо, – выдавила Даниэла и послушно стянула с себя рубашку.

– И волосы замотай пока в полотенце, – добавил он и накинул ей на плечи свитер. – И пойди и завернись в плед. Я приготовлю тебе ужин, а ты пока погреешься.

– Будешь стойко нюхать вкусные запахи? – нервно улыбнулась она.

– Я прищепку на нос надену. Иди, – подтолкнул он ее вон из кухни.

Даниэла забралась с ногами на диван и завернулась в плед, все еще не в силах согреться. Мысли вяло перетекали с одной темы на другую, но, особо ни на чем не задерживаясь, невнятным комком бесцельно плавали в голове. Признание, объятие, эмоции, забота Джерардо породили в ее груди целый вихрь чувств. Одно ей было совершенно ясно: она прониклась к нему еще большей симпатией, еще крепче привязалась, еще трепетней стали ее чувства в его отношении.

Что-то волновало ее. Ощущение, будто за ней подсматривают. Читают ее мысли, чувства… В носу защекотало от вкусного аромата, и Даниэла лениво приподняла веки. Джерардо, застыв посреди комнаты, не сводил с нее задумчивого и растерянного взгляда. Волнение отразилось в нем, но когда она открыла глаза, то успела заметить мелькнувшие испуг, сомнение, трепет.

– Я звал тебя… Ты не отзывалась… – сбивчиво проговорил Джерардо. – Ужин готов. Я… принесу тебе сюда тарелку.

– Нет-нет! Не утруждай себя.

– Ты… так удобно тут устроилась, даже задремала, – наконец справился Джерардо с волнением и улыбнулся. – Почему не остаться в нагретом пледе?