Тесса Дэр - Хотите быть герцогиней?

– Если вы так дорожите своей женой и ребенком, то вам, наверное, следовало подумать об этом раньше, – возразила раздосадованная Эмма. Ей очень хотелось найти компромисс. – Если вы отказываетесь делать заявление, то по крайней мере дайте мне обещание, что чудовище из Мейфэра выйдет в отставку, отправится на заслуженный отдых в деревню и оттуда не вернется. Дайте мне клятву, что сожжете все ваши плащи и шляпы и больше не станете бродить по ночам!

– Договорились. – Он коснулся ее подбородка, приподнял лицо и поцеловал. – Чудовище из Мейфэра больше не появится. Клянусь.

– Советую вам держать слово, – грозно сказала Эмма. – Не то бойтесь гнева кровожадной невесты!

– Готово. – Эмма помогла застегнуть последнюю пуговицу на новом платье Девины. – Удобно? Не слишком стягивает?

– Нисколько.

С помощью Фанни Эмма смогла устроить Девине примерку в швейной мастерской. Они держали мастерскую открытой допоздна, пока мадам отправилась с еженедельным визитом в магазин, чтобы взглянуть на новые шелка.

Девина рассматривала себя в зеркале, поворачиваясь туда-сюда.

– Эмма, вы действительно творите с тканями чудеса!

Чудеса? Возможно. Но настоящего чуда ей не совершить.

– Надеюсь, платье поможет вам скрыть живот еще на несколько недель.

– Я тоже надеюсь! Как раз на днях отец сделал замечание насчет моей располневшей талии. Я сказала, что ем слишком много жирного. – Она схватила Эмму за руки. – Мы должны как можно скорее получить разрешение! Когда герцог сможет встретиться с ним?

Ах боже мой! Эмма так боялась этого разговора. Ей придется сказать девушке, что из их первоначального плана ничего не выйдет. Герцог не желает появляться в обществе, а сама Эмма, как заявила Аннабел Уортинг, в глазах всего Лондона не герцогиня, а простая портниха. Вряд ли честолюбивый джентльмен позволит своей незамужней дочери гостить в доме такой сомнительной особы всю зиму.

Их затея была провальной с самого начала: теперь-то Эмма это понимала, – и ей было очень стыдно, что она подала надежду этой юной девушке.

Но это, однако, не означало, что она ничем не может ей помочь. У нее были Никола, Алекс и Пенни – дорогая Пенни, которая никогда не бросала в беде тех, о ком могла позаботиться. Взявшись за дело вчетвером, они наверняка придумают план получше. Да, именно это она и сделает: посоветуется с подругами за чаем на следующей неделе.

– Дайте мне еще немного времени, – сказала Эмма. – Обещаю, я вас не подведу.

Когда Девина ушла, Эмма отпустила Фанни, пообещав, что сама запрет мастерскую, как делала это в недавнем прошлом. Она закрыла ставни и разложила по местам портновские ножницы, ленты и булавки. И ею овладело щемящее чувство ностальгии. В конце концов, столько лет своей жизни отдала она этой мастерской! Ничего этого не забудешь за несколько месяцев.

Тук-тук-тук.

Вздрогнув, Эмма подняла голову.

– Мы закрыты! – крикнула она.

Тук-тук-тук.

Очень любопытно. Последний раз, когда она слышала такой настойчивый стук, в мастерскую ворвался герцог Эшбери – в мастерскую и в ее жизнь заодно. Но ведь он не следил за ней сегодня?

Хотя, если речь идет о ее супруге, кто может знать наверняка? Эмма побежала к двери, готовясь получить новый нагоняй на тему «герцогини не шьют платьев».

Она взялась за щеколду двери.

– Право же, мой жеребчик! Я зашла только на минуту, чтобы повидать давнюю подру…

Когда она открыла дверь, ее сердце остановилось.

На пороге стоял одетый в черное мужчина средних лет со шляпой в руках.

– Эмма, дитя мое! Мне сказали, что я найду тебя здесь, вот я и пришел.

– Отец?

Эмме показалось, что ее душа отделилась от тела и не сообщается больше с разумом. Сердце грозило выскочить из груди. Столько разных чувств снедало ее! Соблазнительной казалась мысль о мести. Она могла бы просто выгнать его, как однажды он выгнал из дому в ночь ее.

Можно было бы и позлорадствовать. Маленькая ехидная мыслишка подсказывала: «Отвези отца домой и води по комнатам, пока ему не сделается дурно от зависти к столь внезапно обретенному тобой богатству, а потом отправь его восвояси, выдав пятьдесят фунтов на церковные нужды».

Но где-то в глубине души ей хотелось сесть у его колен, услышать, что он ее любит, что она все еще его маленькая дочка.

«Осторожно, Эмма!»

– Зачем ты здесь? – тихо спросила она.

– Разумеется, чтобы увидеть свою дочь. – Он вошел в мастерскую, закрыв за собой дверь. – Посмотреть на тебя, Эмма, на мою дорогую девочку, которая стала совсем взрослой.

– Я теперь для тебя Эмма, вот как? Твоя дорогая девочка? Когда мы виделись в последний раз, ты, помнится, называл меня Иезавелью.

– Вот потому-то я и пришел. – Склонив голову, викарий разглядывал шляпу в своих руках. – Чтобы сказать тебе: я искренне сожалею.

Он искренне сожалеет?

Слова не доходили до ее сознания. Она не могла уловить их смысл.

Эмма завороженно смотрела на макушку отцовской головы. За исключением нескольких спутанных волосков, прилипших к коже, его голова сияла лысиной. Так странно было видеть его шесть лет спустя. В памяти отец остался тем, кто внушал страх, метал в нее молнии гнева, а сейчас, в лондонской суете, казался жалким, съежившимся.

Викарий не поднимал на нее глаз.

– Мне не следовало этого делать: не следовало выгонять тебя из дому. Я пришел, чтобы исповедаться тебе в своих грехах. Умоляю, найди в своем сердце и даруй мне прощение…

Ее сердце замерло. После стольких лет он пришел к ней и признал, что поступил дурно. Попросил прощения. Именно этого она втайне хотела… не просто хотела, а отчаянно жаждала все это время. Только тогда она смогла бы жить в ладу с собственным сердцем.

И все же… Все было не так, как она ожидала. В ее душе не спешили воцариться мир и покой. Кровь билась в жилах, отдаваясь болью в голове.

– Все эти годы я часто думал о тебе, – продолжал отец. – Тревожился за тебя. Молился.

– Не знаю, могу ли тебе верить. Если сейчас ты разыскал меня так легко, почему не сделал этого раньше? Если тревожился обо мне, отчего не написал письмо? Ни разу не поинтересовался, есть ли у меня еда и достаточно ли угля, чтобы согреться в холодную ночь? Тебе было все равно. Ты, возможно, считал, что так и должно быть – в наказание за мой грех.

По ее спине пробежал холодок. Эмма обхватила себя руками, надеясь унять дрожь. Она не допустит, чтобы отец снова взял над ней верх.

– Это не так, – сказал он. – Клянусь.

– Тогда что тебе нужно от меня сейчас? Денег? Какого-то одолжения? Ты, должно быть, слышал, что я вышла замуж.

– Нет-нет, ничего такого. Я же сказал тебе. Я лишь хочу, чтобы простила меня.

– Да, сейчас самое время.

– Я… – Он не выпускал из рук шляпу. – По правде говоря, это Бог. Бог говорил со мной.

С ним говорил Бог? Эмме не верилось, что она это слышала собственными ушами.

– То есть говорил со мной не сам Господь Бог. – На его бледном лице было написано смятение. – Меня… ночью посетил некий ужасный посланник. Демон.

Эмма решила, что подступающая старость сказалась на его рассудке.

– Дочка, это было ужасно! Демон появился в моей спальне среди ночи и сказал, что дни мои на земле сочтены и я должен помириться с тобой. Иначе мне придется вечно гореть в аду.

– Значит, ты пришел принести извинения не ради меня. Ты преследуешь собственный интерес. – Эмма покачала головой. – Право же, отец, ты совсем не изменился.

– Но ведь так будет лучше нам обоим! Знаю – и всегда знал, задолго до того, как мне явился этот демон, – что я обошелся с тобой дурно. Все эти годы грех тяготил мою душу точно мельничный жернов. Мне не будет покоя, пока я не получу твоего прощения.

Эмма горько рассмеялась.

– Не видать тебе покоя! Может, стоит попробовать спать в холоде, как спала я, когда ты выгнал меня из дому?

– Значит ли это, что ты не желаешь даровать мне прощение?

– Не знаю. Но торопиться не хочу.

– Ты не можешь мне отказать! – Отец раздражался все сильнее. Эмма слишком хорошо знала эту его манеру читать нотации. – Ты моя дочь! Разве я не одевал тебя, не давал пищу и кров, не растил тебя шестнадцать лет, руководствуясь принципами милосердия?

– Но разве я не любила тебя каждый день из этих шестнадцати лет? – Голос Эммы дрогнул. – Каждый вечер, сидя в часовне, может, я и молилась Богу, но искала прежде всего твоего благословения. Впрочем, какая разница, правда? Но одна-единственная ошибка перечеркнула все. И все эти годы я страдала не от отсутствия одежды, еды и крова. Даже предательство возлюбленного не причинило мне столько горя. Мое сердце разбилось, когда я поняла, что ты никогда не был таким, каким я тебя любила. Даже наполовину.

– Эмма, прошу тебя. Не суди столь сурово! Ты должна понять, что все случившееся в ту ночь стало для меня полнейшей неожиданностью. Я был оглушен. Я едва отдавал себе отчет, что чувствую, не говоря уже о том, чтобы понимать, что делаю.

– Ты прекрасно понимал, что делаешь. И я точно знаю, что ты чувствовал. Ты стыдился. Стыдился меня, стыдился того, что могут сказать люди, если узнают. Трусость – вот что это было. Простая трусость. Вот это и был твой мотив. И сегодня тебя привела сюда именно трусость. – Эмма подошла к двери. – Я прошу тебя уйти.

– Нет! Нет, Эмма! Ты не можешь так со мной поступить. – Он упал перед дочерью на колени. – Ты же не видела его! Демона! Он был ужасен. Мне было страшно на него смотреть. Его лицо… обожженное, перекошенное, и у него…

– Погоди. – У Эммы замерло сердце. – Говоришь, у него было обожженное лицо?

– Да. Самым жутким образом. Несомненно, это действие серы! Но дело не только в том, какое страшное у него было лицо. Он… угрожал мне адским огнем и бюрократической волокитой. Он оскорбил мои занавески. Он называл меня всякими отвратительными именами.

– Например, какими?