Энди Тейл - Хозяйка дома у озера

— А это Анастасия Ивановна, называется соблазнение. — Матвей наклонился и прижался губами к ее шее. И сразу две вещи произошли одновременно. Первое, он ощутил лишь мимолетное прикосновение к коже девушки, а в следующий миг, его губы провалились в пустоту, и он перестал ощущать и без того невеликий вес сидящей на коленях девушки. А второе следовало из первого, Настя вновь стала бестелесным призраком.

— Оооо, — протянула девушка вскакивая. — Так вот оно какое.

— Лишь самое начало, в следующий раз начнем с того места на котором закончили.

— В следующий раз? — Она снова покраснела.

— Да. А пока можем еще поговорить, что ты там хотела объяснить? Что я не он? Я рад. Но это и так было понятно, хотя бы потому, — Матвей снова повернулся к ноутбуку, — Что он ничегошеньки не знает о Прохоре Ильине, и убежден, что тот сбежал с деньгами.

— Аты…

— А я убежден, что далеко он не убежал, раз обретается на чердаке. Стало быть, твой управляющий не появлялся здесь в те годы и не занимался шантажом, грозя убить твоего нового друга. Ну, и еще куча отличий, но все по мелочи. Я, например, никогда не убивал женщин и не планирую, а еще я выше его ростом…

Она все-таки рассмеялась.

Она все-таки рассмеялась.

— А теперь вернемся к нашим баранам. — Матвей посмотрел на экран и открыл первый попавшийся документ. — Так ты поведаешь мне, что там спрятано у тебя в кладовой вместо припасов на зиму?

Улыбка исчезла, и девушка отвела взгляд. Он не стал ее торопить, слово есть слово, вынуждать он ее не будет, захочет, сама расскажет. Матвей вернулся к ноутбуку, стараясь сосредоточиться на ровных строчках.

В шестидесятых годах сельсовет Алуфьево оттяпал у церковного прихода почти всю землю для строительства бараков. Там планировали поселить рабочих ближайшего добывающего предприятия. Благое начинание, если бы не одно «но». Земля при церкви уже была заселена мертвецами.

Сельсовет построил свои бараки прямо на кладбище. Захоронения, конечно, никуда не переносили, прошлись бульдозером и вся недолга. Люди возмущались, особенно старики, но против советской власти и ее позиции по поводу «опиума для народа» не пошли. Поплакали, поворчали, предрекая скорую гибель всем: от рабочих, до секретаря сельсовета, да и разошлись по домам оскверненных предков оплакивать.

— Ты ведь знаешь, что у нас нет баранов? — после долгого молчания уточнила Настя. Девушка стояла прямо у него за спиной, заглядывая через плечо на экран и читая статью из «Советского вестника». — Совсем бога люди не боятся. Осквернять могилы! — произнесла Настя…

И он все понял. Словно кто-то включил свет в его голове, осветив слова: могила, земля, осквернение.

— Вот что было неправильно! — Матвей обернулся и посмотрел на Анастасию. — Твой отец продал дом. Дом и землю, где похоронена его единственная дочь. А сам уехал. Вот где фальшь! Продать могилу единственной дочери — это нонсенс, а вдруг новый владелец решит построить колодец на этом месте или разбить огород? А он продал, уехал и забыл. Это возможно только если он точно знал, что там покоится не его дочь.

— Ты говоришь обо мне в третьем лице, — нахмурилась Настя.

— Понял, исправлюсь. Твой отец знал, что в той могиле не ты?

— Конечно, — Настя ответила таким тоном, словно он поинтересовался, светит ли еще солнце над миром.

— Так, — он встал, — у нас новые данные. Пропали деньги Завгороднего. Пропал его управляющий, но вряд ли их дороги с деньгами совпали. Ты умерла, арестовали Митьку Ильнина. — Теперь уже Матвей ходил по кухне туда-сюда. — Промышленник хоронит няньку под видом своей дочери. Вопрос, почему? — Он остановился у стола, посмотрел на Настю и спросил:

— Скажи, ты покончила с собой? — И поскольку она не ответила, добавил: — Это важно.

— Ох, Матвей Васильич, я на такие интимные вопросы только после свадьбы отвечаю, — лукаво ответила девушка.

— Говорят, ты повесилась?

— Правда? — полюбопытствовала она. — Как занимательно! Правда я не умею завязывать скользящий или, как про него еще говорят, узел висельника, да и никакой другой окромя швейного.

— Отлично. — Матвей подошел к окну. — Тогда вернемся к твоему отцу. Зачем ему хоронить няньку под твоим именем? Погребение скорей всего было скромным, закрытый гроб, неосвещенная земля, никакого отпевания или соборования, минимум людей, возможно только твой батюшка и был, так что разоблачить покойницу было некому… Но, повторюсь, зачем он это сделал? Итак, гипотеза первая: тела у него не было. — Настя фыркнула, и мужчина пояснил: — Знаю, звучит неправдоподобно, но все это дело неправдоподобное. — Он развернулся, дошел до стола и постучал пальцами по столешнице. — Гипотеза вторая: чтобы скрыть причину смерти. Будет странно, если та, которую ты объявил удавленницей, будет лежать в гробу с колотой раной в сердце или, например, без головы. Мало ли у следствия вопросы возникнут не сразу, а спустя время… Проводилась ли в то время эксгумация?

— А что это? Заразная болезнь?

— Допустим, проводилась, — не слушая девушку, продолжал рассуждать Матвей. — Завгородний хоронит под именем дочери ее старую няньку… — Он снова дошел до окна, остановился и мотнул головой. — Если вместо девушки в гробу найдут старуху, вопросов станет еще больше, но своей цели промышленник достигнет. То есть, причину смерти скроет. — Мужчина вздохнул. — Гипотеза третья: на момент своих похорон Анастасия Завгородняя была еще жива. — Он посмотрел на Настю и повторил: — Ты была жива.

— Восхищена вашим могучим разумом, Матвей Ильич, не знаю, что и сказать… — прошептала она. И кажется даже безо всякой иронии.

— Тогда молчи, не смотри на меня так и не сбивай с мысли. В любом случае, тело… Настя, очень трудно говорить «твое», я тогда не о том думать начинаю. Оттого и сбиваюсь на третье лицо, потому что ты сто лет назад и ты сейчас — разные люди для меня. — Он покачал головой. — Тело Анастасии где-то в другом месте. — Он посмотрел на девушку и грустно улыбнулся. — Знаешь, до этого момента, я не был склонен рассматривать твоего отца в качестве виновного, он был скорее пострадавшим. Он потерял деньги и дочь. А теперь вынужден признать, что все не так просто, во всяком случае, с твоими похоронами. — с этими словами Матвей вышел в коридор. — И главный вопрос нашей сегодняшней викторины, где покоится Анастасия Завгородняя? — Он шаг за шагом приближался к кладовке.

— И главный вопрос нашей сегодняшней викторины, где покоится Анастасия Завгородняя? — Он шаг за шагом приближался к кладовке. — Кажется, я знаю ответ. Тебе ведь поэтому не нравится эта комната?

Настя появилась на пороге кладовки прямо из воздуха, преграждая ему Дорогу.

— Что там было раньше? — спросил Матвей останавливаясь.

— Классная комната, — нехотя ответила девушка.

— Без окон? Или их тоже заложили?

— Без. Папенька считал, что раз уж мне пришла в голову блажь учиться, и ему теперь приходится оплачивать гувернантку, то отвлекаться на мир за окном слишком расточительно. А потом, когда, по его мнению, мое образование было закончено, то здесь сделали комнату для рукоделия. Пять лет изучать английский и французский, только для того, чтобы потом сидеть за пяльцами.

— Так ты у меня девушка с образованием? — удивился он. — Мне кажется или комната изначально была больше?

— Была. Письменный стол и классная доска туда влезали. — Отвечая, девушка старалась не смотреть на Матвея.

— А потом кто-то, подозреваю, что твой отец, возвел стену. Возможно не он сам…

— Сам, — перебила Анастасия. — В молодости он руководил постройкой торговых рядов и там, то ли из озорства, то ли в пику своему отцу, то есть моему деду, научился класть кирпич. Он всегда этим необыкновенно гордился, бог его знает почему. Бывало с пьяных глаз как начнет трясти кулачищами, да кричать, что он делал вот этими вот руками…

— Настя, отойди, пожалуйста, — попросил Матвей.

— Нет.

— Стену уже пытались взломать, стало быть, не только мы с тобой знаем, что она фальшивая. Что бы за ней не пряталось, этой тайне, так или иначе, пришел конец.

— А если я не пущу тебя? — спросила девушка и впервые за все то время, что они стояли в коридоре посмотрела ему в глаза. — Что ты будешь делать тогда? — в голосе вызов.

— Тогда я тебя поцелую, — сообщил он. — Кажется, сейчас моя очередь. А когда ты испугаешься и исчезнешь, все равно загляну в эту «классную комнату».

— А если я не испугаюсь, что ты тогда… — начала Настя, но он не дал ей закончить. Теория не его конек, Матвей был скорее практиком, поэтому он наклонил голову и быстро коснулся губами ее губ, и даже не удивился, ощутив их мягкость.

— Не испугаешься? Позволь тебе не поверить, — прошептал мужчина и снова поцеловал девушку.

Настя замерла, словно почуявшая охотника лань. Надо же, раз его потянуло на романтические сравнения, значит, дело точно дрянь. Настя замерла, но не исчезла и не оттолкнула его. Тогда он положил руки ей на талию и притянул к себе, а потом поцеловал, только уже по-настоящему, как давно хотел. Завладел ее невыносимо теплыми губами, заставляя их раскрыться. Девушка что-то пискнула, вздрогнула всем телом, когда его язык проник ей в рот, а потом тихонько застонала. Черт, он сам чуть не застонал, как впервые целующий девчонку юнец, но ее рот оказался таким манящим, а прикосновение губ таким сладким… Слаще, чем его первый поцелуй, что он урвал у одноклассницы Ленки в школьной закутке под лестницей. Настя вцепилась в его рубашку, словно боясь, что исчезнет уже он, а не она. Матвей не знал, что произошло бы дальше, вряд ли он смог бы сдержать себя и не прижать девушку к этой стене в цветочек и…