Вечером я уже был в бильярдном клубе на Кутузовском проспекте.

— Вас ждут, Михаил Дмитриевич. Следуйте за мной, — сказал один из служителей сего заведения, и я подчинился.

Красная ковровая дорожка, отполированные перила — в заведении «Англичанин» отдыхали люди не просто с деньгами, а по протекции от старейшин клуба. Здесь можно вести разговоры, не опасаясь лишних ушей или того, что столкнёшься нос к носу с нежелательной особой.

Новых членов клуба набирали нечасто, это было некое закрытое общество, где курили трубки и сигары люди, вращающиеся в самых высоких эшелонах власти.

Когда-то меня сюда ввёл именно Старицкий.

— Проходи, — сказал он хмуро и с порога, но руку протянул. — Что случилось?

— Я о Евгении Шевковиче. Вчера он ударил вашу дочь.

Старицкий поморщился. Он любил Марго, но считал, что если женщину ударили, она сама спровоцировала насильника. Была недостаточно покорна и мудра.

Вот его жена, как он любил повторять, своим поведением никогда бы не вызвала у него даже подобного желания.

— Она сама сказала тебе?

— Я и сам это заметил. Да, она тоже подтвердила.

Старицкий поморщился и принялся барабанить пальцами по краю стола. Он выглядел раздосадованным, со стороны могло показаться, что моё известие расстроило его только потому, что нарушило планы. Но это было не так.

Он обожал дочь, и если бы сейчас вместо меня в этой комнате стоял её обидчик, ему бы не поздоровилось. И те удары, которые я ему отвесил, были бы сравнимы для Шевковича с комариными укусами.

Отец Марго мог быть жесток, но никогда не ставил это во главу угла. Жестокость не доставляла ему удовольствия, именно поэтому я был ему предан. Его внутренний компас, указывающий на справедливость тех или иных поступков, совпадал с моим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мишка, чёрт тебя подери! — он стукнул по столу и встал на ноги. — Никогда больше не решай проблемы моей семьи за моей спиной.

Он говорил медленно, смакуя каждое слово. Мы стояли друг напротив друга и мерились взглядами. Старицкий не любил, когда кто-то не опускает перед ним глаз.

Я же никогда этого не делал. Думаю, с некоторых пор он просто терпел меня, потому что я был полезен.

Умел добыть для него любую информацию. Выполнял поставленные задачи в срок и не оставлял следов. Удобно иметь такого человека, в преданности которого не сомневаешься. Преданность вообще нынче редкое качество.

— Ты меня понял? — спросил он, и я только кивнул, пряча усмешку.

Старицкого боялись, хотя я не припомню, чтобы он был причастен к криминальным делам. Впрочем, так или иначе, нам всем иногда приходилось соприкасаться с теневой стороной жизни.

—Кстати, — смягчился мой покровитель и босс. — Я тут говорил с министром иностранных дел. У него есть для тебя выгодное предложение. В наше посольство Чехии требуется помощник посла. Думаю, хватит тебе прозябать в МИДе пятым человеком третьей метлы! Сам понимаешь, пару лет там, и здесь откроются иные перспективы. Что думаешь?

Он склонил голову набок и прищурился. Это было не предложение, а отступные. Старицкий всё понимал, но чётко давал понять, чтобы я держался от его дочери подальше.

— Думаю, что мне следует узнать подробности, — ответил я, и в стальных глазах шефа промелькнуло облегчение.

— Я так и думал, что тебе понравится это предложение. Считай, место уже твоё, — он похлопал меня по плечу и предложил присесть и выпить. — Не представляешь, как мне жаль с тобой расставаться, но я человек слова. Говорил, что помогу тебе, значит, помогу…

* * *

Марго


Женька не приехал ни сегодня, ни на следующий день. Телефон тоже молчал, и я почувствовала, как камень упал с души. Всё разрешилось само собой. Или не само.

Возможно, Михаил поспособствовал этому. Даже наверняка. Нет-нет, а я проверяла сообщения, нет ли от него вестей. Хоть краткой строчки.

Но всё было тщетно. Что ж, как говорится, «ты ничего не ответил, но это и был ответ». На что я рассчитывала? Возможно, на объяснение, хотя бы длиною в три слова. Стало бы мне легче, получи я его «прости» вместо «я по тебе скучаю»? Не знаю, наверное, нет.

Отец приехал поздно вечером и снова прошёл в кабинет. Поступь у него сегодня была твёрдой и тяжёлой, я понимала, что это значит: не беспокоить.

Зато на следующее утро настроение у папы было отличным. Мы встретились за завтраком и заговорили о театре.

— Неплохо бы сходить вместе куда-нибудь. Я уже сто лет в театр не выбирался! — внезапно предложил он сам, и я оторопела.

Отец прав, он не был в театре несколько лет, с тех пор как умерла мама. Это она любила таскать его по культурным мероприятиям.

Однажды отец заснул на балете «Щелкунчик» и даже захрапел в самый драматический момент, чем вызвал у неё одновременно улыбку и желание уколоть супруга чем-нибудь острым да побольнее.

Поэтому предложение отца удивило. Он не любил и не привык наступать на горло собственной песни, а тут вдруг…театр.

«Самые большие драмы происходят в реальности, и они так буднично заключены в обыденность, что становится поистине страшно», — я слышала эту фразу в Штатах от одного малоизвестного драматурга, ищущего вдохновения на дне бокала.

Там я чувствовала себя живой, не скованной в доспехи чести и достоинства, которые должны сиять и не иметь ни единого тёмного пятна. Даже в тех местах, где никто не видит.

— Давай, — согласилась я. — Почему вдруг ты вспомнил о театре?

Я сделала глоток сока и посмотрела через стол на отца. Мы всегда принимали пищу в столовой, за столом, накрытым свежей скатертью.

Так любила делать мама, она приучила нас к этому ритуалу. После её смерти отец так и не смог нарушить ни единого её желания.

Он возвёл её на пьедестал идеальной женщины, безупречной во всём, хотя при её жизни иногда высказывал прямо противоположное мнение. Но так, не по-настоящему, ворча и отгораживаясь экраном планшета.

— На следующей неделе, шестого января, исполняется ровно тридцать лет, как я встретил твою маму, — отец тоже сделал глоток сока и твёрдо поставил стакан на место, но по голосу я слышала, как он нервничает. — Мне бы хотелось почтить её память таким вот образом. Если у тебя, конечно, нет других планов.

— Конечно, нет, папа. Я поручу Фрэнку выбрать для нас спектакль.

— Только, Марго, давай без этих, как там их она называла, «мудроногих»!

Вид у отца был такой, что он вот-вот сейчас рассмеётся. Я давно не видела его улыбающимся и ответила тем же.  Мама любила балет, а мы с отцом были схожи в отвращении к нему.

Я поймала себя на мысли, что жду от отца каких-нибудь известий от Михаила. Он часто говорил, что поручил ему то или это, что Миша зайдёт после обеда или на ужин. Но сегодня эту тему мы обходили стороной.

После завтрака я поехала навестить некоторых подруг и друзей, с которыми не виделась почти год или около того. И чтобы немного отвлечься, не смотреть на телефон, не вздрагивать, когда у кого-то рядом пиликнул сигнал сообщения.

Вернулась я около четырёх пополудни, Фрэнк заботливо принял у меня пальто и сказал:

— Я очень рад, что вы вернулись, госпожа. Господин Старицкий даже помолодел.

— Я тоже рада вернуться. Скажи, отец дома? Один?

Моё сердце замерло в предчувствии ответа. Один, конечно, один.

— Да, госпожа. Посмотрите, на вашем столе в спальне я оставил программы известных театров. Выберете спектакль, и я нынче же закажу билеты.


— Хорошо, спасибо. Есть я не хочу. Принеси наверх кофе, пожалуйста.

И, не дожидаясь ответа, взбежала по лестнице на второй этаж. Как давно я не была в московском театре. Кажется, целую жизнь.

Меня тянуло к драме, поэтому комедии отмела сразу. Как и новомодные постановки с сомнительным юмором. Отец такое не поймёт, а выслушивать его претензии — только настроение портить.

Вот, в театре имени Вахтангова дают «Евгения Онегина». Самое то!

Покончив с формальностями, я зашла в Фейсбук и ответила на сообщения. От Михаила по-прежнему не было вестей. И не будет.

Чего я ждала? Прыгнула в пропасть с открытыми глазами и приняла падение за яркий полёт. Впрочем, возможно, это он и был, и всё закончилось так, как должно было закончиться. Жёстким падением и сломанными крыльями надежды.

Надо ничего не ждать. Хорошо, что нет сожалений. У меня было ощущение, что я вырвалась из клетки, а на самом деле меня выпустили, чтобы подарить иллюзию свободы, потом нитка на лапке натянулась, и я была вынуждена вернуться.

Пусть так. Я ни о чём не жалею.

Перед сном я уже собиралась отправить Михаилу сообщение. Нейтральное, напомнить о себе, но потом решила, что унижаться не буду. Если ему не надо, то мне и подавно.

Гордость. Это качество мне привили в полной мере. Никогда не склоняла голову перед мужчиной, если того не требовали интересы семьи. И то временно.

Нечего и начинать, даже если в груди всё болит и разрывается. В том месте, где должно быть сердце.

Наутро я заказала себе вечернее платье для театра. Чёрный футляр для тела и для души.

Глава 4

Михаил


— Ты уверен, что шестого января и на «Евгения Онегина»? — переспросил я в трубку, помечая в ежедневнике важную информацию.

— Совершенно уверен, Максим Дмитриевич.

— Хорошо.

Я нажал отбой и ненадолго задумался, рисуя на странице геометрические фигуры.

А потом набрал другой номер и попросил оставить билет на спектакль в театр имени Вахтангова на рождественский сочельник.

— Какое место заказать? Партер, амфитеатр, ложа бенуара?