Тесса Дэр - Хотите быть герцогиней?

Сдержать данное себе обещание оказалось труднее, чем Эш предполагал.

Он не знал, куда себя девать. Было слишком рано, чтобы отправляться скитаться по городу: в этот час на улицах еще полно народу. Чтобы убить время, он налил себе стакан бренди и решил просмотреть отчеты своего управляющего, присланные из имения в Эссексе.

Однако не успел он заткнуть графин пробкой и вернуться к письменному столу, как озорница кошка вспрыгнула на стол, обошла столешницу кругом и устроилась на кипе бумаг. Как раз эти бумаги Эш намеревался просмотреть.

– Благодарю за помощь, – мрачно сказал он. – Грязная бесстыжая твоя рожа.

Кошка моргнула.

– Ты меня слышишь? Убирайся. Ты «моя болезнь, нарыв, ты опухоль с моею гнойной кровью»! «Король Лир», акт второй.

«Гнойный нарыв» скучающе зевнул. И Эш сдался. Он решил, что вполне может просто лечь спать.

Снял сапоги, задул свечи и растянулся на постели. Кровать у него была монументальная. На ней спали многие поколения герцогов. Четыре резных столбика красного дерева и балдахин из расшитого бархата, украшенного золотой бахромой. Балдахин задерживал тепло в холодные ночи и не пропускал свет, если утро наступало слишком рано.

Сложив руки на груди, Эшбери даже застонал от отчаяния. Возможно, Эмма права. Возможно, он действительно влюбился. Все симптомы налицо! Он знал, что у нее есть недостатки, великое множество треклятых недостатков, но сейчас не мог назвать ни одного. Имя жены вертелось в его мозгу. Вот вам и песня из одного-единственного имени!

Эмма. Эмма. Эмма. Эмма.

Утешало одно: она сказала, что это не продлится долго. Надо попробовать себя напугать, чтобы выбросить глупые мысли из головы.

Он громко хлопнул в ладоши – и громкий хлопок прокатился эхом в ночной тиши. И что? А ничего. Лишь почувствовал себя полным дураком. Эш зажмурился, да так крепко, что под веками заплясали звезды, сосчитал до трех и снова открыл глаза. Оказывается, он еще глупее.

Тогда он начал вспоминать самые отвратительные вещи, что только могла подсказать ему память. Огненные осколки, несущиеся со скоростью пули прямо ему в лицо. Рвота до изнеможения, когда он прекратил курить опиум. Гной не просто желтый, отвратительный, а гной зеленый, сочащийся, вонючий.

Это помогло всего на несколько минут. Мозг явно желал поскорее избавиться от подобных воспоминаний, зато охотно соглашался думать о ней. Об Эмме.

Эмма, Эмма!

Чтоб ему сгореть в аду. Эшбери сел. Завтра он будет жечь шалфей и окурит дымом весь дом. Его явно околдовали. Навели порчу…

Дверь его спальни скрипнула.

– Не пугайтесь. Это я. – Эмма вошла, держа в руке канделябр с тремя зажженными свечами.

Эш протер глаза.

– Бога ради, что вы делаете в моей спальне?

– Вы ведь не пришли ко мне. – Она поставила канделябр на комод, у изножья кровати. – Кроме того, по справедливости, я кое-что вам должна.

На ней была только тонкая ночная сорочка, а темные волосы были заплетены в свободную косу, перехваченную на конце муслиновой лентой.

Под его восхищенным и недоверчивым взглядом она начала расстегивать пуговицы сорочки.

Слава небесам! Она действительно их расстегивала. Одну за другой. Потом сорочка распалась надвое, открывая полосу бледной кожи.

Когда все пуговицы были расстегнуты, он услышал ее тихий судорожный вздох. Выпростав руки из рукавов, Эмма сбросила одеяние на пол.

Иисусе…

– Я должна сделать признание, – сказала Эмма.

– Боги, я надеюсь, оно не будет долгим.

– Штанина не моя кошка. То есть она была ничейной до дня нашей свадьбы. Я нашла ее на улице. Учитывая характер нашего союза, мне требовалось что-то теплое и уютное, чтобы взять с собой в ваш дом. Живое создание, которое я могла бы приласкать, полюбить. – Она жалобно улыбнулась. – У этого зверя даже не было имени…

Эш не понимал, почему она стоит здесь, обнаженная, и болтает про кошку, но сетовать по этому поводу и не подумал.

– Ради всего святого, продолжайте!

Он подтянулся и сел на кровати, чтобы лучше ее видеть. Ее всю. Его взгляд задержался на ее сосках, отчетливо выделяющихся в полумраке на белой коже, на мягком закруглении талии, на широких бедрах. Наконец-то он увидел все эти соблазнительные женские округлости, которые так страстно ласкал.

Потом его взгляд достиг логической точки его устремления – темного треугольника между ног, этого сладкого потайного местечка, которое он так хорошо успел узнать.

Ее вкус он чувствовал даже на расстоянии.

– Из всех имен, что приходили мне в голову, – продолжала Эмма, – кошку можно было назвать Пуговицей или Рубашкой. И даже Жилеткой, но нет. Надо же было выпалить – Штанина! А знаете почему?

– Не знаю. С чего вы решили, что это может меня интересовать сейчас? – Как раз в этот момент он рассматривал ее бедра.

– Потому что именно туда я смотрела. На брюки. Точнее, на ваши брюки. Меня восхищало, как… – Она кашлянула. – Как тесно они на вас сидят.

Он поднял голову. Теперь ему стало интересно.

– Восхищало, – повторил он, не веря своим ушам.

– Да. Возможно, я даже вас хотела.

Эти слова все решили. Это не реальность – он спит и видит сон.

«Боже, сделай так, чтобы я никогда не проснулся».

– Вы безумно мне нравитесь. Физически. И нравились с самого начала. Вы правы, я все время на вас смотрела. – Она переступила через сброшенную на пол сорочку. – Это желание, плотоядная страсть. Я не стану притворяться или просить прощения. Никогда больше. – Она направилась к постели.

Эш вскочил на ноги, протестующе вытянув руку, чтобы ее задержать.

– Вы мне объяснили. Очень красочно. Теперь можете возвращаться к себе.

– Возвращаться к себе? И мы даже не… – Она в отчаянии взмахнула рукой, не договорив. – Но почему?

– Потому что сейчас я способен только на действия, несовместимые с понятиями общепринятой морали. А у вас, – махнул он рукой, передразнивая ее жест, – даже язык не повернется описать самую скромную из этих забав.

– Так нам и не нужно много разговаривать.

Отлично. Сейчас он ей покажет.

Обхватив здоровой рукой жену за талию, Эш приподнял ее и прижал к себе. Ткнул твердым членом ей в живот и стал тереться о ее наготу, от которой его отделяла только ткань его брюк.

– Чувствуете?

Она пискнула:

– Да.

– У меня есть темная сторона, Эмма. И это не имеет никакого отношения к шрамам. Вы понятия не имеете, что бы мне хотелось с вами сделать. Распластать вас на кровати, пронзить вашу влажную жаркую плоть, да так, чтобы вы потом несколько дней не могли ходить. И это только для начала.

Пространство между ними вспыхивало огненными искрами. Ее соски отвердели, прижимаясь к его груди, точно острия копий.

– Эта речь должна меня испугать? – Она задыхалась. – Но если таково ваше намерение, вы добились прямо противоположного.

Черт. Разумеется. Чего еще ему следовало ожидать. Все в его жизни оборачивалось против него.

Сначала тот снаряд на поле Ватерлоо. Потом брачный договор. Теперь вот жизнь с Эммой. Вопреки его намерениям устроить брак по расчету, эта женщина медленно забиралась к нему под кожу, со всеми его шрамами и рубцами, если не глубже.

Влюбленность – это очень опасно. Нужно остановиться. Если он ей это разрешит, судьба потом жестоко посмеется над ним. Его сердце разорвется, как от шрапнели, и он будет уничтожен изнутри так же, как и снаружи.

Эмма должна покинуть его спальню незамедлительно. И нужно будет запереться, отъединиться от нее всеми возможными способами.

Он сделал последнюю попытку, его голос был суров и непреклонен:

– Уходите. Сейчас же. Прежде чем я употреблю вас так, как вы себе не можете даже вообразить.

Она подняла на него глаза, прикусив нижнюю губу.

– Меня нельзя употребить, если я сама того не пожелаю.

И он уступил. Его охватило жестокое вожделение, в котором тонули все прочие чувства, намерения и мысли. Она постелила постель и теперь заплатит за это – шестью разными способами. Завтра слуги уберут ошметки, которые от нее останутся.

– Не говорите, что я вас не предупреждал.

Эмма едва успела отдышаться, а он схватил ее и повалил на постель спиной на прикроватный столбик. Его руки бесцеремонно сжали и приподняли ее ягодицы. Он смотрел ей прямо в глаза. Может, он ее поцелует?

Надеясь на поцелуй, Эмма закрыла глаза. Она отчаянно жаждала снова ощутить его губы на своих губах. С какой страстью она могла бы вернуть ему поцелуй.

И она ощутила прикосновение его губ, но не на губах, а на шее. Опустив голову, он провел языком по ее коже, прочерчивая огненную дорожку к ложбинке между грудями.

Ей было неудобно опираться спиной на столбик: резьба царапала кожу, – но его руки сжимали ее бедра с какой-то первобытной яростью. И она не возражала. Боль только усиливала наслаждение. Он прикусил соски зубами, отчего из ее груди вырвался судорожный и восторженный стон.

Осмелев, Эмма просунула руку в его брюки. Она умирала от желания коснуться его возбужденного члена. Изучить его мужественность, понять, как он умеет доставлять ей столько удовольствия и как она может доставить удовольствие в ответ.

Ее пальцы гладили его ствол, лаская и дразня, – он застонал от удовольствия.

– Возьмите в руку.

Она ухватилась за него у основания. Ее ладонь медленно двинулась вверх, натягивая податливую кожу, потом назад.

Эш сделал движение, упираясь в ее ладонь, и закрыл глаза.

– Боже…

В ее руке ствол продолжал твердеть – Эмма облизнула губы. В голове туманилось. По телу разливался жар.

Он освободился от захвата ее ладони и развернул спиной к себе, лицом к столбику кровати, нагнул вперед в талии и заставил ухватиться за резное дерево.

– Держитесь крепче! – приказал Эш.

Эмма повиновалась. Тогда он раздвинул ее ноги. Ей казалось, что она выставлена напоказ – очевидно, это и было его целью. Он трогал ее интимные места, но было не так стыдно, потому что она слышала его восхищенные вздохи.