– Прошу вас, – прошептала она. – Пожалуйста, я хочу… Вы знаете, чего я хочу.

– Если вы хотите, тогда так и скажите. – Он дразнил ее, раскачиваясь с носка на пятку и мимолетно касаясь членом ее возбужденной плоти. – Я хочу слышать, как вы это скажете.

– Не могу.

– Можете. В конце концов, это есть в «Гамлете».

Но Эмма не нуждалась в подсказках Шекспира. Она не знала, как объяснить, но ей было гораздо приятнее почувствовать мужской орган внутри себя, чем произнести грубое слово. Занимаясь любовью, она могла притворяться кем-то другим. Как будто все это делала не она, а другая женщина: более смелая, более соблазнительная. А вот слова… Они слетали с ее собственных губ.

Вот в чем была причина ее нежелания сказать это. Теперь же она задумалась: нет ли у него особой причины знать, что она искренне его хочет? А ведь он этого заслуживает.

– Я… – Эмма закрыла глаза. – Хочу, чтобы ваш ствол был во мне.

Он одобрительно проворчал:

– Тогда вы его получите. Мало не покажется.

Приподняв ее бедра, он вошел в нее, заполнив до отказа. Она сжимала столбик кровати, работая бедрами. Он начал двигаться в ней – медленно, ритмично.

– Чувствуете его? – Атаки набирали скорость. – Вот что вы со мной делаете. Как вы меня возбуждаете. Я этого хотел. Каждый раз, когда вы меня дразнили, лукаво улыбаясь, мне хотелось преподать вам урок.

Она крепче хваталась за столбик, держа равновесие, ее груди раскачивались с каждым новым толчком.

– Я жил на лаудануме, знаю, что значит умирать, не получив дозу. Когда пагубная страсть владеет тобой, когда дрожишь от желания снова забыться в бреду… Наркотик меня почти погубил. Но теперь еще хуже. И мне нет передышки. Покидая вашу постель, я считаю часы до следующей ночи.

Эш еще приподнял ее бедра.

– Иногда, – хрипло говорил он, – накатывало даже в разгар дня. Тогда мне приходилось запираться на ключ в библиотеке и кончать в носовой платок, точно одержимый юнец. И мне все мало! Мне всегда мало!

В его голосе Эмма слышала злость – движения стали жестче, грубее. Как будто она была виновата в том, что сводит его с ума. Впрочем, Эмма не собиралась извиняться. Его сумбурная исповедь – это было лучшее, что она слышала в жизни. Оставалось только надеяться, что она запомнит его слова, чтобы утром записать в дневнике.

Эш опустил лоб на ее плечо, горячий и влажный. Одной рукой он ухватился за столбик кровати, другая держала Эмму между бедер. Его пальцы коснулись самого чувствительного местечка. Он знал, как заставить ее умереть и воскреснуть.

Он вел себя как грубый, нецивилизованный дикарь, и возбуждение уже сводило ее с ума. Эмма дрожала всем телом, пока ее уносило навстречу сокрушительному экстазу. Это было неизбежно – она не могла себя сдерживать. Потом волна наслаждения накрыла ее, и она забилась, зарыдала без слез. Она забыла самое себя. Ее чувства обострились.

Эмма чувствовала жар его тела, слышала судорожные всхрипы, вырывавшиеся из его груди, вдыхала его мускусный аромат.

– Господи, – хрипел он. – Господи, Эмма!

Стоило ему позвать ее по имени, и ее как будто пронзила огненная стрела. Он не забыл о ней даже в безумной ярости соединения! Хриплый стон свидетельствовал о том, что он достиг своей вершины. Наступили неподвижность, тишина, темнота… Слышалось только тяжелое дыхание, его рука обнимала талию Эммы.

Потом Эш поцеловал ее в макушку.

– Скажите, что вы не слишком скандализированы.

Эмма улыбнулась про себя.

– Это действительно скандал, благодарю вас. Ноги до сих пор как желе.

Он помог ей сесть, и они упали на постель, сплетясь потными телами.

– Хорошо, – сказал он. – Первое блюдо было восхитительным.

– Первое блюдо? А сколько же вы заготовили блюд?

– Зависит от того, насколько я голоден.

Она бросила в него ближайшую подушку. Герцог поймал ее и сунул себе под голову, затем обнял Эмму и привлек к себе. И вдруг удивленно вскрикнул.

– Что такое? – встревожилась Эмма.

– Господи, да у вас ноги точно лед!

– Я же вам говорила. Похоже, я одна из тех женщин, которым всегда холодно.

Он сел и обеими руками взял ее лодыжку. Быстро растер, согревая озябшую ступню, потом взялся за вторую. Но Эмма воспротивилась:

– Право же, вы не обязаны это делать.

– Обязан, если вы намерены остаться в моей постели. А вы останетесь. Я еще не закончил с вами. – Он протянул руку к ее ступне. – Давайте сюда!

Эмма позволила ему согреть свои ноги.

– Только не смейтесь надо мной, прошу вас. Я знаю, что это выглядит очень неприглядно!

– Неприглядно? – Он погладил ее голую ногу от ступни до колена. – В вас все прекрасно!

– Я про палец на ноге. Точнее, про его отсутствие.

И тут Эш увидел ее ступню, на которой не хватало мизинца.

– Вы родились без пальца?

– Нет… отморозила.

Он провел пальцем по бугорку.

– Я пыталась вас предупредить. – Она выдернула ногу из его рук. – Господи, как стыдно!

Герцог развеселился.

– Какая вы смешная! Вы боитесь, что я – именно я! – буду переживать из-за того, что у вас не хватает этого дурацкого пальца. – Он ткнул себя в покрытую шрамами щеку. – Вы на меня-то посмотрите.

– Но это другое! Вы были ранены на войне. Это знак вашей доблести. А я ношу отметину в результате собственной глупости.

– Я вижу глупость лишь в том, что вы хотели скрыть эту отметину от меня.

Эмма склонила голову набок.

– Несколько лицемерное заявление, вы так не считаете?

– Нет.

– Вы попали впросак, прямо-таки вляпались в него.

– На самом деле оно нашло меня само. Врезалось в меня. – Эш перевалился на бок и приподнялся на локте. – На поле Ватерлоо, в виде снаряда Конгрива. Мощная штука, почти невозможно навести на цель. Один такой снаряд случайно развернуло прямо на нас, и мне повезло стать мишенью.

Эмма молча смотрела на мужа, не осмеливаясь произнести даже слово из боязни, что он снова замкнется, уйдет в себя.

– После моего ранения, придя в сознание, в бреду нестерпимой боли и при ощущении того, мое тело лишилось некоторых частей, я поспешил убедиться, что мой член все еще при мне. Тогда я сказал себе: отлично, я рад, что остался жив.

Эмма улыбнулась:

– И я рада. Я никогда не испытывала ничего подобного.

– Соблазнительно было бы принять это за комплимент, но я не уверен, что стоит обольщаться, учитывая ваш ограниченный опыт по этой части.

– Может быть, мой опыт не такой уж скромный, как вы полагаете. Я… – Эмма собралась с духом. – Я не девственница, то есть я хочу сказать, что не была невинна, когда мы с вами встретились.

В комнате повисло тяжелое молчание. Под этой тяжестью ей стало трудно дышать.

– Вы молчите? – Эмма наконец осмелилась подать голос. – Неужели вам нечего сказать?

– Позвольте, я угадаю. Тот мальчишка у вас дома?

– Да. Я знала, что это неосмотрительно, но пережила настоящее приключение. Мой отец не допускал компромиссов, а я всегда была немного бунтаркой.

– Я заметил.

Эмма никогда не была паинькой, как ни старалась. Было нелегко понять, чего вообще от нее требовал отец. Если ей удавалось добиться хоть небольшого успеха, чтобы снискать его одобрение, то он просто отодвигал границы. Настал момент, когда Эмма просто опустила руки и стала искать любви и одобрения вне дома.

Несомненно, именно это в конце концов и привело ее к беде.

– Он был сыном местного сквайра, – продолжала рассказывать Эмма. – Тремя годами старше меня. Иногда мы случайно встречались во время прогулок. Мне льстил его интерес. Был один поцелуй, потом два, потом… Я воображала, что безумно в него влюблена. В доме его сестры давали бал, и он попросил сестру пригласить меня. Сказал, что это будет особенный вечер для нас обоих.

– Представляю, что за «особенный вечер» он имел в виду!

Эмма бросила взгляд поверх плеча герцога, ее глаза затуманились.

– По такому случаю я сшила себе новое платье. Шелк цвета красной розы, золотая лента на талии и на рукавах. Провела долгие часы, накручивая волосы на папильотки и орудуя щипцами, чтобы мои локоны легли как надо. Какая я была наивная! Верила, что он собирается сделать мне предложение. Даже когда он запустил руки мне в корсаж и задрал юбки, я все еще верила, что он сделает предложение – потом. Думала, что он просто не смог противиться страсти, вот и все. Я была романтичная дурочка.

Опустив подробности того эпизода, Эмма закончила рассказ:

– Нас застали вместе, что само по себе было очень унизительно. А потом он отказался на мне жениться – и мне настал конец. Кажется, в его семье считали уже решенным, что он женится на какой-то дальней родственнице.

– К черту родственниц! Кто-то должен был призвать негодяя к ответу.

– Желающих не нашлось. У меня не было братьев, которые стали бы отстаивать мою честь, а отец… Отец не стал ничего требовать. Обвинил во всем меня. Какого обращения я ожидала, сказал он, разгуливая в платье непристойного красного цвета? Отец назвал меня шлюхой, библейской Иезавелью, сказал, что не винит юношу за отказ жениться. Еще он сказал, что меня не захочет ни один порядочный мужчина, и потребовал, чтобы я немедленно убиралась из его дома и не вздумала возвращаться.

Даже сейчас, спустя шесть лет, боль была такой же обжигающей, словно все это случилось вчера. Эмма понимала, что общество жестоко осудит ее за проступок, но собственный отец?.. Джайлз обманул и разочаровал ее, но именно отец стал тем мужчиной, который разбил ей сердце.

Вот почему она должна помочь Девине Палмер. Она не допустит, чтобы еще одна молодая женщина стала в глазах света изгоем. Этому не бывать – она обязательно отыщет возможность ей помочь.

Она завершила свое горькое признание:

– Была зима, шел снег. У меня не было денег. И я пошла в Лондон пешком.

– И пришли с девятью пальцами.

Эмма кивнула.

– И вы до сих пор дрожите от холода.