— Папа, почему ты мне ничего не сказал? — спрашиваю спокойно, не выдавая своих настоящих эмоций.

Он поднял на меня голову.

— Когда все произошло, я не хотел тебя пугать. Максим был в коме, а ты только приземлилась в Америке. Прогнозы врачи давать боялись. Когда Максим очнулся и хорошо перенёс первую операцию, я решил ничего не говорить, потому что у тебя уже началась учеба и ты жаловалась, что очень тяжело. В итоге я подумал, что ты приедешь на новогодние праздники и сама все узнаешь. Но ты так ни разу за восемь лет и не приехала.

— То есть, это я виновата в том, что не знала о произошедшем с Максимом? — Я сверлю его взглядом.

— Нет, ни в коем случае. Просто ты ни разу не спрашивала про Максима, и я подумал, что тебе неинтересна его жизнь.

Я хмыкаю и перевожу взгляд на Максима. Нет смысла сейчас спорить с отцом. Я скажу ему все, что думаю, когда мы останемся наедине. Максим по-прежнему меня пристально рассматривает. Может, у меня что-то не то с лицом? Переборщила с макияжем?

Или пытается меня узнать? Тоже смотрю ему в глаза. Затем скольжу по лицу.

Восемь лет я думала, что он меня предал. Восемь лет я думала, что он меня не любит. Восемь лет я из-за этого не приезжала...

— Максим, передай мне, пожалуйста, соль, — подаёт голос Олейникова. Явно пытается прервать наш с ним зрительный контакт.

Максим отводит от меня взгляд, передаёт ей солонку и снова продолжает на меня смотреть. Ей явно это не нравится.

А откуда она вообще взялась, если Максим потерял память???

— А как вы встретились? — Спрашиваю у Максима с Ольгой.

— Мы учились вместе в школе, — отвечает он. Его голос за восемь лет не изменился. — Но, как ты понимаешь, я этого не помню. С Олей мы снова встретились в МГИМО. Мы там учились. Первый семестр я пропустил, потому что лежал в больнице, начал занятия со второго семестра. Оля увидела меня в коридоре и подошла поздороваться. Я ее, естественно, не узнал, рассказал, что со мной произошло. Так мы и стали снова общаться.

Я перевожу взгляд с Максима на нее. Олейникова продолжает смотреть на меня с вызовом.

— Насколько я помню, ты планировала поступать в МГУ. Как ты в итоге оказалась в МГИМО?

— А у тебя хорошая память, Кристина, — иронизирует.

— Да, в Гарварде был отдельный факультатив по развитию памяти. Я его посещала.

И это правда. У нас действительно был такой факультатив, на котором мы делали различные умственные упражнения, чтобы лучше запоминать.

— Я не поступила в МГУ. Не хватило нескольких баллов до проходного. А в МГИМО прошла. Вот и пошла туда учиться. И не жалею. В МГИМО языки сильнее, к тому же там мы снова встретились с Максимом. — И она опять демонстративно берет его под руку.

Сучка.

Я оборачиваюсь к Елене.

— А почему вы мне никогда не говорили о произошедшем?

Она пожала плечами.

— Так вы ведь с Максимом не общались. Насколько я помню, вы все время игнорировали друг друга. К тому же, когда я сама несколько раз спрашивала у сына, как складываются ваши отношения, он всегда говорил, что никак, что вы не общаетесь. Я думала, тебе неинтересна жизнь Максима.

А вот это сейчас шах и мат. Это сейчас наглядные последствия нашего с Максимом решения не рассказывать о нас родителям.

Я полностью владею собой и происходящей ситуацией. Внутри меня бушует пламя, но внешне я спокойна, как слон. Это замечательно. Это прекрасно. Действительно Гарвард многому научил. Даже присутствие Максима меня сейчас не обезоруживает.

А он все продолжает на меня смотреть... Сейчас старается делать это не так явно. Ковыряет в тарелке, засовывает в рот кусочки мяса, но все же бросается в меня взглядами. А мне же кусок в горло не лезет.

Восемь лет я ничего не знала... Восемь проклятых лет я была уверена, что он вычеркнул меня из своей жизни...

— Давайте выпьем за встречу! — Старается, как можно более радостно сказать отец, но я различаю в его интонации напряжение. Он разливает всем вино по бокалам, и я с удивлением замечаю, что он наливает и Максиму.

— Пап, Максим ведь не пьёт.

— Уже давно пьёт, — цедит мне Олейникова.

Максим лишь слегка улыбается.

— Чего еще я о тебе не знаю? — Тихо спрашиваю его, игнорируя выпад Ольги.

— А что ты обо мне знаешь? — Так же тихо спрашивает меня. Будто сейчас нет никого рядом с нами.

Я пожимаю плечами.

— Всё.

Максима удивляет мой ответ. Он снова пристально смотрит мне в глаза, но больше ничего не говорит. Обстановка за столом немного напряженная. Олейникова уже метает молнии, Елена смотрит на нас с большим изумлением, папа ёрзает на стуле.

— Ну, за встречу! — Начинает торжественно отец. — Наконец-то вся семья в сборе!

Мы ударяемся бокалами, я делаю глоток и снова замечаю, что Максим не сводит с меня глаз.

Разговор за столом не клеится весь вечер. Папа пытается разрядить обстановку, но выходит не очень. Я погружена в свои мысли, Максим продолжает, не стесняясь, меня рассматривать. Олейникова все видит, и ей это явно не нравится. Она то и дело пытается отвлечь своего жениха от меня. Он отвечает на ее вопросы, передаёт ей то соль, то перец, то салфетки, но после этого снова и снова возвращается глазами ко мне.

Он смотрит на меня очень жадно. Всматривается в каждый миллиметр моего лица, шеи, рук. А стоит мне поднять на него взгляд, как он тут же впивается своими глазами в мои. Он пытается меня вспомнить? А если нет, то зачем он еще это делает?

Что я чувствую, когда смотрю на него?

Что люблю. Безмерно. Бесконечно.

Мой герой. Мой единственный. Все эти восемь лет был только он. Как же я была глупа, когда пыталась стереть с себя его губы и руки с помощью других мужчин. Как же я была наивна, когда думала, что смогу его забыть.

Нет, никогда не смогу. Поэтому я сделаю все возможное для того, чтобы вернуть его себе. Илья прав: Максим мой. Всегда был моим. И я сделаю все для того, чтобы мы снова были вместе. Я уничтожу любого, кто встанет на моем пути.

Он женится? Плевать. Разведётся. Олейникова мне не соперница. Однажды он уже бросил ее из-за меня. Бросит и второй раз.

После ужина папа и Елена поднимаются на свой третий этаж, а Максим и Ольга уходят в его комнату. Меня же ноги на второй этаж не несут. Не хочу думать о том, что они делают за закрытой дверью. Не хочу представлять их спящими на его кровати. На той, где мы с Максимом проводили каждую ночь перед моим отъездом. На той, где Максим признавался мне в любви.

Я иду в сад и ложусь на свой любимый гамак. Просто тупо смотрю в небо и думаю о том, как несправедлива жизнь. Восемь лет я не жила, а выживала, думая, что Максим меня больше не любит. Восемь лет я была уверена в его предательстве.

Слышу папины шаги. Он тихо садится на стул рядом с гамаком и виновато смотрит на меня.

— Ты не имел права утаивать это от меня, — говорю ему бесцветным голосом.

— Я не утаивал. Ты не спрашивала о нем, я и не говорил. Ты могла бы приехать и сама все узнать, но ты не хотела.

— Ты сказал мне, что Максим сменил номер телефона, потому что явно не хочет с кем-то общаться. Что я должна была подумать?

— В этом я тебе соврал, да. Это было сразу после того, как мы узнали об аварии, я не хотел тебя беспокоить. Я действительно думал, что ты приедешь на Новый год. Но ты не приехала ни разу за восемь лет, Кристина. И ни разу не спрашивала меня о Максиме. Я думал, он тебе больше не интересен.

Я лишь хмыкаю.

— А ты знаешь, пап, что со мной творилось, когда я думала, что Максим вычеркнул меня из своей жизни? Ты знаешь, что я чуть вены себе не перерезала? Ты знаешь, что я провалялась в осколках зеркал несколько часов не в силах встать с пола? Ты знаешь, что меня в США хотели в психушку посадить, потому что думали, что у меня суицидальные наклонности? А они ведь у меня и правда были. Каждый раз, когда я приезжала в Нью-Йорк и поднималась на смотровую небоскрёба Empire State Building, я думала, что не будь тут решетки, я бы с удовольствием сорвалась вниз. Именно так я представляла себе свою идеальную смерть: прыжок с Empire State Building. И все почему? Потому что ты мне наврал о том, что Максим поменял номер телефона, а после не рассказал правду.

Я повернула голову на отца. В его глазах читалось чувство вины.

— Я верну себе его, пап. Чего бы мне это ни стоило.

— Не лезь в чужую семью, Кристина. Прошло восемь лет, Максим уже давно счастлив с другой девушкой, они женятся, у них семья. Не смей разбивать чужую семью. Лучше создай свою. Да, я виноват, что не сказал тебе ничего. Но ты могла быть хоть раз приехать.

Я медленно встаю с гамака и подхожу к отцу. Он поднимается со стула. Мы стоим очень близко друг к другу и смотрим прямо в глаза.

— Я верну себе Максима. И только попробуй мне помешать.

Папе явно не нравится мой тон.

— Не смей. Лезть. В чужую. Семью, — цедит мне каждое слово. Я лишь громко смеюсь.

— А то что? Не отдашь мне компанию? Лишишь меня наследства? Я знаю, что фирма в полной заднице, Токарев-младший рассказал мне. И я правда в шоке от того, что ты довёл ее до такого состояния. Ты ничего мне не сделаешь, папа, потому что прекрасно понимаешь, что если не я, то твой «Капитал-Строй» просто обанкротится. Я нужна тебе, как воздух, поэтому теперь все будет так, как я скажу, а не ты!

Отец сглатывает, но ничего не отвечает мне.

— Я сотру в порошок любого, кто попытается помешать мне быть с Максимом, папа. Даже тебя.

— Что они там с тобой сделали в этом Гарварде? В кого они тебя там превратили, что ты говоришь такие вещи даже родному отцу?

— Вероятно, они сделали меня той, кем ты хотел, чтобы я стала.

— Нет, Кристина. Я просто хотел, чтобы ты получила хорошее бизнес-образование. Но они превратили тебя в хищную стерву, способную идти по головам, угрожать родному отцу и разбивать чужие семьи.