— Мой отец погиб, чтобы здешние люди могли жить спокойно, не боясь, что однажды сюда явятся сацилийцы! — вспылила я. — А вы? Что сделали вы за последние двадцать лет?

Худощавая фигура на фоне окна как-то поникла, тяжело опираясь на трость. До этого дня я не замечала, что Робин Уэсли действительно хромал. Да, он повсюду таскал с собой трость, но я думала, что это только позерство.

— Вы правы, — помолчав, согласился он. — Я ничего не сделал.

(прим.*: Штейгер — это мастер, ведающий рудничными работами)

***

В каменной махине Уайтбора, среди комнат, забитых старинной, ненужной мебелью, и гулких лестничных маршей я нашла-таки одно уютное место, ставшее моим тайным убежищем. Это место находилось на чердаке. Добираться туда было далековато, но оно того стоило. Здесь было мое царство. Устроившись в уголке, я могла предаваться размышлениям сколько душе угодно, а вокруг простирался пыльный, полосатый от света, безмятежный мир, принадлежавший лишь мне одной. Сюда не достигал колючий взгляд Уэсли и не дотягивались длинные руки миссис Дэвис и ее помощниц.

На чердаке пахло пылью и немного лавандой, как в лавке старьевщика. Запах напоминал мне о детстве. Гарри Бобарт, мой первый опекун, частенько промышлял сбытом подержанных вещей. Заброшенные пространства под крышей Уайтбора походили на кладовку в доме Бобарта, только выросшую до грандиозных масштабов. Самые разные вещи мирно дремали здесь, нежно укрытые одеялом из пыли. Я соорудила себе логово, накрыв продавленное кресло выцветшим пледом и подтащив к нему колченогий туалетный столик с выдвижным ящиком. В этом ящике я прятала записки от Джейн и Кэролайн Полгрин, а еще — недавно пришедшее письмо от леди Элейн, которые мне неосознанно хотелось скрыть от досужего любопытства замковых слуг.

Здесь я, фигурально выражаясь, зализывала раны после «задушевных» бесед с мистером Уэсли. Поверьте, я далеко не цветочек, вянущий от любого резкого слова.

В магистрате Тревор иногда так меня распекал, что было слышно по всему дому! От его начальственного крика на каминной полке дребезжали забытые кем-то кружки, а другие «ищейки» старались найти себе дело подальше от кабинета. Что уж говорить о Гарри Бобарте, который в гневе мог не только наорать, но и побить меня линейкой. Уэсли, правда, действовал по-другому. Он молча обливал меня язвительным взглядом, будто дивился безумному стечению обстоятельств, наградивших его такой племянницей. Это было гораздо обиднее. Злясь на Тревора или Бобарта, в глубине души я лелеяла утешительную мысль, что они мне просто чужие, и оттого между нами нет понимания. «Ничего, — мечтала я, — когда-нибудь я найду своих родных, и тогда…»

Ну вот, нашла. Спустя двадцать лет я наконец-то встретила человека, родного мне по крови, и что? Мы понимали друг друга еще хуже. Может, со мной действительно что-то не так? Я по-прежнему отчаянно ждала Имболка, но теперь надежда увидеть родителей мешалась во мне со страхом. Что если они тоже разочаруются во мне? А вдруг — меня пронзила ужасная мысль — вдруг они уже разочаровались, раз не объявляли о себе столько времени?!

— Что мне тогда делать? — спросила я у облезшего столика и древнего погнутого подсвечника, моих единственных собеседников.

Мимо глаз внезапно пронеслась белая тень. Я моргнула. На какой-то миг померещился круглый птичий глаз, веер встопорщенных перьев — и все исчезло. Чей-то голос, подобно туману, окутал комнату:

— В ночь Имболка будь осторожна, — прозвучало еле слышно.

Глава 7

Поверенный мистера Гимлетта объявился у нас через два дня. Почему-то при слове «штейгер» мне всегда представлялся закопченный шахтер с натруженными руками, но Джереми Хартман даже близко не напоминал этот образ.

Он оказался молодым человеком лет тридцати, и в момент встречи у меня дрогнуло сердце, так как показалось, что внезапно вернулся Кеннет. Потом Хартман обернулся — и меня кольнуло разочарование. Боюсь, из-за этого я была не так приветлива с гостем, как он того заслуживал. Лорд Уэсли тоже не блистал гостеприимством: цедил слова и бросал на приезжего ядовитые взгляды, как василиск. Мистера Хартмана это, однако, нисколько не смутило. Он держался как джентльмен и одет был как джентльмен: модный сюртук, панталоны песочного цвета, начищенные сапоги и жилет — все свидетельствовало о безупречном вкусе.

— Полагаю, я никого не обеспокою, если немного прогуляюсь по окрестностям, — улыбнулся он.

Я хотела предупредить его о Босвенском звере, но сдержалась.

У Джереми Хартмана были правильные черты лица; такое лицо могло бы послужить хорошей оправой для горящего романтического взгляда. Но глаза у него были цепкие, с хитринкой. Они не просто смотрели, а словно оценивали каждую вещь в гостиной, и нас с дядей в том числе. Встретившись с ним взглядом, я без труда прочитала: «молодая девица заурядной наружности и сомнительной полезности», после чего он послал мне изысканную улыбку. Дядя с присущей ему «сердечностью» выпроводил гостя очень быстро.

Зато остальные семьи, живущие в окрестностях, приняли его с распростертыми объятиями.

— Даже по речи сразу видно, что мистер Хартман — человек светский, с деньгами и положением! — восхищалась миссис Полгрин, бросая многозначительные взгляды на старшую дочь. Джейн из вежливости кивнула, зато Кэролайн поддержала мать, принявшись вспоминать о Триверсе, о его роскошных магазинах и богатых особняках в верхнем квартале. Я подумала, что акции Чарли Медоуза, нашего простодушного доктора, заметно упали с приездом нового блестящего конкурента.

Одна только Мэри пробормотала, что вообще-то никто точно не знает, какое положение мистер Хартман занимает в Триверсе, и каким образом оно приносит ему деньги. Поговаривали, что он был связан с банковской конторой, кредитующей местных землевладельцев. Но для почтенных матрон, мечтающих пристроить дочерей, и для девушек, тоскующих в глуши о блестящем обществе, это, конечно, не имело большого значения.

***

Поскольку раздражающий меня мистер Хартман, казалось, незримо поселился в доме миссис Полгрин (и в мыслях его обитательниц), я стала реже у них бывать, зато возобновила свои прогулки по пустошам и побережью.

Однажды на берегу я снова повстречала Джоэла. Был обычный ветреный день, когда солнце ненадолго выглядывало из-за облаков, и с моря дул холодный бриз. Я наблюдала, как в бухте Крэгги-коув длинные волны медленно накатывали на берег, а над ними плавно кружили олуши, время от времени падая в воду и выныривая обратно с поблескивающей добычей в клюве. На влажном песке литорали(*) темнели цепочки следов, так что вскоре отыскался и их хозяин: мальчишка плелся нога за ногу, вороша палкой водоросли, а вокруг него носился радостный Белс, изредка взлаивая от избытка чувств. В комках водорослей, выброшенных морем, иногда попадались кое-какие полезные вещи. Для местных подростков это было что-то вроде традиционного промысла.

— Эй! — помахав рукой, я осторожно спустилась вниз, на песок. Обогнула нависший утес, и тут заметила, что Джоэл был не один. В дальнем конце бухты на берегу сушилась перевернутая лодка, а рядом с ней хлопотал Дуайт, раздувая огонь над костром. Над кучкой плавника трепетал легкий дым, словно клочок серого шелка.

Я обрадовалась. С нашей первой встречи я не оставляла попыток расспросить старика о лабиринте, но Дуайт упорно отмалчивался, прячась от меня в хижине или прикрываясь несуществующими делами. Однако сейчас тишина и уют уединенной бухты более-менее настроили его на общительный лад.

— Дались вам эти развалины, — пробурчал он.

Мы сидели рядом, глядя в огонь. Джоэл, развлекаясь, забрасывал палку до самых волн, лизавших мокрый песок, а неутомимый Белс каждый раз притаскивал ее обратно. Из-за низко бегущих туч вода в бухте, подернутая зыбью, казалась хмурого темно-зеленого оттенка. Камень подо мной был холодным и жестким, слева и справа чернели угрюмые скалы, тихо шелестело море, и где-то вдалеке волны соприкасались с небом, смывая синеву с облаков.

— Слышал я, что хозяева Уайтбора издревле водили шашни с Той Стороной… Да чего там, даже замок был свадебным даром красавицы сиды, сочетавшейся браком с кем-то из Уэсли! Говорят, в нем спрятан тайный проход — такой же, как тот, что лежит под холмом Уил-Дейзи, либо его отражение. И ведет он прямехонько в логово сидов! Так что все Уэсли с рождения носят в себе каплю серебряной крови. Ну, кроме лорда Робина, он-то из другой ветви, — ухмыльнулся старик. — Хотя хозяин из него получился получше прочих. И продуктами подсобил нам в зиму, и вон Джонсам помог отстроиться после пожара. Три года назад пришла оспа, так наш лорд был единственным, кто не потерял головы, и, кажись, в Кавертхоле было помене покойников, чем у других. Но жизнь здесь все одно тяжела…

Я просто ушам не верила. Мы точно сейчас говорим о Робине Уэсли? О мистере «я-запрусь-в-библиотеке-и-плевать-мне-на-ваши-проблемы»?! Слушая старика, я удивлялась про себя, но помалкивала, боясь спугнуть его неожиданную разговорчивость.

Задумавшись, Дуайт выбил в костер пепел из трубки.

— Да, лорд Робин — хороший хозяин, — заключил он. — Благодаря ему в Кавертхоле никогда не знали, что такое голод. Но человеку, кроме куска хлеба, нужно еще кое-что. Нужно чувствовать себя на коне, нужно что-то, чем он мог бы похвастать в пабе или перед соседями. Нужна уверенность, что он может справиться сам, без подачек. Иначе старики гаснут, а молодые парни все чаще начинают поглядывать в сторону моря.

«Вероятно, он говорит о том, что Амброзиус называл «социальной значимостью», — подумала я.

Намеки Дуайта были прозрачны как день. Я и так знала, что в Думаноне почти каждый, кто владел лодкой, яликом или баркасом, промышлял контрабандой. Трудно было удержаться, зная, что одно плавание в Сацилию за грузом спиртного может принести кругленькую сумму. Наверняка в этой бухте был прикопан не один бочонок контрабандного джина. Четыре-пять поездок могли обеспечить пропитанием целую семью по крайней мере на год. Как тут не рискнуть? Разумеется, их ловили. Таможенники давно изучили в окрестностях все укромные бухты и тайные пещеры, словно нарочно созданные для того, чтобы прятать в них запрещенный груз. Однако смельчаки, желающие быстро разбогатеть, все равно не переводились.