Энди Тейл - Хозяйка дома у озера

— Надо было все-таки заложить дверь и вся недолга, — невпопад произнес он.

— О чем ты? — тут же насторожился его собеседник.

— Не о чем.

— Может, сам приедешь? Я в офисе.

— Прости, но я занят.

— Интересно чем? — уточнил референт отца, а потом добавил: — Впрочем, мне все равно. Так тебе нужна эта открытка или нет?

— Нужна, но приехать я не смогу, придется тебе завозить. Давай встретимся в кафе или на улице, или в магазине, да где угодно, хоть у второго верстового столба. Скажи во сколько приедешь.

— Сегодня не могу, да и завтра тоже, мы с твоим отцом едем в типографию, а это сам понимаешь километров четыреста, а по нашим дорогам…

— Пусть Аллу с собой возьмет, тогда ему не до дороги будет.

— Он ее и возьмет, — уныло сказал Андрей.

— Сочувствую, — впервые искренне сказал Матвей.

— Могу приехать послезавтра.

— Значит договорились. У местных тут праздник какой-то, вроде день всех святых… — произнес мужчина и вдруг вспомнил, что говорила ему про этот день «ведьма с факультета».

— Мне нет дела до деревенских танцулек, но открытку я привезу. И бумаги на подпись.

— Отлично, — едва слыша собеседника, произнес Матвей и добавил: — Просто отлично.

И отключил вызов.

Настя смотрела, как Матвей ходит по дому, слышала, как зовет ее. Он даже поднялся на чердак… Вот не терпится человеку на тот свет отправиться! Но бывший папенькин управляющий держал слово. Собственно, это все, что ему оставалось.

В кладовку Матвей заглянул несколько раз. Интересно зачем? Думал, что с первого раза ее не приметил? Или, что она схоронилась за вешалкой? Иногда резко оборачивался, словно надеясь, что он стоит у него за спиной. Она и стояла. Но вот дать себя увидеть не могла. Не сейчас.

Она была права, в этой кладовке, хранились не только ее письма. Но и ее память. Кладовка, это как пороховой заряд, что был заложен в дуло ружья. Одно движение, и разнес голову в клочья.

Настя вспомнила все, что случилось. И пусть она давно забыла, что такое стыд, стыдно все равно было. Особенно перед…

— Теперь ты понимаешь, — прошелестел голос.

Она оглянулась. Управляющий стоял возле двери на кухню и с тоской смотрел на ведро со святой водой, словно прикидывал, как бы половчее в нем утопиться.

— Да лучше бы не понимала, — Настя отвернулась, а потом еще тише добавила. — Мне нужно время.

— Для чего?

— Я хочу провести его с ним, — она снова посмотрела на Матвея, который, что-то старательно писал на листе бумаги. — День-два, как мертвая и один день, как живая. А потом я уйду с тобой.

— Ты пожалеешь, — прошелестел призрак папенькиного управляющего, исчезая. Прошелестел без всякой злобы, просто констатируя факт.

— Знаю, — едва слышно ответила она, наблюдая, как Матвей крепит записку к холодному ящику, как берет со стола телефон и ключи, накидывает на плечи кофту, как идет к выходу.

Мгновением позже она оказалась напротив исписанного угловатым почерком листа. И пусть папенька считал, что читать девке ни к чему, учитель у нее был, потому что одно дело с гонором рассуждать о куцем бабьем уме перед сборищем таких же мужиков в изрядном подпитии, особенно когда их жены не слышат, и совсем другое не дать дочери, пусть и ненужное ей образование.

«Уехал по делам, вернусь к вечеру. Приготовь ужин. Из ядов я предпочитаю соль, в крайнем случае, сахар. Матвей»

Эта записка была адресована ей. Настя перечитала ее снова и поняла, что улыбается. А еще поняла, что все сделала правильно. Намеревалась сделать. Потому что когда он узнает всю правду, когда поймет, что она натворила, то уйдет из ее жизни так же легко, как посыльный в лавку за хлебом. А она этого не вынесет.

Думала, что уже никогда не сможет чувствовать? Ошибалась. А по сему, лучше она уйдет первой и оставит Матвея в его человеческой жизни. Он найдет себе новую невесту, женится, та нарожает ему с десяток детишек….

Настя стояла напротив холодного ящика, представляла себе жену Матвея и очень хотела вцепиться той в волосья, как невоспитанная дворовая девка. Ишь, чего удумала, детишек ему рожать!

Девушка подняла полупрозрачные пальцы, провела по бумажке, как слепая. С улицы раздалось рычание. Значит, Матвей уже сел и оживил в свою повозку.

Что ж, она сдержит слово и проведет сегодняшний день рядом с ним. Настя закрыла глаза, а открыла их уже внутри автомобиля. Матвей вывернул руль, шины зашуршали по гравию. Те немногие, что видели ее, так сказать, во плоти, наивно полагали, что она привязана к дому, как цепная собака к конуре. Но к счастью, это было не так. Дом она любила, он не был для нее тюрьмой, он вообще не был тюрьмой.

Насте уже доводилось ездить на самоходной повозке, правда только после смерти. Один раз с потеющим толстяком, который взвизгнул, как девчонка, когда она появилась рядом с ним и, сгорая от любопытства, поинтересовалась, что это за огонечки рядом со штурвалом? Кажется, он съехал в ближайшую канаву, а потом выскочил на дорогу и бежал так резво, словно снова стал молодым и стройным.

Второй раз с молодым парнем, который не умел нормально разговаривать, а только сквернословил так, что она понимала одно слово из пяти. Матвей на его фоне, при всей любви к крепкому словцу, смотрелся как мальчик из церковного слова. В тот раз она оставалась незримой до самого питейного заведения, где тот влил себя несколько бутылок какой-то браги, а на обратном пути въехал в дерево. Старый, растущий у дороги клен было жалко, его потом спилили, а вот сквернослова нет, хоть его и упаковали с головой в какой-то уютный черный мешок.

Третий раз с девушкой, той, что не ела мяса. Самая интересная ее поездка. Оказалось, что для вот таких людей, держащих пост круглый год. есть специальные лавки, которые по виду мало чем отличались от тех, где продавали корм для скота. Настя даже потыкала пальцем в какие-то отруби, искренне не понимая, у кого их отрубили. И не удержалась и понюхала травяную колбасу. Да-да, именно травяную, а не кровяную. Узрев такое непотребство, нянька бы точно уверовала в пришествие анчихриста. А тот сбежал бы отсюда, ставя дыбом шерсть на спине и теряя подковы.

Матвей постучал пальцами по рулю и сбавил ход. Дорогу перед его машиной переходили молодые люди с красными колпаками.

— Эй! — крикнул он, и к машине обернулся мужчина. Настя его узнала, не так давно он подвизался в Алуфьего лекарем. — Привет.

— Привет, — отозвался лекарь.

— Что за шествие? — уточнил Матвей.

— Боковую улицу перекроем, чтобы сцену собрать. Эх, жаль центральную нельзя, федеральная трасса, — попенял лекарь. — Каждый кто-нибудь под машину попадает. Носятся как психи, и ограничение им не указ. А ты какими судьбами?

— Библиотекарь на месте?

— Не припомню, чтобы он отсутствовал. Дома ему скучно, вдовый он, дети разъехались, внуки редкие гости, — мужчина развел руками. — А что заскучал, в своем доме у озера?

— Да если бы, — ответил Матвей. — Я по личному вопросу.

— По личному — это хорошо. Приходи на праздник, шествие начнется в десять, детишки из школы танец приготовили. Бабка Шура пирогов напечет, — он махнул рукой в сторону местной трапезной, над которой была намалевана чашка, от которой шел дым. — Но к полудню их уже разберут. А вот кофе лучше брать у Анфиски. — Еще один кивок, на этот раз в сторону кабака на той стороне дороги. — Кофе у бабки Шуры чистый яд.

Настя с интересом присмотрелась к заведению неведомой бабки, раз там разливают яд, надо бы побывать. Беда в том, что закрыть глаза, а открыть их уже внутри девушка не могла. Пока не могла. Это работало лишь с местами, где ей доводилось бывать хоть раз. Местами, что ей запомнились. А так было бы здорово, закрыл глаза, а открыл их уже в опочивальне государевой. Впрочем, опочивальня ей без надобности, а вот в сокровищницу она бы нос сунула. Хотя, в эти безбожные времена, государя выбирала чернь, и вместо помазанника божьего над людьми стоял президент. Слово-то какое, кажется французское, на название блюда с лягушками похоже.

— Учту, — ответил Матвей, — А кинотеатр у вас есть?

— Кинотеатр? — удивился лекарь, а Настя навострила уши. Матвей собрался в театр? А это нет там актриски размалеванные ноги задирают? Нет, это вроде не в театре. — Вообще-то есть, за домом творчества. Но он старый и фильмы там крутят старые, — парень указал направление.

— Благодарю, старые — это то, что надо. — Матвей сел обратно в машину, а Настя даже помахала лекарю на прощание. А тот вдруг нахмурился. Вот почему люди при виде нее всегда хмурятся? Что она тетеха что ли какая?

Лекарь даже хотел крикнуть что-то Матвею, но тот уже завел двигатель и свернул в переулок. Настя с улыбкой сидела рядом, сложив руки на коленях, как и полагалось благовоспитанной барышне.

Матвей объехал перегороженный квартал, вокруг которого добровольцы, под руководством Павла, расставляли красные конусы и знаки «движение запрещено». Сворачивая к библиотеке Алуфьево, он потянулся к телефону. Идея, вдруг пришедшая ему в голову, была проста. Нужно сделать так, чтобы дом и в самом деле стал его. Матвей не знал, даст ли это ему какие- либо преимущества перед призраками, но в одном был уверен точно. Он хотел этот дом. Что-то внутри него заявляло, что он его хозяин, пусть они с домом с первого взгляда не понравились друг другу…

Господи, он уже думает о доме у озера, как о чем-то одушевленном. Да, общение с мертвыми ни к чему хорошему не приводит.

Матвей набрал, номер, включил громкую связь и закрепил смартфон на панели, как раз в тот момент, когда на дорогу выскочил пацан на скейтборде.