Я засматриваюсь на него со стороны и совсем забываю, что Максим всегда чувствует на себе посторонние взгляды. Он оборачивается и наши глаза встречаются. Я не пытаюсь скрыться, это глупо, он меня уже увидел. Так и стою в стороне, смотря ровно на него. А он на меня. Максим не двигается с места, не пытается ко мне подойти, поэтому через пару минут такого зрительного контакта я ухожу сама.

Брожу еще какое-то время по музею, изучаю работы других художников, смотрю статую Венеры Милосской и ухожу из музея. Возвращаюсь в отель, беру чемодан и еду в аэропорт. Я лечу бизнес-классом. Одно из его преимуществ — мало людей, и соседи бывают редко. Но не в этот раз. На кресло рядом с моим опускается пожилая русская женщина. Пару минут назад она громко ругалась со стюардессой, и сейчас весь ее вид выражает недовольство и презрение.

Неожиданно в салон заходит Максим. Как он узнал, каким рейсом я лечу обратно??? Я же приказала своей секретарше не говорить об этом помощнице Самойлова.

— Извините, — обращается Максим к моей соседке, — можно попросить вас поменяться со мной местами? Мое кресло вот это, — и он указывает на какое-то в первом ряду.

— Нет! — Рявкает ему женщина, — Я свое место бронировала заранее!

Отлегло. Спасибо, что рядом со мной оказалась такая мегера. Но Максим не сдаётся, хотя за ним уже выстроилась приличная очередь из желающих пройти в салон самолета.

— Плачу любые деньги за ваше место.

Она прищурилась и задумчиво посмотрела на Максима. Потом повернулась ко мне. Я в этот момент опустила голову и уставилась на свои туфли. Потом она снова вернулась к Максиму, затем снова ко мне и снова к Максиму. Тяжело вздохнула, встала со своего кресла, похлопала Максима по плечу и со словами «Никогда не отпускай её» направилась, куда указал Самойлов. Я тяжело сглотнула и отвернулась к окну.

Максим сел рядом, не произнося ни слова. Он абсолютно спокоен и невозмутим. Кажется, его совсем ничего не смущает.

— Откуда ты узнал, в какой гостинице я живу и каким рейсом лечу обратно? — Я все-таки не выдержала и задала интересующие вопросы.

— Спросил у твоего отца.

Хмыкаю про себя. Кажется, папа настолько чувствует свою вину за несчастье дочери, что решил теперь примерить на себя роль сводника.

— Зачем тебе это?

Максим медленно поворачивает голову ко мне, смотрит прямо в глаза и тихо говорит.

— Просто хочу чувствовать тебя рядом, пока есть такая возможность.

Он снова говорит такой интонацией, что сердце разрывается. Я поспешно отворачиваюсь к окну и смотрю на движущуюся под самолетом взлетно-посадочную полосу. Лайнер резко ускоряется, громко гудит и отрывается от земли.

Ненаивжу момент взлета. Именно тогда я испытываю буквально животный ужас и панику. Со временем мне удалось это контролировать, но все равно я дико боюсь, именно когда самолёт взлетает. Когда уже набирает высоту и можно отстегнуть ремни, страх проходит. Посадки я тоже не боюсь. Но вот взлет... Это мой личный кошмар.

Я перепробовала кучу способов бороться с фобией. Был период, когда я усилием воли заставляла себя смотреть в окно на отрывающуюся землю. Особенно я так над собой издевалась в последние годы школы. Но в итоге я нашла более-менее действенный метод пережить эти ужасные 15 минут.

Вот и нынешний момент не стал исключением, и я проделываю свой отработанный за годы ритуал. Сажусь прямо, полностью облокачиваюсь на сиденье, крепко закрываю глаза, глубоко дышу и читаю про себя единственную известную мне молитву.

Я никогда не задумывалась, как выгляжу в этот момент со стороны. Должно быть, ужасно. Потому что Максим неожиданно крепко сжимает мою ладонь. Я резко распахиваю глаза и в недоумении поворачиваю на него голову.

— Кристина, не бойся, — секунду медлит, а потом говорит слова, от которых сердце пропускает удар, — с тобой никогда ничего не случится, пока я рядом.

Сколько лет я не слышала эту фразу? Больше восьми. Последний раз Максим говорил мне ее, когда мы с ним купались на Волге и прыгали с нашего пирса.

Я пытаюсь вырвать свою ладонь из его, но Максим очень крепко держит, продолжая смотреть мне ровно в глаза.

— Ты больше не имеешь никакого права говорить мне эти слова, — зло цежу ему. — Я не хочу больше слышать их от тебя.

— А ты помнишь до сих пор эту фразу? Я же сказал ее тебе один раз тогда в детстве...

— Нет! Ты мне говорил ее много раз.

Максим осекся и сразу быстро задышал.

— Я помню только один раз, когда говорил ее тебе. В детстве.

— А я помню очень много раз, когда ты ее произносил. Не в детстве. И больше я не хочу слышать эти слова от тебя.

Я все-таки вырываю руку из его захвата и отворачиваюсь к окну. Уж лучше смотреть на отрывающуюся землю, чем на Максима.

Последующие 4 часа полета до Москвы, кажется, тянутся бесконечно. Столь близкое присутствие Максима снова обезоруживает меня. Мне это все уже начинает надоедать. Только я соберу себя по кусочкам и выстрою четкую линию защиту, как он все ломает. Лишь одним своим близким присутствием.

Вот и сейчас у меня не получается ни книгу читать, ни музыку слушать. Максим теперь тоже напряжен.

— Чай, кофе, соки... — Подходит к нам стюардесса.

—А алкоголь есть? — Нетерпеливо перебиваю ее.

— Да. Вино, шампанское, пиво, виски.

— Виски, пожалуйста.

Максим в удивлении поворачивает ко мне голову и вскидывает бровь. А меня это только еще больше выводит из себя.

— Будешь строить из себя старшего брата?

— Нет. Это не та роль, в которой я хочу быть.

Стюардесса подаёт мне стакан, и я залпом выпиваю. Максим же берет себе кофе с молоком и просит пакетик сахара. Алкоголь быстро обжег желудок и разлился по крови, в ногах почувствовалась приятная слабость, и мой язык развязался.

— С каких это пор ты пьёшь кофе с молоком и сахаром? — Спрашиваю его с издевкой. — Ты же любишь чёрный американо без ничего.

Максим застыл с поднесённым ко рту стаканчиком. Медленно повернул ко мне голову и посмотрел ровно в глаза. Кажется, он сцепил челюсть.

— Что еще ты обо мне знаешь?

— Ты ненавидишь соленые каши. Ты пьёшь чай с мятой перед сном. Ты любишь свежевыжатый грейпфрутовый сок. Твоим любимым предметом в школе была алгебра, а не любимым — химия. Когда ты пошел в первый класс, ты уже умел читать, писать, считать и плавать. Твой любимый фильм «Бойцовский клуб», а твои любимые режиссеры — Дэвид Финчер и Кристофер Нолан. Из книг читаешь только классику. Твоя любимая — «Граф Монте-Кристо» Дюма. Ты каратист. У тебя чёрный пояс. Ты водишь машину на механике с 12 лет. Ты не пил алкоголь. И не только из-за каратэ, но и из-за того, что ты пьяным уснул на даче у друга и проснулся в одной кровати с голой девушкой. Так до сих пор и не знаешь, было у тебя с ней что-то или нет. А самым правильным решением в своей жизни считаешь переезд в Москву. — Я на мгновение замолкаю, боясь говорить дальше. Но эти слова все же срываются с языка. — Потому что в Москве ты встретил меня.

Максим еще мгновение пристально на меня смотрит, а потом с шумом опускает свой кофе на столик, берет ладонями мое лицо и жадно целует в губы. Я хочу отстраниться, но алкоголь сделал мое тело ватным. К тому же Максим так крепко держит, что мне не вырваться никогда в жизни. Но все же мне хватает самообладания не отвечать на его поцелуй. Вот только Максима это мало беспокоит. Он продолжает накрывать мои губы своими.

Когда он наконец отстраняется, я глубоко вздыхаю. Вот только уже через несколько секунд воздуха снова начинает не хватать, потому что Максим склонился над моим ухом и быстро зашептал:

— Из-за аварии я не только забыл часть жизни, но и кое-что вспомнил. У меня не было ничего с той девчонкой на даче у друга. Я тогда действительно напился и пошел спать, а она увязалась со мной. Я ее послал и уснул. А она легла рядом и почему-то разделась. Но у меня ничего с ней не было. Кристина, ты была моей первой.

Максим все еще продолжает держать мое лицо в своих ладонях, прислонившись лбом к моему виску. А я застыла и не могу пошевелиться.

Сколько раз за те два месяца, что мы были вместе, я тайно его ревновала к этой неизвестной девушке? Сколько раз я мечтала, чтобы не только он был у меня первым, но и я у него?

А еще я мечтала, чтобы мы стали друг у друга последними.

По щеке покатилась одинокая слезинка.

Пьяная дура!

— Все, Максим, хватит откровений.

Я хочу вырваться из его рук, но он все еще крепко держит.

— Кристина, расскажи мне о нас. Каким был наш первый поцелуй? Каким был наш первый раз? Расскажи мне, что было, когда мы ушли с выпускного? Как мы решили сделать татуировки? Как я учил тебя водить машину? Как мы провели те два месяца?

Беспомощно опускаю свинцовые веки и тяжело сглатываю.

— Нет. Не расскажу. Мне больно это вспоминать.

— Ну, пожалуйста, Кристина. Расскажи хотя бы, какой была наша первая встреча, когда я приехал.

— А, это легко! Я тебя возненавидела, а ты прозвал меня надменной козой.

Сработало. Максим в удивлении отстранился от моего виска и посмотрел прямо в лицо. Я в этот момент-таки вырвала свой фейс из его захвата.

— Я не мог так про тебя подумать!

— Еще как мог! Ты считал меня надменной козой.

— Почему?

— Потому что именно такой я с тобой и была.

Он все еще смотрит на меня с недоверием. Как раз кстати в этот момент стюардессы подкатили тележку с едой. Мне срочно нужно наполнить желудок чем-то еще кроме алкоголя. Быстро беру контейнер из рук бортпроводницы, засовываю в уши наушники и стараюсь не замечать Максима.

Вот только губы продолжают гореть от его поцелуев.

Оставшееся время до Москвы мы больше не разговариваем. Я слушаю музыку и смотрю в окно, Максим читает какие-то документы. Когда самолет приземляется, я стараюсь оторваться от Максима вперед, но это плохо получается. Он все равно встает со мной в одну очередь на паспортном контроле, а потом рядом в ожидании багажа. К счастью, мой чемодан появляется раньше, чем его, и я спешу уйти из аэропорта. Такси тоже приезжает быстро.