— О каком набеге идет речь? — Кайлид пытался принять простодушный вид, но рот его сам собой сложился в ухмылку. — Нет, наше сладкое яблочко, мы пришли потому, что беспокоимся за тебя. Ходят жуткие слухи о том, как нормандцы обращаются с женщинами, особенно если те не из их подлой породы. Мы хотим, чтобы ты знала: сегодняшнюю ночь мы с Айвором проведем внизу, в зале, на случай, если понадобится защитить тебя.

— Да, но... что, по-вашему, он станет со мной делать?

Мужчины переглянулись, причем щеки Айвора побурели, как недоспелая черника. Кайлид встретил было испуганный и вопрошающий взгляд сестры, но глаза его тотчас убежали в сторону. Он прокашлялся.

— Есть достойный, освященный церковью способ взять девственность невесты, а есть способы омерзительные, нечистые. Тебе надо будет ни на минуту не забывать, чья ты дочь, и не позволять ему опозорить тебя отвратительными французскими извращениями.

— Ага, ага, — перебил Айвор, собравшись с духом, — и если он обидит тебя... даже если всего-навсего побьет ремнем за неповиновение, только крикни. Клянусь, мы убьем его, и к дьяволу Оуэна вместе с королем Генрихом и их мирным договором, разрази его гром!

Комок страха, с самого утра засевший где-то в животе Арианны, стал больше сразу втрое. Она даже не заметила, что все лицо покрыто крупными каплями пота, пока Кайлид не отвел с ее лба мокрый завиток и не спросил:

— Ты ведь понимаешь, что мы имеем в виду?

— Ну да, французские извращения...

На самом деле она едва ли понимала, о чем идет речь. Единственным, что она знала наверняка, было то, что страх, к вечеру окутавший мысли и чувства, как густой липкий туман, был страхом перед предстоящей брачной ночью. Она была благодарна братьям за их галантное предложение, но сознавала, что невозможно будет позвать их на помощь, что бы нормандскому ублюдку ни взбрело в голову сделать с ней. В замке, теперь окруженном со всех сторон войсками, никто не мог безнаказанно наброситься на Черного Дракона. Скорее всего, смельчак был бы изрублен в капусту, едва успев вынуть меч из ножен.

Когда Арианна вернулась на помост для новобрачных, она с безмерным облегчением обнаружила, что мужа поблизости нет. Группа менестрелей распевала развеселое славословие молодым, несколько пар плясало внутри прямоугольника из столов, кружась так быстро, что в вихре красок невозможно было различить, где леди, а где ее кавалер. Зрелище напоминало закрутившиеся водоворотом струи пролитой краски. Пляшущие ухитрялись еще и подпевать, заглушая звуки виол и тамбуринов.

Талиазин появился из ниоткуда, как чертик из преисподней, заставив Арианну подскочить. На одной ладони он удерживал подносик с бланманже. Когда он наклонился через плечо Арианны, чтобы водрузить ношу на стол, пудинг соскочил с подносика и с мокрым шлепком приземлился на скатерть. Там он некоторое время трепетал, потом успокоился.

— Наказание Божье, а не мальчишка! Ты самое неуклюжее создание, которое только попадалось мне в жизни.

— В данный момент я должен играть на лире, а не подавать бланманже, о чем я откровенно заявил милорду несколько минут назад, — сказал Талиазин, обиженно оттопыривая нижнюю губу. — А он в ответ обещал подвесить меня за ребро, если я не начну наконец честно выполнять обязанности оруженосца... — надутые губы вдруг дрогнули улыбкой. — Мне кажется, он боится, что я запою хвалебную оду в его честь.

Арианна засмеялась, но оборвала смех, заглянув парню в глаза. В них снова был свет, на этот раз настолько яркий, словно внутри глазных впадин горело по свече.

— Кто же ты все-таки такой? — спросила она, но уже вслед удаляющейся спине.

Вокруг сновало столько слуг, ординарцев и оруженосцев с кувшинами вина и подносами с едой, что Талиазин мгновенно исчез в их толпе.

Славословие закончилось, сопровождаемое одобрительным смехом запыхавшихся танцоров. К удивлению Арианны, она заметила в их кругу своего мужа, который, правда, не смеялся и даже не улыбался. Он протянул руку, и женщина приняла ее. Это была Сибил, жена его брата. Граф Хью в это время сидел в одиночестве на краю стола молодых. Он тоже смотрел в сторону танцующих, очевидно на жену и брата. Не глядя, он потянулся за кубком, почти опрокинув его. На лице его застыло очень странное выражение: так изголодавшийся ребенок смотрит в щелочку в зал, где пируют другие.

«Да ведь он любит ее, — подумала Арианна с безмерным удивлением. — Пресыщенный, прожженный граф Честер любит свою жену». И поняв это, Арианна ненадолго пожалела его.

Но потом мысли ее вернулись к неумолимо приближающейся брачной ночи. Комок страха в животе стал больше и тяжелее, когда она вспомнила предостережение братьев. Она только и думала о том, как сумеет пройти через все, что ей предстояло, и при этом как-то сохранить достоинство и самоуважение.

«Я не буду умолять его сжалиться надо мной! — покля-лась она мысленно. — Что бы он ни делал, я не буду умолять, не буду плакать или еще как-нибудь позорить себя!»

***

Сибйл, разгоряченная, старалась отдышаться, чувствуя, что платье буквально прилипло к телу. Она раскраснелась, нежная кожа отливала перламутром от выступившей испарины. Рейн склонился к ее руке, намереваясь покинуть круг танцующих пар.

— Постой!.. У меня в туфельке камень.

Сибил схватила его за руку, спеша увлечь подальше от тех, кто собирался начать новый танец. Чуть в стороне она обвила рукой его талию, как бы для того, чтобы удержать равновесие. Потом, приподняв одну ногу, она задрала подол платья гораздо выше, чем это было необходимо, — так, что открылась розовая подвязка, придерживающая чулок. Рейн подумал, что лодыжка Сибил так тонка, что он может обхватить ее большим и указательным пальцем... впрочем, он сделал это открытие многие годы назад. Над подвязкой виднелась полоска кожи, такой же ослепительно белой, каким кажется первый снег на темной земле.

Сибил сняла изящную атласную туфельку, перевернула и потрясла. Никакого камешка не выпало, даже самого крохотного. Туфелька была прелестная, вышитая тончайшей золотой и серебряной нитью, украшенная жемчугом и сапфирами. Рейн прикинул, что она стоит не меньше, чем полный набор отличных дамасских лат.

Он посмотрел на склоненную голову Сибил со сложной прической, прикрытой вуалью, и страстно захотел увидеть ее волосы в естественном виде. Девчонкой она носила их свободно распущенными по плечам, и они ниспадали по спине, как серебристая мантилья, достигая бедер, плавно покачивающихся при ходьбе.

Туфелька успела вернуться на ногу Сибил, но та не торопилась убирать руку с талии Рейна.

— Ты помнишь тот вечер, когда мы танцевали у реки?

— Помню.

Вместо музыки она напевала тогда своим нежным сопрано, и они кружились, кружились до тех пор, пока не ощутили внезапное головокружение и не опустились на иссушенную солнцем траву. Ему тогда было всего пятнадцать, но он уже два года знал, как вести себя с девушкой на ложе из трав.

— И ты только и делал, что... — Сибил умолкла и потупилась, румянец, как две бледные розы, расцвел на щеках.

— Только и делал, что трогал твои груди сразу обеими руками, — закончил за нее Рейн.

В уголках ее рта были крохотные складочки, которые превращались в ямочки, стоило Сибил улыбнуться. В конце концов она убрала руку, но очень, очень медленно, скользя пальцами по его пояснице. На ее носу и щеках по-прежнему была знакомая Рейну россыпь веснушек. Как-то раз они затеяли игру, в которой он должен был поцеловать каждое из этих нежных пятнышек.

— Это было великолепное венчание, Рейн.

— Правда? Мне почти не с чем сравнивать. Я был только на одном — на твоем, Сибил.

Она отшатнулась, лавандово-синие глаза наполнились слезами.

— А я-то надеялась, что ты простил меня! Что мы снова сможем стать друзьями. Ты до сих пор ненавидишь меня, так ведь? Ненавидишь за то, что я стала женой Хью.

— Ненавижу — это не то слово, — ответил Рейн, наблюдая за тем, как слезинка задрожала на светлых ресницах и покатилась по щеке. — Я давным-давно убедился, что человеческая жизнь состоит из немногих больших трагедий и множества мелких разочарований. Ты, милая Сибил, стала одним из моих мелких разочарований.

Она зажмурилась. Губы задрожали, рот искривился так, что складочки в уголках
углубились. Она сразу стала выглядеть старше.

— Ну а как насчет твоего брака? Как ты его назовешь, большой трагедией или мелким разочарованием?

Рейн отыскал взглядом жену, сидящую в стороне от других за свадебным столом. Под рассеянным солнечным светом, струящимся сквозь желтый шелк тента, соболиный мех ее волос искрился, словно усыпанный золотой пылью. Овал ее лица казался нежнее, тоньше. У нее был вид княгини, и княгиней она была — и он хотел ее.

— Она принесла мне Руддлан и титул лорда, — ответил Рейн женщине, которую когда-то любил всем сердцем, хотя в этот момент глаза его оставались прикованными к жене и напряжение в его чреслах тоже было адресовано ей. — Она нарожает мне сыновей с голубой кровью в благородных венах. Я называю этот брак улыбкой судьбы.

— Ты очень изменился, Рейн. И я думаю, мне не нравится человек, в которого ты превратился.

Сибил прижала ладонь ко рту, круто повернулась и бросилась прочь. Рейн последовал за ней, но все его внимание было сосредоточено на жене, которая зачарованно смотрела на его брата.

— Перестань пялиться на него!

Арианна повернулась, неловко вскинула голову, и едва не задрожала при виде откровенной ярости на угловатом смуглом лице мужа. Упрек был настолько незаслуженным, что она не сразу, нашлась, что ответить.

Рейн сел, вытянув одну ногу, а другую прижав бедром к ее бедру. В этой позе он и остался. Сердце Арианны стучало как сумасшедшее, но она подавила начинающуюся нервную дрожь. Этот человек пугал ее, но глубоко внутри она понимала, что должна сейчас же, немедленно, восстать против его мощного напора. Иначе ничего не останется, как позволить размолоть себя на жерновах его безжалостной личности,