– Мэй, дорогая, что ты такое несёшь? Как он может быть мёртв? А кто со мной в Мексику летал? А кто вышел из бистро, до того как ты пришла? Вы, наверно, даже пересеклись с Ричардом. Мэй, а ну говори! Что у тебя случилось? Опять таблетки? Тогда у тебя тоже были галлюцинации.

– Лили, это у тебя галлюцинации. И, видимо, амнезия. Твой отец предупреждал, что такое может быть.

– Что? Кто предупреждал? Мой отец?! И когда это вы интересно с ним виделись?

– После похорон. Ты разве не помнишь, что я прожила у тебя неделю?

– Так! Стоп! Это уже слишком далеко зашло. – От нервного напряжения я залпом допиваю бокал с вином и обращаюсь к Мэй: – Знаешь, это уже не смешно. В своей врачебной практике я всегда придерживаюсь того, что, если человек страдает шизофренией, ни в коем случае нельзя поддерживать его бред. И сейчас я просто подниму свой телефон, наберу Ричарду, и он тебе сам своим замогильным голосом скажет, что он жив и здоров. А после этого мы с тобой пойдём сдавать анализы на наркотики. Ясно?

– Лили, успокойся, пожалуйста. Иначе у тебя опять будет срыв…

– Так, помолчи… – Я обрываю её и набираю номер мужа.

После пяти мучительно долгих гудков наконец он берёт трубку и говорит:

– Лили, привет. Извини, не могу сейчас говорить, у меня срочная операция. Мальчик под машину попал.

– Да-да, прости, дорогой. Не хотела отвлекать, просто можешь поздороваться с Мэй?

– Лили, позже. Прости, – говорит он и кладёт трубку.

– Ну что? Убедилась? – Я вздыхаю с облегчением и смотрю на неё. – Слышала? С ним всё в порядке, и он срочно бежит на операцию. И сразу же тебе перезвонит.

– Лили?

– Да, Мэй? – раздражённым, но уже более спокойным тоном передразниваю её.

– Но ты же понимаешь, что сейчас только ты слышала его голос. Я его так и не услышала.

– Потому что он занят. Ой, чёрт с тобой. На, держи телефон. Звони сама, но клянусь, он накричит на тебя. – С этими словами я передаю ей телефон и показываю взглядом, чтобы набрала Ричарда. Мэй берёт телефон в руки, находит номер Ричарда в контактах и набирает его. Проходит несколько секунд, и она протягивает мне трубку:

– На, послушай сама.

«Набранный вами номер больше не обслуживается», – доносится из мобильного.

– Чушь какая-то. Только что же было всё в порядке. Может, просто вне зоны действия?

– Лили, спокойнее, – она берёт меня за руку. – Дыши глубже. Спокойнее, умоляю тебя. Не паникуй, как в последний раз.

– Что значит «в последний»? – Последний раз я видела её ещё перед отлётом в Мексику.

– У нас с тобой был разговор около недели назад. Ты опять всё забыла? Ты не помнишь, как мы сидели у тебя дома и ты так же рассказывала про отпуск с Ричардом и что он вот-вот придёт?

– Мэй, ты сошла с ума. Я тебя не видела. И мы точно не разговаривали. Пожалуйста, прекрати этот идиотский розыгрыш. – Я даже не кричу, я срываюсь на какой-то писк с хрипотцой. Мне становится очень душно. Все запахи бистро кувалдой ударяют мне в нос, и голова начинает кружится.

– Лили, тебе плохо? – словно издалека доносится голос Мэй.

– Мне нужно на воздух. Нет, мне нужно домой. Или…

Я пытаюсь встать из-за стола, но ноги такие ватные и в то же время тяжёлые, что встать мне так и не удаётся. Я вижу, как Мэй выбегает из-за стола и несётся к барной стойке. Словно из туннеля, я слышу, как она просит стакан воды для меня и что-то говорит насчёт «скорой». Оценив ситуацию и в то же время не веря в её реальность, я заставляю себя встать и, позабыв куртку, беру с кресла только свою сумку и выбегаю из кафе.

Уже на улице, среди сотен размытых цветных пятен, практически на ощупь я торможу такси, благо в Чикаго только они жёлтого цвета, и, к моему счастью, одна машина останавливается. Буквально завалившись в салон, я заплетающимся языком называю таксисту адрес моего дома. Из-за шока от всего услышанного моё сознание сейчас походит на растаявшее мороженое, но инстинкт самосохранения требует от меня, чтобы я поехала домой. Ибо для любого человека его дом – это самое безопасное место. Водитель такси ещё раз переспрашивает меня на предмет точности адреса, и только когда я подтверждаю ему, он трогается с места.

Проезжая через загруженные трафиком улицы Чикаго, я словно растекалась по заднему сиденью такси и пытаюсь не сойти с ума от своих же мыслей, которые словно копья вонзаются в моё сознание. Пытаться списать это на пьяную бессодержательную беседу не удаётся, слишком это было реалистично. На мой телефон градом начинают сыпаться сообщения и звонки от Мэй. Сначала я их просто игнорирую, а затем и вовсе выключаю телефон. Я никак не могу понять, за что она со мной так? Что я ей сделала такого, что ей пришлось говорить такие ужасные вещи про меня и Ричарда.

Ричард… Отчаянно хочется позвонить ему и просто по-женски выплакаться. Ему даже говорить ничего не нужно. Просто выслушать меня. Но я вовремя вспоминаю, что он на операции, и решаю пока не тревожить его. Хотя вряд ли меня надолго хватит. Интересно, что он скажет, когда услышит всю эту чушь? Скорее всего, что не стоит дружить со своими маниакальными пациентками. Для него это было всегда основополагающим правилом – не сближаться с пациентами. Но психоаналитикам в этом плане сложнее. Мы обязаны с ними сблизиться, если мы хотим их и правда вылечить, а не брать огромные счета многие годы. Так что риски есть всегда.

Но что случилось сегодня с Мэй? Поначалу она была совсем адекватна. Была как обычная весёлая и беззаботная Мэй. Я искренне радовалась за неё. Наконец в её жизни началась новая глава, как вдруг ни с того ни с сего она обрушилась на меня словно лавина со своим бредом про Ричарда. Как ей, дурной женщине, вообще в голову такое пришло? Я очень сомневаюсь, что это сыграла в ней зависть или похожее на это чувство. Скорее всего, это всё же таблетки. Наши с ней, первые пять сеансов, вообще прошли в полной тишине. Она только кивала или мотала головой из стороны в сторону. Тогда рацион её питания заключался исключительно в кофе, сигаретах и седативных. Ну ещё, может, немного кокаина. Но вот уже как несколько лет она абсолютно чиста.

Пока я пытаюсь перебирать в голове, что бы могло повлиять на то, что она сказала мне в бистро, пулемётной очередью в мою голову вбиваются её слова:

«Ты говоришь о нём так, словно он всё ещё жив». «…Вспомни, что мы похоронили Ричарда почти месяц назад. Вспомни, как мы стояли с тобой рядом у его могилы». «Лили, это у тебя галлюцинации. И видимо, амнезия. Твой отец предупреждал, что такое может быть».

Мой отец… Он… Он говорил с Мэй. Почему? О чём?

Я снова включаю телефон и на память набираю номер отца. Дождавшись, когда пройдёт несколько мучительно долгих гудков и он наконец снимет трубку, я почти шепчу:

– Фрэнк, привет. Я не отвлекаю тебя?

– Лили? Привет. Нет, слушаю тебя.

– Слушай, такое дело, ты где сейчас? Хотя бы скажи, в какой стране.

– Я тут. У себя дома в Чикаго. А что случилось?

– Долго рассказывать. Мне нужен твой совет. Профессиональный.

– Хорошо. Приезжай ко мне, как сможешь. Послать водителя за тобой? Или ты сама? – Отчего-то его голос не такой уверенный, как обычно.

– Я в городе уже. Думаю, минут через двадцать буду у тебя. Прости, что так внезапно, но дело срочное. – Меня снова отключает, но я пытаюсь сохранять сознание.

– Конечно, о чём речь. Я жду тебя, дочка.

– Хорошо. Я скоро буду, – отвечаю я и сбрасываю звонок.

– Водитель! Сэр! – обращаюсь я к мексиканцу, который за рулём такси. – Извините, я хотела бы поменять адрес. – И я называю адрес отца.

Дочка? Последний раз, когда он меня так называл, я вроде была ещё в средней школе. После этого только по имени. Странно это. И его голос такой, словно я его поймала за чем-то. Его голос словно доносился из прошлого. Словно он был каким-то призраком из прошлого. В совокупности с одолевшим меня безумием, я даже не обращала внимание на происходившие вокруг меня события. Краски города словно размывались перед моими глазами, а звуки, доносящиеся из радиоприёмника, смешивались, и я ничего не могла разобрать. В машине было так душно, что я открыла окно и буквально высунула голову через него, чтобы дать ветру протрезвить меня. Помогало это не особо, так как от вина и произошедшего голову так сильно сдавливало, что казалось, она вот-вот лопнет от давления или переполнявших её мыслей.

Пытаясь отвлечься от желания позвонить Ричарду, спрашиваю у водителя разрешение закурить и конечно же получаю отказ. Прошу ещё раз и обещаю заплатить ему вдвое больше, и на этот раз ответ меня удовлетворяет. Я раскуриваю сигарету, и тут до меня начинает доходить, как я сглупила, сбежав. Ведь можно было просто спросить у официанта, был ли мой муж рядом или нет. Он бы подтвердил, и мы бы с Мэй уже ехали в клинику. Ладно, сама увидит, когда ей принесут чек.

Но она сказала про отца. Это было и правда странно. Я ей что-то рассказывала о нём, но они точно не виделись. Какой-то у неё странный психоз. На ум не приходит ни одно точное определение, чтобы поставить хотя бы временный диагноз. Я ей конечно не верю, что она рассказала, что общалась с моим отцом и то, что мы виделись неделю назад, но очень хочется услышать это от отца. Дело в том, когда тебе что-то очень правдоподобно говорят и убеждают, всегда есть опасность, что сомнение может прокрасться в твоё сознание. А если оно туда прокрадётся, нет никаких сомнений, что паранойя будет разрастаться. А это уже верный шаг на пути к шизофрении. Я лично этого себе не желаю. Так что сейчас встречусь с отцом, прямо у него спрошу, и он посоветует мне обследовать Мэй в одной из его клиник. Нет никаких сомнений в этом.

«А что, если он подтвердит слова Мэй?» – раздаётся голос в моей голове.

Ну вот, о чём я и говорила. Даже самая бредовая идея может поставить под сомнение здравость рассудка.


К счастью, я быстро добралась до здания Парк-Тауэр, в котором живёт отец, когда находится в Чикаго. Сдержав слово, я расплатилась с таксистом по двойной ставке и направилась ко входу в небоскрёб. Разнервничавшись из-за того, что встречаюсь с отцом спустя три года вот при таких обстоятельствах, снова машинально лезу в сумку за сигаретами, но решаю, что курить в лифте, который везёт меня на сорок четвёртый этаж, идея плохая.