Где-то над головой запел одинокий соловей, и на несколько секунд его ошеломило воспоминание о точно такой же птичьей трели. Свист, ужасающий грохот бомб, уносящих жизни и лишающих семьи их родных, вдруг отчетливо возник у него в сознании, и у него заболела голова. Перед его мысленным взором падали на землю храбрецы, которых поразило оружие, точно мишени в тире, только это были живые люди, и у них были семьи, и они любили и мечтали, это были люди величайшего мужества, готовые пожертвовать всем, – и они умирали, едва ступив на холодную землю чужой страны. Соловей запел громче, словно он один обладал властью над его памятью и словно тоже видел обезумевших солдат, истекавших кровью, – некоторым оторвало руки или ноги, и образы становились все ужаснее, пока ему не начало казаться, что у него вот-вот взорвется голова. В этот момент видение пропало, и он вернулся в тихий парк Голдерс-Грин, где соловей продолжал петь, но теперь уже только чтобы привлечь самку, а не терзать его.

Соловьи… точно! Одна из медсестер говорила, что другие солдаты вспоминали этих птиц, казалось, равнодушных к жутким звукам войны, в редкие минуты полной тишины они ошеломляли солдат, неожиданно начиная выводить свои красивые и сложные песни. Если он смог вспомнить эту маленькую деталь, почему не может вспомнить остальное?

– Я знаю, что все это там, – пробормотал он, бросив последний взгляд на уютно светящиеся окна дома Леви, и заставил себя отвернуться. Вскоре он обнаружил, что сидит за барной стойкой в пабе и заливает свою печаль стаканом виски, заказанным на маленькую монетку, которую дала ему Иди. Карамельный привкус с дымком ударил по его вкусовым рецепторам, прежде чем огненная жидкость обожгла пищевод, напомнив ему о пожаре, разгоревшемся внутри от поцелуя Иди. Он чувствовал пряное послевкусие во рту и все еще ощущал губы Иди, аромат ее духов на своей одежде, ее прикосновения. Ему хотелось закрыть глаза и снова пережить этот поцелуй, но люди в баре, скорее всего, сочтут его странным, а не просто томящимся одиночеством.

«Нет, Бенджамин ее не получит. Бенджамин погубит ее, разрушит ее мечты и будет держать под контролем…»

– Отбей ее у него, приятель, – предложил человек средних лет с седыми бакенбардами. Он сидел поблизости, и Том понял, что говорит вслух.

Он слегка пожал плечами.

– Возможно, я так и сделаю.

– Двадцать четвертый батальон, – сказал тот, протягивая руку. Том прикинул, что ему должно быть около сорока.

Он крепко пожал руку.

– Не знаю, какой батальон. – Том усмехнулся. – Немцы отняли у меня память.

– Да, ну, может, тебе и повезло.

– Именно это я и говорю себе, когда не могу вспомнить детство или своих друзей в окопах.

– Я заметил, что ты хромаешь.

Том кивнул.

– Ипр, я думаю. Третья битва, по крайней мере, так мне сказали. Я вернулся домой в середине 1918 года, не имея никакого понятия о том, кто я и где побывал.

– А, Пашендаль.

Том снова отхлебнул из стакана, и выпивка снова обожгла его, словно огненный метеорит, пронесшийся по его горлу. Он поморщился.

– А вы? – Он застонал.

– Адская дыра по названием Бомон-Амель. Сомма.

– Вы неплохо выглядите после такого.

– Я хороший актер, – сказал человек, оставляя своим пивом круги на барной стойке, которое вспенилось и стекало по его кружке.

Он глубоко затянулся сигаретой и выпустил дым в плотное облако табачного дыма, висевшее у них над головами.

Том понял, что он имеет в виду.

– Как и все мы.

Человек вздохнул.

– Меня зовут Альфред… Альф. Раньше я был букмекером.

– Раньше?

Собеседник Тома пожал плечами.

– Я по-прежнему слежу за забегами, – сказал он, подмигнув. – Просто не строю на этом бизнес. Делаю ставки только для себя… деньги на пиво и чипсы, можно сказать.

– У вас есть семья?

Альф кивнул:

– Была. Жена и дочь умерли от испанки.

Лицо Тома помрачнело.

– Искренне соболезную.

– Какая глупость, ты только подумай! Возвращаешься домой с Западного фронта, пережив бомбы, пулеметы, горчичный газ… и наблюдаешь, как твоя жена задыхается, а маленькая дочка угасает за несколько дней. Обе сгорели за две недели. Я, великий герой, которому удалось выжить, не смог спасти тех, кого люблю.

Том не знал, что сказать. Не было никаких слов утешения, которые сейчас имели бы смысл. Он поймал взгляд бармена и жестом попросил еще одну порцию виски. Получив желаемое, он толкнул стакан вдоль барной стойки.

– Добавьте это себе в пиво.

– Я вообще-то стараюсь держаться подальше от крепких напитков. Длинная история. Но спасибо. Выпей лучше сам за компанию со мной.

Том не планировал больше пить, но поднял стакан, чтобы чокнуться с Альфом.

– Тогда ваше здоровье, Альф. Меня зовут Том… наверное.

Это показалось Альфу очень забавным, и он прыснул со смеху прямо в свое пиво.

– Влюбленный дурак. Смотри, что ты наделал. – Он облизал пену на губах. – Что там у тебя за история?

Том объяснил ситуацию и рассказал Альфу куда больше, чем намеревался, предусмотрительно опустив имена и профессии, так как догадывался, что городок достаточно маленький и Альф вполне может знать семью Валентайн. Он понял, что говорил, вероятно, достаточно долго, потому что, когда он снова посмотрел на свой стакан, виски уже закончилось, а кружка Альфа тоже оказалась пустой. Он чувствовал себя ужасно трезвым… и все еще ощущал руки Иди вокруг своей шеи.

– Ох… Понятно, – сказал Альф. – И ты думаешь, что, будь у тебя деньги, эта молодая красотка согласилась бы стать твоей девушкой?

Том театрально поднял и опустил плечи.

– Я хочу, чтобы она стала не просто моей девушкой, Альф. Я хочу жениться на ней.

– О, вот это да, ты летишь как ветер, парень.

– Думаете?

– Ну точь-в-точь Красотка Пенни, – сказал Альф и снова подмигнул, явно по привычке.

Том удивленно посмотрел на него.

– Пенни?

– В Челтнеме в эту пятницу. Она великолепна и готова выиграть по-крупному, хотя никто на нее не ставит. – Альф постучал себя по носу, продемонстрировав на этот раз новый заговорщический жест. – Низкий рейтинг, крупный выигрыш, парень.

Том прищурился.

– Сколько?

Альф засмеялся и подтолкнул свой стакан к бармену.

– Спроси что полегче.

– Сколько, если я дам вам полсоверена?

Выражение лица собеседника изменилось, веки приподнялись, открыв выцветшие голубые глаза, которые до того были скрыты под ними.

– Это много денег для скачек, парень.

– Мне надо выиграть много денег.

Альф заколебался, ему было неловко.

– Давайте, Альф. Вы же сами сказали, что лошадь великолепна. Вы верите в Красотку Пенни. А я верю вам.

Том смотрел, как Альф гасит окурок в пепельнице и выдыхает последнее зловонное облако дыма. Потом он почесал подбородок, и Том заметил, что он барабанит пальцами по стойке.

– На текущий момент ставки пятнадцать к одному. – Он улыбнулся. – На то, что она не выиграет.

Том покачал головой, показывая, что не понимает.

– Это означает, что букмекер выплатит тебе выигрыш и вернет саму ставку. Пятнадцать к одному – это огромный выигрыш, мало кто будет ставить на нее.

Сразу схватив суть дела, Том понял, что все, связанное с коммерческой выгодой, дается ему легко. Может, это и есть ключ к его прошлому?

– Я согласен на тринадцать к одному. Вы можете забрать все, что получите сверху.

– Что? Да ты сошел с ума, приятель. Ты отдашь мне кучу денег, если мы выиграем.

– Если выиграем. Если же этого не случится, я теряю полсоверена. Кроме того, если она не выиграет, я не буду ругать человека, который дал мне наводку.

– Почему бы тебе не пойти и не поставить самому, а потом забрать весь выигрыш?

Том пожал плечами.

– Я не знаю, как это делается. И не думаю, что хочу узнать. Да и нельзя, чтобы меня заметили в букмекерской конторе. – Говоря это, он думал про Эйба.

Альф поразмыслил над его словами.

– Ладно, сынок. Давай сделаем так. Я даю тебе тринадцать к одному. Некоторые считают это число несчастливым. – Он снова протянул руку.

– До сих пор мне везло, – язвительно проговорил Том, вытаскивая монету из внутреннего кармана. – Числа меня не пугают. – Он положил полсоверена на ладонь Альфа, где монета тускло поблескивала, лежа вверх изображением всадника на коне, возвышающегося над поверженным драконом. В этом было что-то пророческое. Том знал каждую выпуклость и неровность этой монеты. На обратной стороне была голова Георга V. – Не надо еще раз спрашивать, уверен ли я, – сказал он, предвосхищая реплику Альфа, который уже открыл рот, чтобы задать этот вопрос. – Выиграйте мне небольшое состояние, Альф.

Альф присвистнул, шутливо плюнул на ладонь и пожал руку Тома.

– Договорились, мой мальчик. Встретимся здесь в пятницу днем.

Том кивнул.

– Если вы не придете, я буду знать, что мы проиграли.

– Без обид?

– Разумеется.

– Ты очень доверчив. А что, если я спущу все деньги на пиво?

– Вы этого не сделаете. Мне кажется, что я хорошо разбираюсь в людях.

– Ну… тогда посмотрим, поможет ли Красотка Пенни в твоих сердечных делах, парень. – Альф поднял руку на прощание и вышел из паба.

Том подождал еще пять минут, чтобы убедиться, что твердо стоит на ногах, а затем тоже открыл дверь паба и вышел на морозный воздух. От резкого перепада температур он закашлялся. Виски согревало его изнутри, и он старался не обращать внимания на еще одно воспоминание, связанное с выпивкой. Он обнаружил, что его рука сама тянется к бедру, словно стремясь нашарить что-то, фляжку, наверное, потому что ему слышался лай гончих и звук охотничьего рога, а затем воспоминание мгновенно рассеялось, как растворился в воздухе дым сигареты Альфа.

* * *

Когда Иди вернулась домой, было чуть больше половины десятого, и Эйб потягивал бренди у камина.