– Уверяю вас, такая экскурсия будет и для меня очень полезна. В доме есть пристройки, в которых я еще не была.

– Да, но в других знатных домах я подвожу одни или двое часов, а потом дворецкий…

Эмма перебила:

– Этот дом не просто один из «других знатных». Вы сами отрегулируете все часы, все, что здесь показывают время. И будете делать это каждую неделю. А брать за услуги будете в три раза больше.

– Я не могу согласиться на это.

– Что ж, очень хорошо. Мы увеличим плату в пять раз.

Горничная принесла поднос с чайником и чашками. Дождавшись, пока девушка уйдет, Эмма взяла чайник и стала разливать чай.

– Я знаю, и слишком хорошо знаю, что значит быть молодой незамужней женщиной в Лондоне и зарабатывать себе на жизнь преступно мало.

Александра взяла чашку и опустила глаза.

– Если вы действительно хотите оказать мне услугу…

– Любую!

– Мне нужно новое платье для улицы. Что-нибудь понаряднее, чтобы приходить с визитом к возможным клиентам. Может, вы будете так добры, что посоветуете мне фасон и поможете выбрать ткань?

– Я поступлю лучше: сама сошью вам платье. – Эмма не слушала возражений гостьи. – И это доставит мне массу удовольствия.

– Но это уж слишком.

– Вовсе нет. Другие дамы играют на пианино или пишут акварели, а я люблю шить платья, хотя, должна признать, мое увлечение выглядит довольно странным. Так что, согласившись, вы окажете услугу мне.

Многие из дам, приходивших в швейную мастерскую мадам Биссетт, выделялись элегантностью и одевались по моде, однако Эмма предпочитала работать с другими клиентками. Были еще и девушки-скромницы, и старые девы, и серые мышки. Сшить платье для такой женщины не значило, так сказать, прикрыть наготу. Хорошо скроенное, выгодно подчеркивающее фигуру платье не только делало его обладательницу хорошенькой, но и придавало уверенности в себе.

Александра Маунтбаттен была красавицей под маской скромницы.

– Если вы настаиваете, – смущенно проговорила она.

– Да, я настаиваю. Только мне нужно снять с вас мерки, а потом я нарисую несколько фасонов.

– Вы так добры! Но прежде нам нужно осмотреть часы.

И они начали обход всех часов в доме. Побывав в первых двух комнатах, пришли к выводу, что это дело займет уйму времени. Они обошли утренний салон, музыкальную комнату, столовую. Алекс делала пометки, отмечая каждые часы в каждой комнате.

Подойдя к дверям бального зала, Эмма остановилась и приложила ухо к створке. Изнутри слышалось клацанье металла, время от времени перебиваемое невнятным ворчанием.

– Мы вернемся сюда позже, – шепотом пояснила она, уводя Алекс по коридору под безопасные своды главного холла.

Потом подруги поднялись наверх. Эмма силилась вспомнить названия всех гостевых комнат. Некоторые были совсем простыми, например «розовая комната» или «зеленые покои». Над остальными пришлось поломать голову. «Комната пугающего портрета», или «крыло с жуткими обоями», или «анфилада смешных размеров».

– А тут что? – Александра открыла следующую дверь. – Какое великолепие!

– Здесь покои герцога.

Эмма замешкалась в коридоре. К этому она не подготовилась. Если честно, она догадалась, что эти комнаты принадлежат ее супругу, лишь потому, что они находились дальше по коридору от ее собственных. Эмме еще ни разу не довелось в них побывать, и она постыдилась в этом признаться. Даже Алекс.

Но разве она не имеет права туда войти? В конце концов, она хозяйка дома. Они просто войдут и осмотрят часы. Она же не собирается вторгаться для того, чтобы шарить в ящиках комодов или обнюхивать его белье.

Кроме того, Эмма знала, что герцог внизу – упражняется со шпагой и препирается с бедным Ханом. Господи, вот мучение на голову бедняги.

Эмма вошла в комнату, делая вид, что она хозяйка и здесь, как в той же гостиной например. Александра нацарапала в своем блокноте что-то насчет часов на каминной полке в передней, прежде чем войти в спальню. Там она углядела маленькие часы на туалетном столике.

– А в гардеробной есть часы? – спросила она.

– Я не… – Эмма корила себя за бестолковость и пошла по самому простому пути. – Нет, часов там нет.

– Хотите, я настрою карманные часы герцога?

– Карманные часы?

Кивком Александра указала на умывальник. Возле таза с кувшином в четком военном строю стояли мужские туалетные принадлежности: зубной порошок, мыло, бритва, одеколон, льняное полотенце… А в конце шеренги – серебряный поднос, на котором лежали булавка для шейного платка, карманные часы и горка монет – шиллинги и пенсы.

– Ну, не знаю, – сказала Эмма. Ей не хотелось заходить слишком далеко. – Я спрошу герцога.

Ее взгляд задержался на бритве. Раньше как-то не приходило в голову, однако бритье наверняка доставляло герцогу немалые страдания – еще бы, с такими шрамами. Однако он брился ежедневно. Если подумать, так еще и по вечерам. Когда он прикасался губами к ее груди или между ног – при этом воспоминании Эмму бросило в жар, – она ни разу не ощутила прикосновения колючей щетины.

Неужели он подвергает себя ежедневному мучению только ради нее?

Эта мысль глубоко взволновала Эмму.

Чтобы отвлечься, она пошла в угол передней, где полотняная скатерть прикрывала какой-то высокий узкий предмет мебели. Может, это еще одни часы? Если так, то, возможно, их нужно починить. За такую работу она заплатит Алекс кругленькую сумму.

Но, сдернув полотняное покрывало, она обнаружила вовсе не часы.

Это было зеркало.

Зеркало в полный рост, в позолоченной овальной раме. Из середины расходилась паутина трещин. И каждый осколок разбивал отражение на множество кусочков, как в мозаике.

Эмма коснулась центра осколочной паутины. Как будто кто-то высокий, сильный с размаху ударил в зеркало кулаком. В ее горле встал ком.

Александра тронула Эмму за локоть.

– Сюда кто-то идет.

Только не это!

Но кто-то действительно приближался. Хуже того – Эмма отлично знала, кто это. Такие тяжелые шаги могли принадлежать одному человеку в доме – герцогу.

– Нам нужно уходить, – сказала Александра.

Эмма повернулась на каблуках. Она была в отчаянии. Если они сейчас выйдут из комнаты, то неминуемо столкнутся в коридоре с герцогом и он заподозрит ее… в неблаговидных намерениях, вспыхнет от неудовольствия или даже от злости.

Дверь скрипнула. Герцог вошел к себе через переднюю. Схватив Александру за руку, Эмма потянула ее в дальний угол комнаты. Пригнувшись, женщины нырнули за диван.

– Почему мы прячемся? – шепотом спросила Александра. – Ведь это ваш дом и ваш муж.

– Знаю. – У Эммы дрожали руки. – Я просто испугалась.

– Полагаю, мы застряли. Будем надеяться, что герцог не задержится надолго.

Эмма приложила палец к губам, призывая к молчанию, а тем временем шаги герцога приближались к дверям спальни. В комнате царила почти мертвая тишина. Не выдержав, Эмма выглянула из-за угла дивана. Его спина была обращена к ней, и он…

Господи, помилуй! Он раздевался.

Эмма нырнула назад с такой поспешностью, что даже ударилась головой о стену.

Почему? Ну почему? Почему здесь? Почему сейчас?

С другой стороны, рассудила она, здесь – самое подходящее место для того, чтобы раздеться, ведь он находился в собственной спальне. Но разумный довод не смягчил ее жалобных безмолвных стенаний по поводу ситуации в целом. Какой же дурой она себя выставила!

– Что там? – шепотом осведомилась Александра.

Похолодев от страха, Эмма замахала руками: «Тише!»

«Спокойно, – твердила она себе. – Скорее всего, герцог пришел сюда лишь для того, чтобы сменить сюртук. Или взять свои часы. Или еще какую-нибудь мелочь. Иначе он бы позвонил камердинеру. Разве не так?»

Еще десятка два ударов ее сердца, что, вероятно, по хронометру Александры составило четыре секунды. Эмма выглянула опять.

Он снял сюртук, расстегнул пуговицы жилета и – она смотрела не моргая – вытащил рубашку из-за пояса брюк, потом стянул ее через голову.

Ее сердце замерло – и снова застучало. Медленные, тяжелые удары. Боже!

Левая сторона его тела, со скульптурно вылепленными мускулами, могла бы принадлежать античному богу – воплощение мужской красоты и откровенной чувственности. Этот переход между бедром и боком… Приспущенные брюки открыли взгляду интригующий вид упругой, твердой ягодицы.

Ей бы ограничиться этим зрелищем. Смотреть только туда, где он был здоровым и сильным мужчиной. Никогда не видеть его ран, неизменно приковывающих ее взгляд!

И сейчас она не могла отвести взгляд.

Шрамы, уродующие лицо Эша, только подготавливали к зрелищу того, что было ниже. По его телу змеилась длинная воспаленная полоса шрамов – от шеи, вдоль правой стороны плеча и груди, захватывая ребра, чтобы сойти на нет на пояснице.

Он плескал водой себе в лицо и на шею, и ручейки стекали по его телу изломанными линиями. Раненая плоть, с ее наростами и извивами, напоминала кору сухого дерева. Шрамы пересекались, терзали друг друга воспаленными гребнями. А еще были участки, прожженные огнем до сухожилий и кости.

Чудо, как герцог вообще остался в живых. С другой стороны, с его-то раздражительным характером и упрямством… Понятно, он просто отказался следовать за смертью, когда та позвала его за собой. Это так на него похоже.

«Отважный, невозможный упрямец! И почему ты, негодник этакий, сейчас кажешься еще красивее, чем когда-либо?»

Эмму одолевали противоречивые чувства. Ей хотелось немедленно подбежать к мужу, только она не знала, что сделает, оказавшись подле него. Поцелует его, обнимет, приласкает? Скорее всего по глупости своей сделает все это сразу. Это к лучшему, решила она, что ей придется прятаться за этим злосчастным диваном, пока Эш не выйдет из спальни.

И тут что-то громко стукнуло о пол – душа Эммы ушла в пятки.

Блокнот Александры с металлическими застежками вывалился из кармана и упал на пол.