Тесса Дэр - Хотите быть герцогиней?

Эш предпринял столько усилий, но вечер, кажется, его не радовал. Он ерзал на стуле на протяжении всей пьесы, в нетерпении барабанил пальцами по колену и ворчливо распекал актеров и их плохую игру.

В четвертом акте, когда оставались еще две сцены, он склонился к уху Эммы и прошептал:

– Представление ужасное, и ему, кажется, не будет конца. С меня довольно. Пойду распоряжусь насчет кареты.

– А как же конец пьесы? Я хочу знать, чем дело кончится.

– Кормилицу заколют. Муция заколют. Бассиана заколют. Сатурнина заколют. Марция и Квинтуса обезглавят. Тамора умрет от болезни желудка – причину этой болезни вам не нужно знать. Аарона закопают по шею в землю и бросят умирать с голоду.

Ошеломленная Эмма повернулась к герцогу:

– Зачем вы все испортили?

– Я ничего не портил. Это трагедия Шекспира. Они у него все такие. Все действующие лица умирают – и пьесе конец. – Он взял Эмму за руку. – Нам пора ехать.

– Почему вы хотите ехать так рано?

– Вам тоже следует поторопиться. – Его голос посуровел. – Или вы хотите задрать юбки и сесть мне на колени, чтобы я мог взять вас прямо здесь, в ложе?

Значит, это она стала причиной его беспокойства.

– Вы всегда делаете подобные предложения таким угрожающим тоном. А между тем это меня только больше интригует. – Она небрежно положила руку ему на бедро. Потом начала поглаживать – всего одним пальчиком.

Эмма немедленно почувствовала, как он начал возбуждаться.

– Женщина, вы меня убиваете!

Эмма пожала плечами.

– Вы же сами сказали: трагедия Шекспира. Все умирают – и пьесе конец.

– Довольно. – Герцог вскочил. – Я велю подать карету, и мы отправимся домой. В постель! И прежде чем я закончу, вы умрете десятью маленькими смертями, не меньше.

Очень хорошо. Если он настаивает…

Как только герцог вышел, Эмма попыталась вновь сосредоточиться на представлении. Безуспешно. С тем же успехом актеры могли бы говорить на латыни. Диалоги влетали в одно ухо и вылетали в другое, не оставляя в голове абсолютно ничего.

Через несколько минут Эмма возрадовалась, услышав звук открываемой двери. Она встала, торопясь выйти. Сценические страсти ее больше не занимали.

Вот только в ложу вошел не герцог.

Это была мисс Аннабел Уортинг.

– Мисс Уортинг? – Эмма была так потрясена ее появлением, что присела в глубоком реверансе прежде, чем вспомнила, что теперь она герцогиня и это Аннабел Уортинг полагалось приседать перед ней.

– Наслаждаетесь вечером, Эмма? – поинтересовалась вошедшая.

– Очень.

– Забавно, не правда ли? Никогда не предполагала, что наши с вами дорожки пересекутся в таком месте.

– И я тоже, мисс Уортинг. – Эмма настороженно разглядывала молодую женщину. – Простите, вы что-то хотели?

– Разве мне нельзя поздороваться со старой подругой?

Со старой подругой?

Бывшая невеста мужчины вряд ли может стать подругой жене того же мужчины. Более того, Эмма знала, что бывшая нареченная герцога никогда не отличалась ни добротой, ни великодушием.

– Ах, Эмма, у вас, должно быть, голова идет кругом. Забраться так высоко и так стремительно!

– Вы пришли сюда потому, что считаете меня интриганкой, которая воспользовалась тем, что ваша помолвка была разорвана?.. Уверяю вас, вы ошибаетесь. Герцог сам предложил мне выйти за него. Его предложение застало меня врасплох.

– О, это мне известно. Но подозреваю, что вы не знаете, почему он сделал предложение именно вам.

Эмма была слишком удивлена, чтобы отрицать. Да и не могла она этого отрицать. Ведь она с самого начала настаивала: в женитьбе герцога на ней нет никакого смысла.

– Я знаю причину. И все знают. Мне не хотелось бы об этом говорить, однако вы заслуживаете того, чтобы знать правду. Вот зачем я пришла сюда – сказать это вам, как подруга. – Аннабел подошла ближе и понизила голос: – Эшбери женился на вас, чтобы отомстить мне.

– Что?

– Да. Просто в пику мне. Очень жаль, что приходится это говорить, но я знаю этого человека. Наша помолвка длилась больше двух лет. И он был в ярости, когда она была разорвана, поэтому и женился на моей модистке, чтобы надо мной посмеяться. Он уже демонстрировал его вам – свой жестокий юмор? У Эшбери всегда был этот темный порок, задолго до того, как его ранили.

– Я прекрасно знаю, что мой супруг… – Эмма сделала особое ударение на последнем слове в знак того, что Эшбери теперь принадлежит ей, – …не является совершенством. Я также знаю, что он храбрец и достоин уважения. Он был ранен, когда защищал Англию. Если вы не понимаете, что его раны свидетельствуют о его доблести и чести, то ему повезло избавиться от такой невесты. Наш брак не ваше дело.

– Он сделал ваш брак моим делом. – В голосе Аннабел зазвучали резкие ноты. – Выставил вас напоказ лондонскому обществу! Унизил меня в глазах света! Я советую вам, ради вашего же блага: не задирайте нос! Может быть, вы и вышли за герцога, но каждая светская дама знает вас как портниху, которая в недавнем прошлом стояла на коленях у ее ног. Свет никогда не даст вам это забыть.

– Мне безразлично, что думают светские дамы.

– Да, но вам небезразличен он. Угадала?

Эмма не ответила.

Мисс Уортинг укоризненно поцокала языком.

– Вы всегда казались такой сообразительной девочкой! Вы, разумеется, не думали, будто герцог может жениться на женщине вашего круга без каких бы то ни было серьезных причин. Даже если бы воспылал к вам страстью, он бы просто взял вас в любовницы.

– Нет, это ему бы не удалось. Я бы никогда…

Аннабел обвела взглядом зал – ее губы сложились в презрительную усмешку.

– Как я слышала, джентльмены предпочитают брать в любовницы простушек. В постели девицы вроде вас делают такие вещи, которых леди никогда себе не позволят.

«Как она смеет?»

– Я не собираюсь выслушивать ваши оскорбления. Не желаю слышать, как вы поливаете грязью герцога Эшбери.

– Так вы мне не верите? – Аннабел приобняла Эмму за плечи и повернула, слегка взмахнув веером в направлении противоположной стороны театра. – Видите, вон там, налево, на один ярус ниже, – моя мать.

Да, в ложе напротив восседала миссис Уортинг. Эмма тотчас узнала старую каргу, которая так любила ею помыкать во время бесконечных примерок Аннабел.

– Лорд Кэрролтон был так добр, что позволил нашей семье пользоваться его ложей. Во второй четверг, когда в театре дают новую пьесу, мы всегда тут. – Аннабел пристально поглядела на Эмму. – Знаете, какой сегодня день?

Эмма отважилась на догадку.

– Разумеется, это совпадение.

– О нет! Эшбери знал, что я буду здесь. – Мисс Уортинг оглядела ложу. – Он не рассказывал вам, как мы с ним познакомились? Он весь вечер не сводил с меня глаз, сидя как раз на этом месте. Не мог отвести взгляд, пока не закончилось представление.

Шампанское в животе у Эммы вспенилось и закружилось водоворотом.

– Держу пари, это он выбрал для вас платье. – Аннабел ткнула пальцем в рукав. – Красное, как вишневый пирог. И усадил вас так, чтобы я заметила, иначе его ухищрения пропали бы даром.

Эмма припомнила сказанные мужем слова.

«Вы должны сесть впереди. Вы должны видеть сцену. А публика должна видеть вас. Они должны вас не только видеть, но и восхищаться вами».

– Ну как, сейчас-то вы мне верите? Зная, что в этот вечер моя семья приедет в театр, он вырядил вас в красное, достойное шлюхи платье и устроил этот дешевый спектакль. Новоиспеченная герцогиня из простонародья! Он вас использует, Эмма. Для него вы просто средство мести.

Эмма была вынуждена прислониться к стене – для поддержки. Театральный зал закружился у нее перед глазами. Она не хотела верить Аннабел. Ничему из того, что она наговорила. Эмма твердила себе, что не должна сомневаться в своем муже.

Однако, как сказала Аннабел, все кусочки головоломки сложились. Внезапная поездка в театр, платье, пьеса. И главное – она так и не поняла, зачем он так стремился на ней жениться, почему сделал предложение через десять минут разговора в библиотеке, ничего о ней не зная?

Нет, все-таки кое-что он о ней знал наверняка. Он знал, что это она сшила Аннабел подвенечное платье.

О боже!

Что, если сегодня он действительно старался не ради нее, Эммы, но ради другой? Что, если она ошибалась в собственных ощущениях?

Эмма стала вспоминать каждый день, проведенный с герцогом, каждый разговор. Отношения, которые она выстроила. Чувства, которые – как она надеялась – он когда-нибудь с ней разделит.

Неужели не было ничего, кроме уязвленной гордости и жестоких намерений?

Она не даст и ломаного гроша за то, что думают о ней Аннабел Уортинг и прочие светские дамы. Но если Эш?

Она схватилась руками за живот. Внизу, на сцене, пятый акт приближался к своей жуткой развязке. Актеры «умирали» направо и налево, стенали, спотыкались, падали на подмостки.

«Как отвратительно они играют, – подумала Эмма. – Как неубедительно».

А в ней умирала душа, хотя не было ни стонов, ни падений, только гнетущее, пустое отчаяние.

«Эмма, ты виновата сама. Тебе следовало сначала подумать».

Она думала, хорошо думала – вот что было самое ужасное. Красный шелк порхал вокруг нее как жестокая насмешка. Она снова оказалась одураченной.

Ей нужно уехать, и уехать прежде, чем он вернется.

Но кто-то раздвинул драпировки и вошел в ложу.

– Что здесь происходит?

Слишком поздно.

В нем бушевала ярость.

Эш ушел от радостной, кокетливой женщины, которая, вероятно, уже предвкушала, что он подарит ей наслаждение прямо в карете, по дороге домой, а вернувшись через четверть часа, нашел ее бледной, дрожащей, загнанной в угол. А причина тому… Что ж, причина была очевидна.

Эш перевел взгляд на Аннабел.

– Что вы ей сделали?

– Ничего. Просто сказала правду. – Глаза Аннабел сверкали от обиды и гнева. – Подлец! Разве вы не достаточно надо мной посмеялись? Неужели надо было тащить сюда эту потаскуху, швейных дел мастерицу, чтобы унизить меня в глазах всего Лондона?