– Хочешь тоже кофе? Могу и сэндвичем угостить, у меня их два, – предложил Алессио.

– Нет, Але, спасибо. Я, в общем-то, сегодня выходная и занимаюсь только моей подопечной в животе, – усмехнулась она. – Так что имею возможность сходить пообедать.

– Понятно… Тогда выйдем в коридор, – предложил Алессио и, взяв свой скромный обед, направился к выходу. Поставив на подоконник чашку, он выжидательно посмотрел на Даниэлу. Она осунулась, в глазах застыла сумасшедшая тоска. У Алессио сердце сжалось от сострадания. Захотелось обнять ее. Но как младшую сестренку.

– Я пришла к тебе с просьбой… Неожиданной немного, – робко произнесла Даниэла, теребя в руках край голубой футболки.

– Я слушаю, – подбодрил Алессио и улыбнулся.

– Через неделю будет кесарево… Могу я попросить тебя присутствовать? – посмотрел она ему в глаза. На лице застыло выражение, какое часто бывает у мам перед родами: они вроде храбрятся и верят в лучшее, но чем ближе подкрадывается важное событие, тем страшнее им становится.

– Конечно, Дани! К тому же у меня выходной! – с воодушевлением добавил Алессио, прикидывая в уме график своих дежурств.

– Я знаю. Я специально подгадала, – призналась Даниэла, краснея.

– Неужели? – удивился Алессио. – Волнуешься?

– Ты не представляешь, как! – пылко воскликнула она. – На мне такая ответственность лежит, что я вся натянута, как струна. А ты никогда не теряешь самообладания. Мне необходимо надежное плечо…

– Можешь на меня рассчитывать, – проникновенно ответил Алессио. Слова Даниэлы его взволновали. Он был несказанно рад, что они сумели сохранить добрые отношения и остаться друзьями. Теперь он понял, что они остались не просто друзьями, а очень близкими, почти родными людьми. Как брат и сестра.

– Джерардо? – осторожно спросил Алессио.

Даниэла напряглась и устремила взгляд на мыски своих кроссовок.

– Я думаю, он не будет присутствовать при родах, – сказала она сдержанно.

– Он так и не принял ребенка?

– Как раз наоборот: он давно принял ее. Я чувствую, что он просто боится. Боится, что в последний момент что-то случится, и он потеряет и ее…

Алессио пристально рассматривал Даниэлу, прекратив жевать. Эмоции в ее голосе выдавали глубокое понимание чувств Джерардо, сопереживание, беспокойство, будто отец этой девочки являлся для Даниэлы близким человеком.

– Дани… Прости за вопрос… – нерешительно проговорил Алессио. – Но теперь, когда мы с тобой общаемся, как друзья, скажи мне правду: какие все-таки отношения связывают вас с Джерардо?

Даниэла сильно вздрогнула, а в глазах появился испуг.

– Никакие, – прозвучал сухой ответ.

Но Алессио сомневался в правдивости ее слов. Так не блестят глаза, когда упоминают безразличного человека, так не переживают за чужого… Даниэла скользнула по лицу Алессио мимолетным взглядом и поняла, что тот ей не поверил, а лишь тактично промолчал. В груди Даниэлы поднялось неукротимое желание излить кому-то душу. Она запуталась в своих чувствах и не находила в себе сил разобраться в них.

– Это кощунственно, но я, кажется, привязалась к нему… – сказала она почти беззвучно.

– Почему кощунственно?

– Потому что… у него такое несчастье, вряд его занимают чьи-либо привязанности.

– Я думаю, он, напротив, рад присутствию друга, которому небезразличен. Ты столько сделала для него, проявила такое сочувствие, помогла, вытянула из депрессии. Уверен, он благодарен тебе за все…

– Вот именно, – удрученно сказала Даниэла. – Благодарен, но не… – запнулась она.

– Но не влюблен?

Даниэла застыла. Она хотела тут же горячо возразить и разуверить Алессио в таком действительно кощунственном предположении. Она яростно гнала от себя все эти чувства в виду их нелепости и неуместности. Но когда Алессио так прямолинейно их озвучил, Даниэла буквально задохнулась, будто он окатил ее правдой, как ледяной водой.

– Дани, ты не должна стесняться подобных чувств. Они прекрасны, – сказал Алессио. Он говорил об этом с легкостью, будто разговаривал с сестрой или подругой, а не с бывшей возлюбленной, с которой они недавно расстались. – Хотя ему, возможно, и не до этого. Но поверь мне, пройдет время, и он начнет воспринимать жизнь по-другому. К нему вернется способность любить.

– Я не хочу, чтобы он любил меня в знак благодарности, – мрачно ответила Даниэла, глядя перед собой.

– Дани, я не об этом. Я о том, что ты не должна его бросать. Я, конечно, не предлагаю признаться ему в любви. Но и считать, что раз он ушел, значит, больше не нуждается в тебе, глупо. Думаю, он наконец-то протрезвел и тоже мучается тем, что напрягает тебя своими проблемами. Тебя, для которой он – чужой человек. Уверен, он полагает, что едва дочь родится, как ты исчезнешь из его жизни. Ты не должна этого делать, раз он тебе небезразличен. Останься его надежным другом, помогай, как и раньше. А время покажет… Может, и в нем зародилось светлое чувство, только в силу обстоятельств он считает его кощунственным. Как и ты… И потом, знаешь, любовь – это нечто более сложное, чем розовая влюбленность и сексуальное влечение. Настоящему чувству этого недостаточно. Любовь соткана из тысячи нитей, которые связывают двоих. И благодарность – не самая плохая нить в этой сети.

– Але, ты невероятный человек… Откуда в тебе столько мудрости? – с искренним восхищением произнесла Даниэла.

– Работа такая, – пожал плечами Алессио. – В моей профессии на все надо смотреть философски, иначе просто не выжить.

– Понимаю… Именно поэтому я так нуждаюсь в тебе…

– Ты всегда можешь на меня рассчитывать, Дани, несмотря ни на что.

– Как ты?

– Нормально, – криво усмехнулся Алессио. – Работаю, отсыпаюсь, снова работаю.

– Откровенность за откровенность? – предложила Даниэла.

– Что ты хочешь услышать? Закрутил ли я роман с мамой Элио? Нет.

– Почему?

– Не успел, – послышалась горечь в его голосе.

– То есть как «не успел»?! – распахнула Даниэла глаза. – С ней что-то случилось?

– Нет. Я так понял, она вернулась к мужу.

Даниэла сдвинула брови и расстроенно посмотрела на Алессио. Она слишком хорошо знала его, чтобы не уловить нотки душевных мук в его интонации.

– Значит, вы больше не общаетесь?

– Нет, – мотнул он головой.

– Мне жаль…

– Неважно, Дани! – прервал Алессио. – Ничего ведь не было между нами.

– Мне казалось, ты привязался к ним. По крайней мере, к Элио. Ты вообще выглядел, как его отец, – поделилась Даниэла своими впечатлениями.

– Но я не отец, – резко ответил Алессио. Разговор становился мучительным. – И в итоге все свелось к тому, что я остался один.

– Может, тебе только кажется, что это конец дороги, а в реальности это поворот… Может, тебе стоит бороться?

– За что, Дани?! Я никто для Элио. И для его мамы я лишь герой, который спас ей жизнь. Мы никогда не говорили с ней о любви. Оставим этот разговор. – Алессио махнул рукой. Он не был мазохистом и не любил теребить раны. Да и в целом всегда придерживался мнения, что кровоточащей ране следует обеспечить покой, а не ковыряться в ней, тогда она затянется быстрее.

– Нда… – грустно усмехнулась Даниэла после некоторого молчания. – Все эти экстраординарные события позволили нам спасти кому-то жизнь, но разрушить свою собственную…

– Ты ощущаешь свою жизнь разрушенной? – с интересом глядя на нее, спросил Алессио.

– Не знаю, – вздохнула Даниэла. – Наши отношения разрушены. Мы теперь с тобой, как два одиноких брошенных пса… И соединиться обратно в счастливую пару вряд ли получится…

– Но меня бесконечно радует, что наши разрушенные отношения остаются теплыми, как бы странно это не звучало. Может, однажды все изменится…

– Алессио! – появился из ординаторской Луиджи. – В операционную!

– Дани, поболтаем как-нибудь, – встрепенулся Алессио. – На роды приду, сообщи только время и номер палаты.

– Обязательно, – улыбнулась Даниэла. – Беги, я занесу чашку в ординаторскую.

– Спасибо большое! Чао! – чмокнул он ее в лоб, всунул в руки свою чашку и бросился по коридору, догонять коллегу.

Глава 32


Теперь Даниэле предстояло сообщить о будущих родах Джерардо. Сначала она собиралась сделать это коротко и сухо: при помощи смс. Но разговор с Алессио изменил ее решение.

Она долго размышляла над его словами. «Может, и правда Джерардо сейчас не в том состоянии, чтобы даже думать о чувствах других людей. Может, сейчас он хочет сбежать от всего мира, закрыться в себе, дождаться развязки… Вот ведь Карло наверняка не обиделся и не ушел. Может, и мне стоит проявить терпение, понимание и, тем самым, сохранить нормальные дружеские отношения? Я столько «лечила» его, а потом в один миг исчезла. Называлась другом, а при первой же трудности отвернулась. Ведь он, по сути, действительно проявил заботу о моей жизни, а я повела себя так, будто обиделась. Ни разу не поинтересовалась, как он поживает… – Даниэла почувствовала вину, поняла, что действовала, как импульсивный подросток. – И потом, в любом случае я должна довести это дело до конца! Если я просто напишу ему сухое сообщение, он, может, и не ответит, а я даже не буду знать о его мыслях на этот счет, о его настроении… Может, именно сейчас ему нужна моральная поддержка, а получить ее не от кого… Он наверняка живет в напряжении, в страхе. Я же видела, как он боится плохого исхода! И чем ближе роды, тем, должно быть, ему страшнее. Ведь у меня получилось его вытащить из депрессии… Может, и сейчас я могу помочь…»

После таких рассуждений Даниэле полегчало. Она нашла веское оправдание своему непомерному желанию увидеть его и узнать, как у него дела. Правда, она не признавалась себе в этом желании, гнала прочь подобные мысли. Впрочем, она также старалась не думать о том, что с ней станет, когда ребенок родится, и Джерардо, забрав его, уйдет навсегда. Эти мысли с каждым днем все настойчивее стучались в голову Даниэлы, но она не позволяла им войти.