Алессио положил руку Даниэле на талию, и они так и стояли несколько минут, молча разглядывая новорожденную девочку. Даниэле хотелось поцеловать ее, рассказать, как сильно она ее любит. Но ее настолько переполнили эмоции, что она не в силах была произнести ни слова. Лишь взгляд выдавал ее бесконечную любовь.

– Cara, пойдем, малышку надо поместить в палату для новорожденных, – тихо позвал Алессио. – Неонатолог уже пошел туда.

Даниэла встрепенулась и, увлекаемая Алессио, направилась к выходу, не отрывая взор от малышки. Алессио открыл перед ней дверь операционной, затем предоперационной – и они оказались в коридоре.

Там кипела обычная жизнь: по коридору сновали врачи и медсестры, исчезая за дверями палат, где на свет обычным или оперативным путем появлялись дети. Из одного зала доносился крик новорожденного, из другого – напряженные голоса.

На одном из стульев, поставленных вдоль стены коридора, обхватив голову руками, сидел мужчина в надетом поверх одежды синем балахоне. В такой позе часто сидят папы, которых по каким-то причинам попросили удалиться с операции или в принципе не пустили в операционный зал. Они сидят, погруженные в себя, ни на что не обращая внимания, читая молитву, чтобы поскорее закончилось адское ожидание и непременно положительным исходом.

Даниэла всмотрелась в неподвижную фигуру и остановилась. Сердце ее заколотилось. Это был он – тот, кто на законном основании совсем скоро заберет у нее ребенка, которого она так любила. Сердце Даниэлы готово было разорваться.

Алессио тоже остановился и проследил за ее взглядом. Он мгновенно догадался, кто этот мужчина, хотя и не видел его лица, и понял чувства Даниэлы. Алессио застыл, ожидая ее действий.

Она нерешительно подошла к Джерардо и замерла в двух шагах от него. Он, очевидно, почувствовал чье-то присутствие рядом или уловил движение. Медленно убрав от лица руки, он поднял голову. Их взгляды скрестились. Алессио показалось, что Джерардо перестал дышать. В устремленных на Даниэлу темных глазах смешались непомерное волнение и всепоглощающий страх.

Но потом он, видимо, осознал, что сверток в ее руках – это его ребенок, живой и невредимый. К тому же сверток этот издал кряхтение и вдруг разразился требовательным криком на весь коридор. Джерардо вздрогнул, будто его ударило током, а страх в глазах начал стремительно сменяться на радость.

Он медленно, словно любые движения давались ему с огромным трудом, поднялся на ноги, не отводя взгляда от глаз Даниэлы. Потом посмотрел вниз. Затем провел языком по пересохшим губам и сглотнул. Алессио увидел, как тяжело вздымается и опускается его грудная клетка. Он будто начал дышать после длительного перерыва.

Джерардо неотрывно всматривался в крохотное личико. Ресницы его затрепетали, а глаза заблестели. Он протянул руки, и Даниэла вложила в них ребенка, не спуская с Джерардо глаз. Сверток в больших мужских руках выглядел совсем уж крошечным.

Малышка замолчала так же резко, как начала кричать. Отец и дочь изучающе рассматривали друг друга. Губы Джерардо дрогнули, и на них появилась трепетная едва уловимая улыбка, полная нежности и умиления.

Сомнений не осталось: в тот самый миг он окончательно принял дочь. И никогда не упрекнет ее в смерти мамы. Может быть, он будет по-прежнему считать виноватым себя, но не это трогательное невинное существо. Джерардо смотрел на нее, как на чудо, появившееся в этом мире будто по мановению волшебной палочки.

За этой волнующей и необычной сценой наблюдали несколько пар глаз. Помимо Алессио и Даниэлы, в коридоре столпились другие медики, вышедшие из операционного зала, где только что произошло самое настоящее волшебство. Они сразу поняли, кому именно на руки переложила Даниэла ребенка, и испытали светло-грустную радость, глядя на отца выжившей малышки.

Джерардо наконец пришел в себя, вернулся в реальность из своего продолжительного безмолвия. Он вдруг резко вскинул голову и испуганно обвел глазами столпившихся вокруг него врачей. Он явно почувствовал себя крайне неловко от того, что куча незнакомых людей стала свидетелями его самого волнительного момента жизни, когда он на миг забылся и позволил чувствам вырваться наружу. Смутившись, он перевел взгляд на Даниэлу, умоляюще глядя на нее.

– Твоя дочь совершенно здорова, – проглотив комок в горле, произнесла Даниэла ровно. – Все показатели первичного осмотра в норме. Но она недоношенная по срокам рождения, потому несколько дней побудет под наблюдением неонатолога. Ее жизни ничто не угрожает, это лишь меры предосторожности. Ей нужно дать немного времени, чтобы окрепнуть в больничных, стерильных условиях. Ты можешь быть уверен, что вскоре заберешь ее отсюда… – Голос ее дрогнул.

– Спасибо, Дани… – прошептал Джерардо, и его голос тоже сорвался.

Даниэла протянула руки, желая забрать ребенка обратно. Джерардо предельно осторожно переложил свою дочь, по-прежнему неотрывно глядя на нее. Малышка тут же пронзительно закричала. Даниэла торопливо двинулась прочь по коридору, а Джерардо зачарованно смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом.

Глава 34


Следующий месяц для Даниэлы прошел, словно в тумане. Жизнь опустела. Стала серой, потеряла всякий смысл. Даниэла в глубине души всегда прекрасно знала, что все сложится именно так, но когда реальность обрушилась на нее со всей своей неотвратимостью, она впала в самую настоящую апатию.

Джерардо забрал свою кроху из клиники и исчез в неизвестном направлении. Точнее не так: Даниэла знала, где его искать, знала адреса его места жительства и работы, но она не предпринимала попыток встретиться с ним, несмотря на то, что тоска по ним обоим сжигала ее мучительным пламенем.

Когда он приехал в клинику, чтобы забрать дочь, взял ее на руки и бережно прижал к себе, а затем пронзительно посмотрел на Даниэлу, она впала в ступор и даже не поинтересовалась, куда он едет, нашел ли он няню. Она даже не спросила, как он назвал малышку…

– Дани… Я благодарен тебе… За все… – проговорил Джерардо. Он хотел бы так много ей сказать, но то ли его врожденная немногословность, которая только усиливалась в волнительные моменты, то ли медики, снующие вокруг, не позволили ему выразить свои чувства.

– Не стоит… – чужим голосом ответила Даниэла.

Он глубоко вздохнул.

– Мне бы не хотелось…, чтобы ты навсегда исчезла из моей жизни… – проговорил он тихо.

– Джерардо… Вы оба для меня очень много значите. Ты не веришь в мои чувства. Даже мне сложно поверить в них… – Даниэла замолчала, поняв, что, возможно, сказала лишнее. – Если я понадоблюсь тебе… вам…, ты знаешь, где меня искать… – проговорила она и плотно сжала губы.

Глаза Джерардо отчего-то потемнели, и он сделал медленный вдох. Он напрягся, словно гитарная струна, готовая вот-вот порваться. Затем сделал еще один медленный глубокий вдох.

– Спасибо… Чао, – проговорил он сдавленно и попятился назад. Затем развернулся и торопливо зашагал прочь, будто спешил сбежать как можно скорее.

Даниэла словно онемела. Ей хотелось закричать оглушительно громко, чтобы остановить их. Ее раздирала боль, и от этого, наверное, отнялся язык. Любимый мужчина и любимый ребенок навсегда покидали ее жизнь, а она стояла и даже не пыталась их остановить.

И они ушли. Скрылись за поворотом, растворились в толпе людей в синих халатах. А она бросилась в туалет, чтобы вволю нарыдаться, пока никто не видел. И впоследствии так заканчивался почти каждый ее день: безудержными слезами в подушку.

Спустя месяц она плелась по коридору после консультации с пациенткой, когда ее окликнул знакомый мужской голос.

– Чао, Дани!

Она подскочила от испуга и обернулась. Перед ней стоял Алессио. Видеть его в отделении Акушерства и гинекологии было очень неожиданно, потому брови Даниэлы удивленно взметнулись вверх.

– Чао, Алессио! Что ты здесь делаешь? – осведомилась она, обмениваясь с ним дружеским поцелуем.

– Пришел навестить тебя, – хмыкнул он.

Впервые за последний месяц Даниэла искренне улыбнулась. Глаза ее оставались грустными, но в них зажглась слабая искорка радости.

– Я рада видеть тебя, Але… – честно призналась она.

– Почему же так редко пишешь, так односложно отвечаешь на сообщения и вовсе не отвечаешь на звонки?

– Ты тоже пишешь не часто, и все ранними утрами, когда я спешу на работу, или поздними вечерами, когда я почти засыпаю… Или днем, когда я принимаю на свет новорожденных, – хмыкнула она устало.

– А ночью тебе надо отдохнуть… Когда же добраться до тебя, если, судя по твоим словам, ты занята двадцать четыре часа в сутки? – зазвучала добродушная ирония в его тоне.

– Сама не знаю…

– Послушай, как насчет совместного обеда сейчас? – предложил Алессио.

– У тебя нет операции? – удивилась Даниэла.

– Сейчас должна была бы быть, но ее пришлось отменить. Перенесли на неделю из-за состояния здоровья пациента, – объяснил он. – В кои-то веки раз непредвиденный перерыв! Ну, если, конечно, сейчас что-то не стрясется… Есть время спуститься в бар, перекусить?

Даниэла взглянула на часы.

– У меня кесарево через два часа. Через час, а лучше раньше, я должна быть на месте. Так что минут сорок пять есть, – улыбнулась она.

– Отлично! – воодушевился Алессио. – Тогда идем.

По-дружески положив ей на плечи руки, он потянул ее за собой по коридору.

В баре они заказали себе легкие закуски и по стакану свежевыжатого сока и расположились за столик, примостившийся в самом углу зала.

– Как ты, Дани? – спросил Алессио, нежно накрывая ее руку своей ладонью.

Она грустно улыбнулась и отвела глаза.

– Нормально.

– Не похоже, – покачал Алессио головой. – Выглядишь ты, надо признать, крайне плохо. Будто ночами не спишь, а только работаешь без перерыва. Да и тот факт, что я вообще не могу до тебя дозвониться, наводит на определенные мысли. Надеюсь, ты хоть отдыхаешь? Ведь хирург с хроническим недосыпанием – так себе хирург.