Энди Тейл - Хозяйка дома у озера

Девушка с трепетом коснулась стекла. Оно было холодным. Совсем другие ощущения. Может потому, что они настоящие. Начался ее день. Безумно длинный и безумно короткий.

— А Матвей где-то ходит, — задумчиво попеняла она, а потом, словно испугавшись собственных слов, торопливо добавила: — Лучше уж пусть там ходит, чем…

Она даже не решилась договорить. По сути у нее было два выхода. Выполнить требования управляющего, который с чего-то вдруг заскучал на чердаке, и сохранить мужчине жизнь, а потом… она даже всхлипнула от жалости к себе… уйти вслед за Прохором Федотычем. Потому что, оставшись рядом с Матвеем, она обречет его на странную жизнь, которая превратит молодого мужчину в старика из библиотеки. Ох, как же жалко себя такую молодую, такую несчастную.

Второй выход на этом фоне выглядел куда более реальным. Напугать Матвея, чтобы он сбежал отсюда, забыв про все. Сбежал так быстро и так далеко, как только сможет. И тогда папенькин управляющий не сможет выполнить угрозу, вернется на чердак и будет сидеть там, как сыч. А она все так же будет бродить по комнатам и считать пылинки. Вместе на веки вечные отныне и во веки веков.

Девушка фыркнула, хотя себя стало еще жальче. И Матвея захотелось увидеть еще сильнее.

Матвей задержался, но не испытывал усталости, наоборот он ощущал прилив сил и что-то подозрительно похожее на предвкушение. Оно было зыбким и неопределенным. Он давно забыл это ощущение, оно походило на то, что он испытал, когда сел за руль первой машины и нажал на газ. Интересно, почему он сравнивал свои ощущения от общения с Настей с первой поездкой на авто, которое он разбил в хлам?

Нет, плохая аналогия.

— Настя. — позвал мужчина, заходя в дом. пакеты в руках закрывали обзор.

— Настя!

Но девушка не спешила показываться на глаза, и он не мог сказать радует его это или огорчает. Он дошел до кухни и сгрузил покупки на стол. По крайней мере, у него есть время. Матвей убрал ключи от машины и стал опустошать пакеты. Наверное, слишком торопился, потому что разбил бутылку с соусом, чертыхнулся, рассыпал соль, подмел, не нашел скатерть и заменил ее двумя салфетками, положил столовые приборы, поставил относительно чистые бокалы. Достал из буфета чашку, очень красивую, сделанную под старину: тонкий фарфор, золотистый орнамент, даже клеймо мастера на дне. Она показалась ему как нельзя лучше подходящей к случаю, тем более, что на кухонном столе стоял открытый пакет с зернами кофе, хотя он не помнил, чтобы покупал его, всегда предпочитая возне с туркой, растворимый.

Матвей оглянулся в поисках парной чашки и увидел Настю. Девушка стояла в дверном проеме и пристально смотрела на его руки.

— Ты вошла или появилась?

Она не ответила.

— Твоя? — спросил он, глядя, как Настя медленно подходит к нему, как протягивает руку к чашке. На миг их пальцы соприкоснулись и Матвею больше всего захотелось взять ее руки в свои. — Все в порядке? — спросил он, когда она забрала у него чашку и стиснула так, что костяшки пальцев побелели.

— Да. Нет. Не знаю, — исчерпывающе ответила Настя. — Эта кружка их сервиза моей матушки, часть приданого если угодно. Сохранившаяся часть, остальное разбили. Или украли.

— Понятно, — сказал мужчина, хотя на самом деле, было ничего непонятно. Особенно, когда Настя вдруг бросилась к двери на террасу, распахнула ее и выбросила раритетную чашку вниз, откуда через мгновение раздался далекий звон. — А вот теперь непонятно.

— Дай слово ничего не есть и не пить из моих рук, — попросила девушка.

— Не могу. Как же тогда ты сможешь напоить меня ядом? — Матвей хотел пошутить, но увидев на ее глазах слезы, понял, что получилось всерьез. — Вот оно как… И чем я заслужил такую честь?

— Нет…это не я… это Прохор Федотыч предложил, — наябедничала она.

— А он-то с чего столь неравнодушен к моей судьбе, то сам удавить грозится, то тебя науськивает.

— Это кажется ему справедливым. — Она отступила от окна и легонько коснулась его руки, словно ища поддержки.

Матвей обхватил ее кисть и вдруг понял, что отчетливо ощущает тепло ее кожи, ее мягкость.

Если раньше прикосновения к насте походили на что-то невесомое, эфемерное, пусть и безумно приятное, словно перышком провели, то сейчас… Сейчас сердце забилось уже у него. Неужели, это правда? Он, конечно, надеялся, доказательство надежды, можно сказать, стояло на столе, но до конца Матвей все же не верил. Боялся поверить.

Словно во сне он взял ее ладонь в свои, поднес к губам и поцеловал. Девушка тихо охнула.

— Так это правда? Ты человек?

— И это все, что тебя волнует?

— Ага, а еще мировой голод и глобальное потепление.

— Это новые казни египетские за грехи наши тяжкие?

— Именно на них. — Мужчина повернулся к столу и сделал приглашающий жест. — Давай обсудим преступления и наказания за ужином. Не зря же я старался…

Настя обернулась и посмотрела на стол. Он ощутил поворот ее головы, физически, почувствовал, как волосы скользнули по его запястью.

— О, — только и смогла произнести она.

— Я ждал немного иной реакции, но да, ладно.

— Ты готовил мне ужин, а я тебе отраву, — горько констатировала Настя.

— Ну, разве мы не идеальная пара?

— Не смешно. Ты не слышал, я хотела тебя отравить?

— Все я слышал. Но считаю, что главное в жизни не намерения, а поступки. Чашку ты выкинула. Считай, я оценил твой поступок. Оцени и ты мой.

— Хорошо, — со всей серьезностью, словно он задал ей урок, сказала девушка, продолжая разглядывать накрытый стол: салфетки, вилки, тарелки, бокалы и еда, которую он купил в ресторане, все еще остывала в фирменных лотках. — Ты… вы…

— Давай уже раз и навсегда решим, что «ты». Хорошо? — Он снова поднес ее ладонь к лицу и поцеловал запястье. Не показалось, под тонкой кожей действительно бился пульс. — Ты и я. Мы. — Он не сдержал улыбки и словно не веря, произнес: — Ты живая.

Вместо ответа девушка посмотрела на него так, словно он нес какую-то несусветную чушь, да еще и уверял в ее важности. Она даже попыталась вырвать свою руку из его, но он не дал ей этого сделать.

— Матвей Васильевич… Матвей. — Голос девушки стал беспомощным. И ему по необъяснимой причине это понравилось. Может, он извращенец? — Хорошо, пусть будет по-твоему. Я живая. Можно теперь перейти к более важным вопросам?

— Что может быть важнее, чем возможность прикасаться? — Он снова коснулся губами ее руки, и она замерла, как замирает пойманная в ладони бабочка.

— Твоя жизнь, — тихо ответила Настя.

И в этот момент он понял, что окончательно и бесповоротно влюбился в стоящую напротив девушку. В девушку, которой не существует. В девушку, что на досуге раздумывает, как бы половчее его отравить. Наверное, интуитивно он знал это всегда, но отмахивался от этого знания, как от чего-то совершенно несерьезного, даже невозможного. И вот сейчас понял, что больше не хочет отмахиваться. И это было похоже на удар под дых, от которого сбивается дыхание, от которого тебе хочется не плакать, а смеяться. Обычное среднестатистическое любовное сумасшествие.

— Ты такая красивая, — сказал он с улыбкой.

— А ты такой невозможный. — От избытка чувств Настя топнула ногой и все-таки вытащила руку из его ладоней. Именно вытащила. А ведь наверняка, будучи призраком, просто бы растаяла в воздухе, став неосязаемой и даже не задумалась об этом. Есть вещи, которые делаются рефлекторно, без осознания. Это, как дурная привычка, когда человек щелкает пальцами и не замечает этого, как рефлекс, вроде кошачьего, благодаря которому зверь всегда приземляется на лапы. Не будь она человеком наверняка ушла бы от его прикосновения, как уходила всегда.

— Твоей жизни угрожают, а ты собираешься ужинать при свечах? — спросила она, с удивлением наблюдая, как он взял спички и стал зажигать самые обыкновенные свечи. — А чем тебя не устраивают светящиеся шарики? — Она посмотрела на потолок.

Эх, тут он с экзотикой явно промахнулся.

— Ничем, считай я просто хотел сделать тебе приятное и создать привычную обстановку. — Матвей стал доставать из упаковок блюда, уже порядком остывшие, и стал расставлять на столе.

— Привычная обстановка — это рушники вместо скатерти, вилки для десерта рядом с суповыми тарелками и бокалами для бренди. Считай, тебе удалось привести меня в изумление.

— Какая строгая оценка. Значит, меняем тарелки и вилки. Бокалы пусть будут, они мне нравятся, тем более, что ты так нервно относишься к чашкам. Кстати, не расскажешь, почему ты решила послушать Прохора Федотыча и все же попотчевать меня ядом? — Матвей поставил на стол блюдо с овощами, из которых он уверенно мог опознать только картошку. — Могла бы и меня сперва спросить, может, я предпочитаю обезглавливание фамильным мечом…

— Все бы тебе балагурить, Матвей

— Все бы тебе балагурить, Матвей, — попеняла она и призналась: — Папенькин управляющий сказал одну вещь, которая никак не выходит из головы. — Настя сморщила носик. — Он сказал, что если ты умрешь, то возможно останешься здесь. Навсегда. Со мной.

— Хм, это самый приятный комплимент, который я слышал. Девушка хочет быть со мной на веки вечные. И не называй меня умалишенным, это уже не новость, по крайней мере, для меня. Но тут одна загвоздка, я пока не готов умирать. Да и потом… — Матвей заменил тарелки на столе. — Я буду не первым, кто отдал концы в этом доме, вспомни хотя бы того, что упал с террасы. Разве он здесь? Ты скрываешь от меня другого мужчину? И где он? По традиции в шкафу?