Энди Тейл - Хозяйка дома у озера

— Так иди, — неожиданно предложил Сергей. — Иди. время еще есть. Найди ее.

— А он? — Мужчина посмотрел на раненого.

— Ас ним останусь я.

— Огнестрельное ранение, — покачал головой Матвей. — Они вызовут полицию.

— И пусть, — парень пожал плечами. — Я просто приехал на праздник, заблудился, услышал выстрел, прибежал, вызвал скорую. Мало ли мужиков по пьяни с оружием играются, взять хоть батьку моего. Думаю, прокатит, только, — парень указал на ружье, — сотри свои отпечатки со ствола и мой прихвати из кустов, другого оружия тут быть не должно.

— Черт, а ты соображаешь. — Матвей быстро протер дуло краем рубашки.

— Детективов много смотрю, — парень улыбнулся и добавил: — Лишь бы этот, — он посмотрел на Ильина. — не наплел им чего неправильного.

— Плести в ближайшее он ничего не сможет, а когда сможет… Знаешь, если он расскажет, что похитил призрака, его упекут в дурку. Это в лучшем случае. Признаться в неосторожности выгоднее, чем в том, чем он тут на самом деле занимался и куда вел меня под прицелом ружья. — Матвей выпрямился и добавил: — Спасибо тебе. Сергей.

— Пожалуйста. Я просто все еще надеюсь провести исследование, так что найди Настю.

Матвей кивнул, бросил взгляд в сторону скорой помощи и нырнул в кусты. Быстро добежал до просеки, подхватил лопату и ружье Сергея, и лишь потом остановился, пытаясь сообразить, что делать дальше. Смолкла сирена, а затем и двигатель машины, хлопнули дверцы…

Никаких дельных мыслей не наблюдалось. Вернуться и выбить из этого полудохлого управляющего правду? Хорошая идея, но проблема в том, что он не сможет. Матвей понял это, когда смотрел в глаза тому столетнему жмурику. Прав Прохор Федотович, не те нынче времена, не те люди. Мужчина перехватил поудобнее лопату с ружьем и быстро пошел сквозь лес. Бывший управляющий Завгородних сказал, что Настя в могиле. Выхода нет. Нужно найти могилу девушки. Она где-то там у дома. Все началось с дома у озера, все там и закончится.

Когда он подошел к дому, тот был темным. Хуже того, он был пустым. Матвей бросил лопату и ружью прямо в прихожей. На этот раз он не стал кричать и звать Настю, а быстро обошел все комнаты.

— Где же ты? — повторил он вслух вопрос, который задавал себе мысленно бесчисленное количество раз. Огляделся, увидел на столе остатки их с Настей трапезы.

Митька Меченный…

Владимир Ильин…

События и лица мелькали перед его мысленным взором.

Прохор Федотович…

Настя…

Господи, она даже написала письмо, о том, что управляющий ее отца ни в чем не виноват, словно это кому-то сейчас интересно. Смешная девчонка. Матвей достал из кармана мятый конверт и бросил на стол рядом с бокалами. Это все, что у него осталось. Это и еще фотография. Старая открытка, снятая в начале века. Матвей достал картонный прямоугольник, намереваясь бросить его туда же на стол. Но вместо этого посмотрел на старое изображение. Что там говорил управляющий? Где Настя?

Настя отворила дверь и посмотрела на увальня Митьку, что топтался на крыльце и мял в руках шапку. Странно, какие детали сохраняет память. Засаленная шапка, большие крестьянские руки писаря Митьки, и ее собственные узкие ладошки и то, как они дрожали, когда она открывала дверь.

— Отец просил за ним заехать, — прогудел парень. — Ежели опять затемно засидятся, — он попытался заглянуть в коридор.

«Ну же, Настя», — мысленно под начала на себя. — «Это даже невежливо держать гостя на пороге».

Она уже открыла рот, но перед глазами стали появляться воспоминания: лежащая на своей постели нянюшка, Прохор и Федотыч, сидящий у стены в классной комнате, и отец, наверняка уже наливающий очередную чашку кофе. Теперь ей этот кофий ночами снится будет, если она вообще когда-нибудь сподобится заснуть.

«Ну же, это всего лишь Митька!»

Тот самый Митька, что помог ей спрятать очки Прохора Федотовича и не выдал. Тот самый, что пытался немного утешить ее утром. Глупый, неповоротливый, невозможный парень, что зачастую выводил ее из себя.

— Беги, — прошептала девушка.

— Что? — громко спросил он, хлопая своими глупыми круглыми глазами. Ну, пить- дать хомяк амбарный. — Куда бежать? За коим…

— Настя! — рявкнул за спиной папенька.

Этот крик больше походил на удар хвоста. Она знала голос отца, знала до малейших интонаций, знала, каким он может быть. Например, таким, когда он отсыпал конюху Гавриле плетей, да так, что кожа слезла. И хотя, он никогда не поднимал на нее руку, сегодня она ее почувствовала.

Настя сделала шаг вперед и толкнула Митьку в грудь. Он отступил. Скорее от неожиданности. Такую глыбу толкай, не толкай.

— Настька! — снова рявкнул папенька и вдруг схватил девушку за косу.

За ту самую косу, что ей с утра заплела нянюшка. Девушка взвизгнула и схватилась за голову.

— Дык, — растеряно буркнул Митька, когда она почти рухнула к его ногам.

У Насти на глазах от боли выступили слезы.

Папенька отпустил ее волосы, девушка всхлипнула, попыталась встать и тут услышала звук. Знакомый звук. С таким щелчком папенька всегда взводил курки пистолетов, прежде чем разрядить их в ворон, что слетались выгребной яме. Или в голубей. Или в мышей, что шастали по амбару, помнится все стены изрешетил…

И тут Настя поняла, что больше не выдержит, не сможет смотреть, как умрет еще кто-то.

— Беги! — взвизгнула она и толкнула, но на этот раз папеньку. И не просто толкнула, а бросилась ему под ноги, как обычная шелудивая псина.

— Ах, ты! — высказался отец. — Пригрел на груди змеюку.

Но выстрела не последовало. To ли она поторопилась, то ли рука папеньки оказалась тверже, чем она думала, но…

Он снова стал поднимать пистолеты. На этот раз Митька их увидел, и даже до такого толстокожего увальня дошло, что происходит что-то неправильное.

— Тятенька не надо, — захныкала Настя, совсем как в детстве. — Я не могу больше этого видеть. Не хочу!

Настя вскочила, подобрала юбки и бросилась в темноту. Просто так, не думая ни о чем. Бежала, размазывает слезы по лицу.

Прочь! Прочь от этих мужчин с их прожектами, недоступными женскому разумению.

Это был порыв. Это было отчаяние. Она бежала в ночь. Доживи девушка до утра, наверняка вернулась бы домой исцарапанная, растрепанная, нацеплявшая по кустам репьев. Но она не дожила.

Настя слишком хотела убежать. И ей это удалось. Земля вдруг исчезла из-под ног. Девушка даже успела припомнить, как однажды сказала нянюшке, что хотела бы уметь летать, а та назвала этой глупой блажью.

— Блажь и есть, — прошептала девушка. Последнее, что она услышала, это голос Митьки, который протяжно выкрикнул:

— Анастасия Ивановна!

Голос, а не выстрелы. Поблагодарим, господа, за маленькие радости.

Солнце село. Оно садилась каждый день, с того самого дня когда она не увидела рассвета. Настя фыркнула. И встала на цыпочки, правда это не очень-то помогло. Холодная вода плескалась у самого подбородка. Чужой носовой платок во рту не давал кричать, а то бы она отвела душеньку. Девушка снова фыркнула, ткань кляпа промокла насквозь. Она уже отвыкла от этого. От холода, от ощущения сырости, от острого чувства отчаяния и опасности. Ледяная вода с привкусом тины снова попала в рот. Ступни сводило от напряжения, но если она сейчас сдастся, если опустится на пятки, перестанет до боли вытягивать шею, если отдастся на волю стихии, на волю воды, которую так не любила…

Но Настя не сдавалась, спроси ее кто почему, не смогла бы точно ответить. Веревки врезались в запястья. Страха не было, лишь упрямство. Право слово, ей ли бояться смерти? Это по меньшей мере глупо.

«Вот и не расстройся», — подумала она, и вода снова попала девушке в рот.

— «Все у нее не по-людски».

Вода плеснула в лицо. и раздражение сменилось сожалением о том, что не осталась с Матвеем там, на покрывале и не уподобилась кокотке. Может, опосля бы она уразумела, почему во время сего действа люди так стонут и закатывают глаза, словно у них падучая. Хоть было бы, о чем вспомнить на том свете, а то ведь так и помрет в девках. Опять.

Она всхлипнула. Ледяная вода уже доходила до носа.

Быстро, слишком быстро. Она еще не все свои грехи припомнила и не все мечты перебрала. О белом платье, например, или об атласных туфельках, об ажурных перчатках и батистовой сорочке для первой брачной ночи.

Она сделала последний вдох, и ледяная вода закрыла нос. Все, можно больше не истязать стопы. Но вопреки собственным мыслям Настя продолжала стоять на цыпочках, продолжала тянуться вверх, до последнего смотреть на этот мир. И пусть она почти ничего не видела лишь это ужасное озеро, которое ненавидела. Когда-то давно здесь был карьер. Но месторождение истощилось, как истощается все вокруг, и что-то в матушке-земле сдвинулось. Настя не сильна в науках, чтобы правильно объяснить, но она помнила, как в один день черная яма, в которую она когда-то упала, стала наполняться темной водой. Построили мостки, с которых бабы стирали белье и, к которым ее привязал тот нехристь. А ее дом стали называть домом у озера.

Вода поднялась до глаз, Настя закрыла их и опустилась на пятки. И все равно обидно вот так, не от рук лиходея, а от воды… Надо было позволить папеньке пристрелить Митьку, тогда не было бы у нее сейчас этих проблем. Ага, и ее бы не было.

Настя чувствовала, как вода поднимается по лбу, как намокают волосы. А потом… Она вдруг ощутила прикосновение к плечу. Легкое, почти скользящее. Ох, только бы не змея, только бы не змея…. Хотя водяная крыса еще хуже.