После трёх ночи Игнатьев велел Чернову забирать меня отсюда, обосновывая тем, что работник из меня сегодня так себе. Из чистого упорства я хотела поспорить, ведь предыдущие четыре часа в присутствии Стаса я продержалась вполне неплохо, но чужие руки, обнявшие меня сзади, заставили резко пересмотреть все мои приоритеты на эту ночь.

В итоге я уже через двадцать минут стояла на нашей парковке и рассматривала Чернова, который ждал меня около машины, оперевшись на капот и скрестив руки на груди. Выглядел немного напряжённым, скорее всего, боялся, что я опять могу выкинуть что-нибудь этакое. Но я решила, что хватит с нас разборок на сегодня, да и не только на сегодня.

— Поехали куда-нибудь? — предложил он. — Ты голодная?

Я отрицательно мотнула головой. И сама же попросила:

— Поехали туда, где нет людей.

Так мы оказались на Воробьёвых горах. Москва утопала в миллионах огней, но нам было откровенно не до представшего перед нами вида. Мы перебрались на заднее сиденье машины, и долго сидели, просто обнимаясь и прижимаясь друг к другу, даже целовались не так рьяно как в баре. Сейчас просто хотелось быть рядом и наслаждаться этим. Потому что нам теперь просто можно было…всё.

В какой-то момент Стас отстраняется и начинает стаскивать с меня ту самую оранжевую куртку.

— Нельзя было её тебе давать… — ворчит он сам себе, чем очень меня смешит.

— Почему?

— Потому что… блин. Считай, что мне не нравится, как быстро вы с Ромой спелись.

— То есть ты ревнуешь? — подкалываю я Стаса, но тот почему-то не поддаётся.

— К Роме, что ли? Пфффф, — фыркает он. — Смею тебя разочаровать, что он давно и безнадёжно зациклен на Соне своей.

— Но он же ей при нас звонил.

— Звонил, — соглашается Стас и для убедительности ещё и головой кивает. — Вот только это нефига не показатель. У них там всё сложно.

— И поэтому тебе не нравится, что я в его куртке? Он кстати сказал, что это его подарок мне, — на самом деле у нас с Ромой в тот вечер состоялся длинный и сложный разговор, в результате которого, второму Чернову в моей жизни шантажом и увещеваниями удалось убедить меня не отказываться от куртки. Но Стасу об этом было необязательно знать, впрочем, как и всё остальное, сказанное мне Ромой.

— Вот это мне и не нравится, — вздыхает он. — Мне ты, значит, сопротивляешься, споришь до скандалов и нервной икоты, а с ним, вы находите общий язык уже после пятиминутного общения. Вот где справедливость, скажи?

— Нету? — предполагаю я, лукаво заглядывая ему в глаза.

— Нету, — соглашается парень и нежно чмокает меня в нос. Отчего мне становится очень тепло, и вновь возникает ощущение, что я растекаюсь у него в руках. — Но куртку мы тебе всё равно новую купим.

И лужице, которой по невероятной случайности являюсь я, приходится собираться обратно, обретая форму и твёрдость духа.

— Стас…

— Вот, — не даёт он мне договорить. — Началось. Только попробуй сейчас «нет» сказать, я тебя тогда точно выпорю. Почему всегда и всему надо сопротивляться?

— Ну, дело же не в сопротивлении, — ёрзаю я в его объятиях, пытаясь хоть на немного отстраниться, но Чернов не позволяет. — Я не собираюсь зависеть от денег твоих родителей.

— А при чём тут это?! — хмурится это бледноликое чудо, становясь ещё прекрасней, чем есть. Ему идут эмоции, любые. Он по натуре слишком живой, чтобы уметь или хотеть что-то скрывать. Или же это только мне легко читать его настроения и состояния?

— Что-то я не заметила, чтобы ты работал, — и, натыкаясь на его вопросительный взгляд, поясняю. — У тебя слишком свободный график, к тому же ты вроде бы учишься. Следовательно, это всё, — я обвожу руками машину, — за счёт родителей.

— Осуждаешь?

— Нет, — поспешно поясняю я, боясь, что он воспримет мои слова как упрёк. — Это не моё дело. И вы с родителями сами вольны решать… как вам удобно.

— Знаешь, нам надо с твоей проницательностью что-то делать, — ухмыляется Стас. — Ты то в бровь бьёшь, то промахиваешься на километр. Успокойся, я хоть и на родительской шее сижу, но свой источник доходов у меня тоже есть. И купить тебе куртку я в состоянии.

Последнее он говорит крайне настойчиво и с нажимом, будто это крайне важно для него, быть способным… позаботиться обо мне.

— И чем ты занимаешься?

— Да так, мелочами всякими, — пытается увильнуть от моего вопроса, но я ведь уже зацепилась за слова, поэтому мои глаза смотрят пристально и выжидающе, и ему приходится пояснять. — На бирже немного играю, — в этот момент я мрачнею, совсем необрадованная услышанным. Стас правильно угадывает мои мысли. А может и вовсе, с самого начала знал, что мне не понравится. — Не смотри на меня так. Я аккуратно. И со знанием дела. Я же не идиот какой-то, чтобы спускать все свои деньги куда попало. Доход есть, вполне стабильный. Не так круто как могло бы, но я пока пробую.

Но меня это не успокаивает.

— Вера, расслабься, — велит он мне, щипая за бок. — Ты забыла, что я тебя умный? И к тому же имею экономическое образование? Поэтому от большинства кретинов, которые суются туда, я понимаю, что делаю, и почему я это делаю. Но если даже это тебя не успокаивает, то всё равно выдохни. Я после нового года на работу выхожу. Должность, конечно, пока так себе, но фирма крутая. Они меня только на безопасность и благонадёжность больше месяца проверяют.

Я не спешу с ответами или выводами, понимая лишь одно, как на самом деле мы ещё мало друг о друге знаем.

— Но, чтобы ты уж совсем не страдала из-за своей непрозорливости, признаюсь, я всё ещё частично завишу от папы с мамой. Если опустить эмоциональный компонент и сосредоточиться на финансовом, — кривляется Чернов, — то смею заметить, что я ещё после третьего курса порывался пойти работать.

— И что тебя остановило?

— Не поверишь, родной отец. Он тогда знатно обиделся.

— На что?! — удивляюсь я.

— Нууу, как бы тебе объяснить. Понимаешь, он очень рано начал работать, впрочем, как и всё остальное, — здесь он хитро ухмыляется. — И ему приходилось очень много впахивать, чтобы у нас всё было. И возможно, у него есть теория, согласно которой, мы в своей молодости должны отгулять своё. Прямая цитата от него, — начинает разводить он свою театральщину, видимо, парадируя отца. — Стас, неужели ты думаешь, что я сделал шестерых детей и не в состоянии их обеспечить?!

— Так и сказал?

— Ну, может быть, и не так, но смысл я передал точно.

Я невольно начинаю смеяться, а потом, правда, жалуюсь:

— Ты меня опять отвлёк от основного.

— Всё правильно. Потому что есть вещи, о которых тебе можно беспокоиться, а есть те, которые являются только моей ответственностью. Например, как и на что покупать тебе вещи.

И опять мы вернулись к тому, с чего начинали.

— Стас, ты торопишься.

— Нет, Вера, не тороплюсь. Я месяц протупил, а теперь вот, вынужден навёрстывать упущенное. Ты кстати тоже.

Я не могу понять его тона. Стас одновременно игрив и до безобразия серьёзен. Но он ещё сказал не всё, потому что именно сейчас он задаёт тот вопрос, которого я бы по возможности избежала.

— Вот ты сегодня чего психовала?

Хочу отвернуться, но Стас не даёт, ловя пальцами мой подбородок.

— Вер?

Но вместо того, чтобы ответить, я задаю ему свой вопрос.

-Стас, зачем я тебе?

Он ждал всего чего угодно, но только не этого. Сводит брови вместе и непонимающе смотрит на меня.

— Опять будешь меня убеждать в том, что у меня инстинкт охотника взыграл?

— Не буду, — мямлю я, но головой всё-таки дёргаю, вырываясь из его пальцев. Хотя это всё бесполезно, потому что всего пара секунд и Чернов уже затаскивает меня к себе на колени.

— Что тебя беспокоит?

— Стас, зачем я тебе? Ты же сам сказал, что я строптивая. Но ведь помимо этого есть куча всего остального. Я шумная, взбалмошная… я — неудобная. Со мной одни проблемы.

Его грудная клетка начинает подрагивать под моей рукой, и я понимаю, что он еле сдерживает смех. Приходится его стукнуть.

— Ай! Ещё можешь добавить в свой список, что ты дерёшься, и характер у тебя дрянь, — уже в открытую потешается надо мной.

— Характер дрянь! Это не смешно, я же тебя предупреждаю… — мне опять хочется спрятаться, как минимум слезть с его коленей и забиться в дальний угол машины. Но он не отпускает. Ловит мою руку и целует в запястье. Отчего всё внутри меня затрепетало, и я почти забыла, о сути нашего разговора.

— А я тоже серьёзен… был бы, если бы ты глупости не говорила. Вера, что за слово такое неудобная? Я что диван себе выбираю?

— Ты не понимаешь!

— Тогда объясни.

Хорошо сказать объясни, когда я думать-то нормально не способна от его близости.

— Вот представь. Как твои родители на меня отреагируют?

— А как они отреагируют? Ты им понравишься.

— Стас!

— Да, что Стас?! Мои родители примут любое моё решение, даже если я вдруг решу связать свою жизнь с Бонифацием. Не поймут, но примут. И даже слова не скажут.

— Ты меня только что с собакой сравнил?

— А тебе лишь бы к чему-то прицепиться. Так, ладно. Давай чётко. Что тебя беспокоит на самом деле?

Несмотря на то, что в машине достаточно темно, но я всё равно чувствую, как глаза Стаса пытаются заглянуть куда-то мне в самую душу. Он не просто сморит, он пронизывает, пробивая все мои слои и заслоны. Я честно не хочу отвечать, но и промолчать тоже не могу. Потому что… потому что я хочу этого. Я хочу дать нам шанс, я хочу попытаться, я хочу Чернова в свою жизнь.

Льну к нему, утыкаясь лицом в его шею и чувствуя как под моими губами, бьётся его пульс.

— У меня уже были одни отношения… — шепчу я ему куда-то под ухо. — В которых человек не захотел принимать меня, — в горле отчего-то першит, но я справляюсь с этим. — Нет ничего хуже того, когда у вас есть чувства, какая-то там симпатия, может даже любовь. А ты начинаешь его тяготить. Когда его бесит всё — твоя манера держаться, внешний вид, желания, мысли. Наверное, я могла бы подчиниться. Но не смогла… Стас, в случае чего, я не смогу… Не смогу делать то, что от меня ждут. Даже если очень захочу.