— Надо смочь, Кристина. Надо смочь.

В папиных глазах все еще читается сожаление. Я знаю, что он чувствует себя виноватым за то, как все обернулось между мной и Максимом. И во многом из-за него.

— Хорошо, — еле выдавливаю ему и наконец-то выхожу из кабинета.

Я пулей спускаюсь в свою машину и трогаюсь с места. Ком в горле уже рвется наружу, но я все-таки сдерживаю себя из последних сил.

Не за рулем, Кристина, не за рулем. Дотерпи до дома.

Собрав все пробки Москвы, я наконец-то влетаю в свою квартиру и падаю с криком прямо на пол. Я больше не могу держать это в себе. У меня больше нет сил. Телефон вылетает из упавшей вместе со мной сумки, и экран загорается.

На нем сообщение от Максима, доставленное мне четыре часа назад. Он написал мне всего одно слово:

«Прости...»

Глава 12. Парижский синдром

Я проиграла.

Олейникова использовала против меня самое мощное оружие, которое только возможно, — ребёнка. Ведь Максим, выросший без отца, никогда не уйдёт из семьи. В памяти всплыл наш с ним разговор восьмилетней давности, в том подмосковном городке, где мы сделали татуировки. Мы сидели на лавочке в центре населенного пункта и наблюдали за молодой семьей, которая шла с ребёнком. Максим засмотрелся на них и начал вспоминать своего отца.

— Я не понимаю, какая причина может заставить человека бросить собственного ребёнка. Я бы никогда не бросил своего ребёнка. Что бы ни случилось.

— Никогда не говори никогда, Максим.

— Нет! Это тот случай, когда «никогда» можно сказать с полной уверенностью. Не существует такой причины, которая может заставить отказаться от родного ребёнка.

Я продолжаю лежать на полу в прихожей своей квартиры. Уже, наверное, несколько часов. Периодически я нажимаю кнопку «home» на своём айфоне и смотрю на сообщение Максима на экране, пока он снова не погаснет.

«Прости...»

Одно слово. Шесть букв. Но стреляет прямо в сердце.

Я уверена, что Ольга специально торопилась забеременеть, чтобы удержать Максима. Не думаю, что они планировали ребёнка так сразу после свадьбы.

Хмыкаю про себя. Я специально выпила таблетку после случая в моем кабинете, чтобы не привязывать к себе Максима ребёнком. Ольга же специально забеременела, чтобы таким образом удержать мужа.

Интересно, что бы было, если бы я не выпила тогда противозачаточное средство? Выбирая между беременной мной и беременной Ольгой, кого бы выбрал Максим?

Я медленно поднимаюсь с пола и иду в ванную. Слез уже нет, они все выплаканы. Я сбрасываю одежду прямо на пол и встаю под горячие струи душа. Но у меня даже нет сил, чтобы помыть голову. Я просто приваливаюсь лбом к кафелю и стою под водой.

Я потеряла Максима окончательно и навсегда. Всё. Теперь уже точно жирная точка.

В глубине души я никогда не теряла надежды быть с ним. Ни в школе, когда он меня отверг и стал встречаться с Олейниковой. Ни в Америке на протяжении всех восьми лет. Ни после его свадьбы. Да даже после его сообщения о том, что страстный секс в моем кабинете был ошибкой.

Всегда где-то очень-очень глубоко внутри меня теплился малюсенький лучик надежды на совместное счастье с Максимом. Даже в Америке я иногда задумывалась о нашей возможной встрече, спустя годы, и о том, что наша любовь может проснуться с новой силой. Хоть я все эти годы и была уверена в том, что Максим вычеркнул меня из своей жизни.

Но теперь погас и этот маленький лучик. Никакой надежды больше нет. Максим никогда не уйдёт из семьи и не оставит своего ребёнка.

НИ-КОГ-ДА.

Все кончено. Навсегда. Мы с Максимом никогда не будем вместе. Ни при каких обстоятельствах.

Я должна жить дальше. Я должна снова учиться жить дальше без Максима... Как и восемь лет назад. Тогда у меня это получилось. Может, получится и сейчас.

Я вылезаю из душа, вытираюсь полотенцем, надеваю халат и иду в свою комнату. Ложусь на кровать, свернувшись калачиком, и смотрю на окно. Уже холодная промозглая осень. Завывает ветер, а по стеклу барабанит дождь. Тусклая Луна едва светит, лучи от уличных фонарей не достают до моего пятого этажа, поэтому я лежу в полном мраке. На моей душе точно так же.

А еще сегодня ровно девять лет, как Максим приехал в Москву и мы с ним познакомились. Закрываю глаза и вспоминаю тот день. Я ждала его. Уверяла себя, что ненавижу новоявленного сводного брата, но ждала. Потому что подсознательно я понимала, что это не просто какой-то парень. Та одержимость, с которой я изучала его жизнь по соцсетям, всматривалась в каждую его фотографию — была не просто так. Мое подсознание помнило мальчика из детского лагеря.

Но теперь мне больше ничего не остается, кроме как снова не замечать Максима. Как тогда в школе, когда он стал встречаться с Олейниковой. Максим Самойлов снова должен перестать существовать для меня. Теперь уже навсегда.


Отец ввёл Максима в курс дела довольно быстро. Самойлов написал мне сообщение о том, что ждёт всю подробную информацию по сделке уже через три дня после нашей встречи с французами. Я ему не ответила. Я решила общаться с Максимом исключительно через наших секретарей.

Это неудобно. И в такой схеме есть большой риск испорченного телефона, но я не готова разговаривать с Максимом напрямую. Я передала всю информацию своей секретарше, она в свою очередь секретарше Самойлова, а та уже Максиму. До него, видимо, не дошло, что я готова с ним общаться только таким образом, потому что вопросы по документам он снова стал задавать мне напрямую в мессенджере. Я подготовила для него ответы и передала ему их тем же образом. В какой-то момент мне это уже самой надоело, поэтому я дала Соколову телефон и почту Максима и велела держать с ним связь по сделке и отвечать на каждый вопрос Самойлова. Так Максим перестал мне писать.

Но недели через две он вдруг начал мне звонить. Я упорно игнорировала каждый входящий вызов. Потом он написал мне сообщение.

«Я звоню тебе по делу. Ответь»

Раз по делу, то это к Соколову. Я дала ему задание связаться с Максимом и узнать, что случилось.

— Кристина Игоревна, Самойлов сказал, что ему нужно поговорить именно с вами. Со мной он отказался обсуждать вопрос, — позвонил мне по внутреннему телефону Соколов.

— Ясно.

Я вызвала к себе секретаршу.

— Слушаю, Кристина Игоревна.

— Светлана, свяжитесь с секретарем Самойлова и передайте ей, чтобы она сказала Максиму Алексеевичу, чтобы он написал мне в письме все, что он хочет обсудить со мной лично.

— Хорошо.

Через полчаса мне пришло новое сообщение от Максима.

«Ты издеваешься???????»

Я снова проигнорировала. Я знаю, что это неправильно, что сделка очень важна для нас, а моя коммуникация с Максимом в такой форме крайне плохо может на ней отразиться. Во-первых, я не могу на 100% доверять Соколову, несколько раз я ловила его на грубых ошибках и непонимании дела. Во-вторых, моя и Максима секретарши вообще далеки от всего этого. Они могут только собирать документы на подпись, варить кофе, вести наши графики и выполнять остальные рутинные задачи.


В итоге вечером этого же дня Максим просто приехал ко мне сам и ворвался в мой кабинет, оттеснив от двери секретаршу. Охранники в «Капитал-Строе» давно и хорошо знают Самойлова, поэтому пропускают его без проблем.

— Кристина, что за детский сад!? — Заорал он сходу.

Я даже не подняла на него глаза. Так и продолжила читать тендерную документацию на новый конкурс. Максим подошёл к моему рабочему столу и навис над компьютером.

Я не замечала его. Как и тогда, почти девять лет назад, человек по имени Максим Самойлов перестал существовать для меня. Вот он сейчас стоит надо мной и прожигает меня взглядом сверху вниз, но я даже не чувствую этого. Внутри ничего не трясётся, ничего не сжимается. Он для меня невидимое привидение.

— Кристина, — тихо начал он, продолжая пристально смотреть сверху. — Это важно.

Я читаю документацию на конкурс. Если он не уйдёт через три минуты, я позову охрану.

— Ладно, — обреченно выдавил он. — Не хочешь со мной разговаривать, не разговаривай. Но тогда просто выслушай. Я пробил этих французов по картотекам европейских судов и обнаружил, что у них есть незакрытый иск. На них подавали в суд за срыв сроков реализации проекта. Если вы купите их до того, как будет завершено судебное разбирательство, то отвечать по иску придется уже вам. Ни твой отец, ни твоя секретарша, ни твой Соколов мне об этом иске не говорили. Значит, я полагаю, вы о нем не знаете. Французам грозит довольно большой штраф, и он перейдёт к вам, если этот вопрос не будет урегулирован до подписания сделки.

Я уже перестала читать тендерные документы и внимательно слушала Максима. Глаза от компьютера, правда, я так и не оторвала.

Охренеть. Французы нам и словом не обмолвились о том, что их пытаются засудить.

— Передай всю информацию по иску Соколову, — сказала ему, продолжая смотреть в монитор, — ты свободен.

— Я не очень ему доверяю... Он какой-то скользкий. Ты уверена в нем?

Он хочет сейчас обсудить со мной моего подчиненного? Или ищет предлог, чтобы поговорить со мной? Соколов, конечно, иногда тупит по-страшному, и мне пару раз хотелось его уволить, но он абсолютно надёжный человек и ни разу не скользкий. Он работает у нас уже лет десять или даже больше. Служба безопасности проверяет всех сотрудников по несколько раз в год, а не только при приеме на работу. Соколову можно доверять. А Максим, видимо, просто хочет со мной поговорить.

— Ты свободен, — снова бросаю ему.

Максим тяжело вздохнул и пошел на выход.

Он действительно передал всю информацию Соколову, а тот прибежал ко мне с вытаращенными глазами.