– Ну как? – спросила его жена, явно ожидая похвалы.

Он склонил голову набок, выдерживая драматическую паузу.

– Неплохо.

– Спасибо. – Она лукаво улыбнулась. – Подобная похвала много значит в ваших устах, мой ягненочек!

– О-о, это невыносимо! – И он протянул к ней руки.

Но Эмма увернулась, звонко рассмеявшись.

Нырнув под сетку, Эш бросился в погоню, поймал жену за талию, подхватил – ее ноги оторвались от пола, и она оказалась на его здоровом плече.

Это было ошибкой. От резкого движения его пронзила боль от шеи до бедра. Ему пришлось замереть на месте, чтобы отдышаться и унять яростную боль.

– Вам нехорошо? – Эмма не добавила никакого ласкательного прозвища, а в ее голосе он услышал искреннюю тревогу.

– Все в порядке, – сухо отозвался Эш.

Это была ложь, но иногда ложь имела оправдание.

Чтобы отвлечься, Эш стал развлекаться непристойными фантазиями. Например, можно уложить Эмму на диван и задрать ее юбки к самым ушам. Или поступить уж совсем неприлично: прижать к стене и держать так, нырнув под юбки. Все, что угодно, лишь бы она обхватила его ногами. Любую часть его тела. Обхватила талию, обвила бедра, закинула ноги на плечи…

Когда боль притупилась, ему потребовались немалые усилия, чтобы отогнать столь соблазнительные видения. Разумеется, она будет ему принадлежать. Но он должен дождаться наступления ночи, сорвать с нее все десять ее пелен и взять в смущенном молчании.

Он дал ей ускользнуть, всем телом ощутив мимолетные прикосновения мягких закруглений ее тела. Сладчайшая из мук! Эмма старалась отдышаться от смеха и бега, порозовев во всех приятных глазу местах. Но потом взглянула на него – и улыбка ее погасла.

– Вам же больно!

– Ничего подобного.

Она дотронулась до его раненого плеча. Эш поморщился.

– Ничего страшного. Во всяком случае, вам нечего беспокоиться.

– Я ваша жена. И я должна беспокоиться, если у вас что-то болит.

«Прекрати, – мысленно взмолился Эш. – Не делай этого. Не приближайся, не спрашивай меня о ранах, не прикасайся к ним. Будь равнодушной».

Нормальный человек должен быть благодарен за заботу. Отчасти и он был благодарен. Отчасти ему хотелось пасть к ее ногам и выплакаться. Но вторая часть его души, исполненная горечи и покрытая ранами, не принимала ее жалости.

Сидящий в нем дьявол набросился бы на нее бездумно и самым непростительным образом. И ей пришлось бы зализывать собственные раны, предоставив его самому себе.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила Эмма.

– Да, – сухо ответил он. – Можете оставить меня в покое.

Видишь? Кажется, даже такой удар достиг цели. Он должен ее оттолкнуть – ради ее же блага и ради сына, которого она ему родит.

Вот только он не знал как. И в этот момент – чудо из чудес! – его дворецкого угораздило принести пользу.

Хан открыл двери бального зала и возвестил:

– Ваша светлость, простите, я ненавижу вторгаться…

Эш отошел от Эммы, испытывая исключительное облегчение.

– Лжец. Ты обожаешь появляться не вовремя.

– Как ни удивительно для нас обоих, на этот раз я говорю искренне. Прибыл секретарь вашего поверенного. Я проводил его в библиотеку. – Поклонившись, Хан скрылся там, откуда возник.

Эш указал на дверь.

– Мне действительно следует…

– Идти и управлять своим царством, – закончила Эмма, оправляя платье. – Да, я знаю. Мой фант был «оставить вас в покое».

Он кивнул в знак согласия и покинул бальный зал.

«Как вовремя нас прервали, – сказала себе Эмма. – Просто большая удача. Наш брак не игра. Его цель вовсе не радость и удовольствие. Любая форма привязанности может принести несчастье».

Он будет спать с ней несколько недель. Если повезет, этого срока окажется достаточно, чтобы она забеременела. А он исполнит свой долг.

И тогда все закончится.


В тот вечер обед прошел без происшествий, за что Эмма была благодарна Небесам. У нее оказалась масса свободного времени до того, как герцог нанесет ей визит.

Пришла Мэри, чтобы расчесать герцогине волосы и помочь снять единственное вечернее платье. После того как девушка ушла, Эмме не осталось ничего другого, как беспокойно расхаживать по спальне. Она то и дело смотрела на часы – вот бы они тикали почаще!

Мысль о том, чтобы занять себя чтением или шитьем, не казалась ей заманчивой – она ни за что не смогла бы сейчас сосредоточиться. Наконец Эмма решила, что может хотя бы приготовить комнату к визиту герцога и приготовиться сама. Она задула свечи и забралась в кровать.

Кутаясь в одеяла, она размышляла, а вовсе не нервничала.

Она горела от нетерпения.

Ей снова хотелось – отчаянно хотелось! – почувствовать его прикосновения. И не только прикосновения рук – его нежность. Пусть днем он иногда был высокомерен и груб, но во тьме прошлой ночи герцог казался ей совсем другим человеком. Терпеливым. Почтительным. Чувственным.

На этот раз, старалась убедить себя Эмма, она не погубит дела. Чем быстрее произойдет зачатие, тем лучше для всех, кого это касается.

Наконец раздался стук в дверь. Герцог вошел, не дожидаясь, когда она ответит.

– Сегодня приступим прямо к делу, – возвестил он. – Раз, два – готово.

Наверное, нельзя представить себе менее возбуждающих слов. Но Эмма, очевидно, сошла с ума, потому что они все равно привели ее в состояние радостного предвкушения.

Он не стал совсем гасить огонь, оставив в спальне немного тепла и янтарного сияния. Спотыкаясь гораздо меньше вчерашнего, добрался до постели, нашел край одеял – сегодня Эмма ограничилась всего двумя – и сорвал их с нее одним движением, прежде чем лечь рядом. Она задержала дыхание, ожидая первого восхитительного прикосновения.

– Хорошенькое дело! – воскликнул он. – Вы же совсем голая!

Да, не очень обнадеживающее начало.

– С чего бы вам вздумалось лечь в постель голой?

Она не ослышалась? Неужели он только что спросил, почему она обнажена? Разве об этом можно спрашивать?

– Я не разделась прошлой ночью лишь потому, что подумала: вдруг вы сами захотите меня раздеть?

Он промолчал.

– Хотите, я вас раздену? – спросила Эмма.

– Нет. – Потом заявил тоном отчаянной решимости: – Давайте наконец это сделаем!

О, это просто невыносимо! И Эмма не могла смолчать.

Она приподнялась на локте.

– Что я делаю не так? Разумеется, ваши предыдущие любовницы в постели вели себя активно?

– Да, но они были вполне искушены в любви. Некоторые и вовсе были продажными женщинами. А вы – моя супруга. Вам не положено испытывать удовольствие. Вам полагается просто лежать и терпеть.

– Значит, вот чего вы от меня ожидаете – молчаливая, апатичная партнерша.

– Да.

– Очень хорошо, – сказала Эмма, чувствуя себя разочарованной. – Я постараюсь.

Его ладонь легла на ее бедро, и одним внезапным движением он заставил ее раздвинуть ноги. Потом замер, замерла на месте и его рука. А вот новое прикосновение – и все вдруг стало другим.

Ее муж ясно высказал свое намерение быстро покончить «со всем этим», а заодно и громкое неудовольствие, обнаружив ее в постели обнаженной. Но несмотря на это, герцог, похоже, передумал действовать в спешке, без малейшей ласки.

Действительно, в нем произошла разительная перемена. Прикосновения снова стали нежными. Исследуя ее тело, он тихо, одобрительно мурлыкал себе под нос, что привело Эмму в восторг.

Его ладонь накрыла ее грудь. Это было восхитительно, но ей пришлось прикусить губу, чтобы не вскрикнуть от удовольствия. Он гладил и ласкал нежную кожу: сначала одну грудь, потом вторую, потом все повторялось. Ее соски отвердели, прося ласки. Неторопливое, дразнящее движение его большого пальца доставляло ей сладчайшее удовольствие, но этого ей было мало.

Ее дыхание участилось. Эмме не терпелось, но он не торопился. Его ладони исследовали каждый изгиб ее тела, зажигая его горячим желанием.

Но самым поразительным было то, что герцог заговорил.

– Как вышло, что вы оказались здесь? – прошептал он. Похоже, Эшбери обращался не к ней, а говорил сам с собой. – Как, черт возьми, я сумел вас заполучить? – Он погрузил ладони в ее волосы и легонько потянул, пропуская локоны между пальцами. Потом едва слышно выдохнул одно-единственное слово: – Красивая…

Эмма протянула руку, желая коснуться его и ласкать в ответ. Положила ладони ему на грудь, прикрытую тонкой тканью рубашки.

Он замер.

– Не делайте этого.

Она уронила руки на постель.

– Простите, я…

Что сказать, Эмма не знала. Быстрая, запретная ласка горела на ладони одной ее руки, и она погрузилась в воспоминание о сильных гладких мышцах под покровом наглаженной льняной материи. Но другая ее рука хранила иное воспоминание: твердые рубцы раневой ткани, разбегающиеся по грудной клетке, стягивающие кожу, как паутина.

– Простите, – повторила Эмма.

Он отвернулся, и она пришла в отчаяние. Неужели она лишила его решимости продолжать? Во второй раз?

Но он достал из кармана халата какой-то маленький флакон. Она услышала звук вынимаемой пробки. Ее ноздрей достиг экзотический аромат, и она успела подсмотреть, как он наливает несколько капель себе на ладонь. Наверное, это какое-то масло?

Похоже, она угадала насчет ароматного вещества. Его пальцы легко скользнули внутрь и принялись поглаживать ее лоно. Ощущения были неуловимы, как струящаяся вода. Эмма вдруг почувствовала, что она влажная внутри, под стать этой самой воде. К тому времени, когда он устроился между ее ног, Эмма уже хотела его страстно, опьяненная ожиданием сладкой боли, которая, как подсказывал инстинкт, только и могла ее насытить. Она знала, как доставить себе удовольствие, но никогда не могла заполнить пустоту внутри – это невозможно в одиночку!

Твердый ствол его мужского естества пришел в соприкосновение с ее животом, легко скользя в оболочке ароматного масла. Ощущение этой твердости вблизи ее возбужденного средоточия… Она чувствовала, что теряет разум. Даже застонала от отчаянного желания, двигая бедрами для достижения полного контакта.