— Чем же вам всем так полюбилась эта кладовка? — риторически спросил он, опустился на одно колено, коснулся рваного края обоев, сколотой штукатурки, одного из шатающихся кирпичей. Два других уже валялись под ногами. Кто-то очень хотел разнести эту стену к чертям собачьим. Интересно зачем? Это просто глобальная нелюбовь к обоям в цветочек? Или кто-то что-то ищет?

— Может, тем, что раньше это была совсем не кладовка? — тихо сказала Настя, и он почувствовал прикосновение ее пальцев к плечу.

— А что? Сокровищница вашего отца?

Мелькнула мысль, что этот нежданный домушник — каменщик может быть все еще в доме. Мелькнула и исчезла. Пока Настя стоит за его плечом, никто не осмелится подойти со спины. Да и свой дом она знала лучше него.

— Сокровищница папеньки находилась в погребе, он мог неделями оттуда не вылезать, инспектируя и дегустируя нажитое. — Матвей взялся за шатающийся кирпич и попробовал вытащить. — Не надо, — попросила она.

Вторая мысль была о полиции. Вандализм, что называется налицо, так что можно со спокойной совестью вызвать участкового, но… Матвей представил лицо местного служителя закона, который скорее привык выслушивать жалобы бабок на алкашей, и понял, никого он вызывать не будет. Сам разберется, ну или не разберется, и бог с ними с обоями.

В дыре было темно, и разглядеть что там никак не получалось. Может, сокровища инков, а может, наружная стена, сложенная не из кирпича, а из камня.

— Ты же знаешь, что я не послушаю? — спросил он, поднимаясь и поворачиваясь к девушке. — Кто это был? Он еще в доме?

— Нет, — Настя смешно сморщила носик. — Ушел раньше. Я слишком поздно его почувствовала. Почему? — она топнула ногой. — Если я слышу, как ветки стучат по стеклам, как гудит вода в трубах, а тут…

— Может, потому, что ты избегаешь этой кладовки? Избегаешь так давно и так старательно, что не чувствовать эту комнату стало для тебя так же естественно как и дышать? То есть, «не дышать». Я бы сказал, ты просто не хочешь ничего знать, из того, что происходит здесь и дом идет тебе навстречу. — Он посмотрел на девушку. — Давай не будем упражняться в психоанализе, а сделаем так: я сейчас закрою машину, вернусь в дом, заварю нам чая, сам заварю, не утруждайся, посидим за столом, и ты мне расскажешь… — Она подняла на него испуганные глаза. — Хотел бы я сказать «все», но не буду. Расскажешь то, что захочешь, то, что сможешь. Никакого принуждения. Расскажешь, а я тебе поверю. — Она не ответила, продолжая все так же испуганно смотреть на него. — Но потом, я вернусь сюда, доломаю то, что не доломал наш гость и посмотрю, зачем он приходил в наш дом и начал внеплановый ремонт. Договорились?

Настя дернула плечиком и растворилась в воздухе.

— Буду считать это согласием, — громко сказал Матвей и отправился к машине.

Он сделал все. как и обещал. Заглушил автомобиль, запер, вернулся в дом. умылся, подмел штукатурку в коридоре, заварил чай и даже налил две чашки. Но Настя так и не появилась. Странно, но он не обиделся. Алле он бы себя так игнорировать не позволил.

Сейчас же он просто включил ноутбук, сел за кухонный стол и снова стал искать. Вспомнил, куда планировал заехать и нашел на сайт местного исторического общества. У них был свой архив и пусть он уступал по объемам городскому, но имел ряд своих преимуществ. Во-первых, он был полностью оцифрован силами энтузиастов. Во-вторых, доступ к нему мог получить любой желающий, заплативший символическую сумму, в качестве добровольно-принудительного взноса. В-третьих, в нем было множество, так называемых, неофициальных свидетельств: фотокопий рецептурных бланков, например, на ртуть и долговых расписок, просто фотокарточек из семейных альбомов, писем и даже частично церковноприходские книги. В общем, всего помаленьку.

19. Ее откровения (2)

Оплатив доступ, Матвей набрал в поисковой строке название села, нашлось более тысячи документов, так или иначе связанных с Алуфьево. Конечно лучше искать на месте, ребята бы быстро помогли ему сузить поиск, но раз уж он не доехал до города… В какой-то момент своих изысканий мужчина поднял голову от экрана и увидел, что Настя сидит напротив и смотрит в чашку с чаем, с таким видом, словно прикидывает, как бы половчее в ней утопиться. Или утопить кого-то другого.

Она выглядела такой расстроенной, когда поймала его взгляд, вздохнула, собираясь силами, как ребенок, который никак не может признаться родителям, что вазу с буфета разбил именно он, а не кот. Наверное, поэтому, он спросил совсем не то, что намеревался. И совсем не то, чего ждала она.

— Что у тебя было с библиотекарем?

Прозвучало слишком похоже на фразу из дешевой мелодрамы, Матвей даже сам поморщился. А девушка распахнула глаза и… покраснела. А он испытал мимолетное желание взять телефон и сфотографировать девушку, до чего она была милой с этим румянцем.

Тьфу ты! И что дальше? Чему он начнет умиляться? Котятам? Цветочкам на лугу? Листикам в ее волосах? Капельке влаги на ее коже? А что…

— Нууу, — протянула она и отвела взгляд.

Он чуть не рассмеялся.

— Он был таким веселым когда-то. — Она вздохнула. — Она меня не боялся. И показывал мне… — девушка замолчала на полуслове.

— Не издевайся над моей фантазией. Я даже затрудняюсь предположить что.

— Книги, — со вздохом призналась она. — У него было прижизненное издание «Историй» Андерсена, правда, на датском языке. Представляешь, я держала его в руках?

— С трудом. А с еще большим трудом верю, что такой раритет оказался у сельского библиотекаря или кем он там был в молодости.

— Учителем.

— Вот-вот. Это же не сотое переиздание Камасутры, чтобы быть у всех.

— А что это? — тут же оживилась Настя. — Ты мне покажешь?

— Ну, как я могу отказать, особенно когда ты так просишь. — Он улыбнулся, но тут же став серьезным спросил: — И что же случилось, раз у вас все было так хорошо и даже один экземпляр Андерсена на двоих? Он состарился?

— Не совсем. — Настя закусила губу. — Приехала его супружница.

— Ты обиделась на него, потому что он был женат?

— Да! А за кого вы меня принимаете, Матвей Васильевич? Конечно, обиделась. Я ему не батрачка, которой он скалит зубы, тогда, как его в опочивальне жена дожидается. — Настя даже вскочила из-за стола. — Я, конечно, сразу отказала ему от…

«Только не говори что «от тела», — мысленно взмолился он, хотя это и было глупо. Он с трудом представлял от какого тела может отказать призрак, да даже если бы и мог отказать, у девушки, которой более ста лет, обязательно есть прошлое. Более того, этот вопрос никогда не волновал его ранее, а вот сейчас…

— От дома, — сердито закончила она. — Но он не ушел. И вообще, оказалось, что мой дом принадлежит его супружнице, у той даже какая-то гербовая бумага имелась.

— И что ты сделала? — Матвею и вправду было интересно.

— Предупредила его, но он не понял, хотя, что может быть понятнее разрытого цветника, мертвых цветов или дохлой вороны на разделочном столе?

— У тебя кот был в советниках?

— Ты ведь не смеешься надо мной? — тонким голосом спросила она.

— Ни в коем разе. — Матвей снова посмотрел на экран, не понял ни строчки.

— Так он впечатлился?

— Еще как, — грустно, ответила она. — Он предложил извести свою супружницу.

— Извести? — уточнил он.

— Уж точно не позволить ей удалиться в обитель, — Настя прошла по кухне до окна и повернула обратно. — Скорее удавить, отравить, обезглавить, столкнуть с террасы, последнее ему больше всех по нутру пришлось.

— Богатый выбор.

— А он унаследует дом и милостиво позволит мне в нем жить, а возможно даже пустит в свою постелю. — Она всплеснула руками. — Он принял меня за кокотку, которая при живой-то жене…

— Ну проблему живости жены он и собирался решить с твоей помощью. — Настя возмущенно посмотрела на Матвея, и тот примиряюще поднял руки.

— Я понимаю…

— Нет, не понимаешь. — Она сжала ладони в кулаки. — Я не дурочка какая- нибудь, знаю, что сейчас никто не уважает брак, что можно развестись со старой женой и взять молодуху и даже дозволения патриарха на это не требуется. Можно завести содержанку или альфонса, можно жить во грехе, можно бросить дитятей, но… но…

— Настя, все это понятно, но скажи, ты же не согласилась, так чего переживать? Или… — Он посмотрел на девушку. — Ты же не…

— Ты что принимаешь меня за душегуба на казенном довольствии? — Девушка останавливаясь напротив него. — Я никогда не убивала по приказу людей!

— Только по велению души.

— Все-таки смеешься, — констатировала она, и тогда он, повинуясь какому- то наитию, попытался взять девушку за руку и даже немного удивился, когда это удалось.

— Я не смеюсь, а пытаюсь понять, почему ты так нервничаешь? — он потянул ее за руку, заставляя подойти ближе.

— Потому… потому что…

— Потому что ты допускала такую мысль, — Матвей обнял Настю и посадил себе на колени.

— Да, — тихо ответила она, не замечая ничего вокруг. — Допускала и подолгу стояла за ее спиной, прикидывая, как бы опрокинуть на нее полку с солениями. А потом увидела, как она сидит в спальне и вяжет пинетки. Вот такие крохотные, — Девушка показала пальцами. — И поняла, что она тяжелая, что у них скоро будет дите. — Она закрыла глаза и призналась: — Я их все-таки выгнала, уронила этому горе учителю на ногу топор, обухом правда, а потом сказала, что самое время столкнуть хромого мужика с террасы, как он для своей супружницы планировал.

— Так вот как он с женой «помирился». — Матвей отвел волосы девушки с плеча.

— Да, именно так, поэтому я и сказала, что ты не он… Матвей Васильевич, а что вы делаете? — вдруг опомнилась Настя.