Дуги посмотрел на него в недоумении.

Алекс продолжал:

– Это не имело никакого отношения к способностям или вообще пригодности к службе. Армия предпочитает «господ» рабочим: в каком клубе ты состоишь, сколько у тебя денег на банковском счете, можешь ли ты цитировать этого треклятого Китса. Лидерские качества – не приобретенный навык. Такие люди, как мы, по-видимому, рождаются с этим, – сказал Алекс, презрительно хмыкнув. – Так же, как мы с пеленок знаем, каким ножом пользоваться!

– В тебе-то лидерских качеств хоть отбавляй, Лекс.

– Не в этом дело! Я был бы капитаном и без этого или мог бы получить непыльное назначение подальше от фронта. Мы были совсем зелеными юнцами, только что из университета, мы вели мясников и пекарей, шахтеров и почтальонов на верную смерть, не имея ни малейшего понятия, что происходит на самом деле. Никто не проверял наши навыки в области военного дела, лидерские качества или хотя бы оценивал наши решения и профессионализм. Мы были джентльменами, поэтому, несомненно, вели себя соответственно. Только война не ведется справедливо или по-джентльменски, Дуги. В ней вообще нет правил.

Алекс замолчал и горько усмехнулся.

– Было чертовски неспортивно со стороны немцев оставить наш теннисный мяч у себя на ночь, а затем перебросить его обратно с небольшим камешком внутри, который убил одного из наших ребят. – Он встал и прошелся. – Что касается рядовых, то они были обычными людьми, которые сотнями ежедневно гибли у меня на глазах. Я не хотел сближаться ни с кем, потому что был уверен, что большинство из нас не проживет и нескольких дней.

– Но ты сделал это. Ты вернулся домой.

– Да, но я и сам не знаю, как мне это удалось. Меня терзает чувство вины. Я чертовски сильно пытался умереть, или так мне тогда казалось. Не злись на меня за это, Дуги. Мне некуда идти. И после того, что я увидел и пережил, я не хочу ничего, кроме как быть дома, иначе, поверь мне, я бы оставил вас и Ферн за главных вместе с вашим огромным счетом в банке и снова исчез. У меня никогда не было на все это времени, ты это знаешь. Я хотел бы отдать бразды правления вам, но мама будет против, и мы оба знаем, что отец хотел, что его преемником был я.

Дуги кивнул и посмотрел на брата с болью.

– В этом-то все и дело. Меня бесит, что тебе это не нужно, но ты все равно получил все.

– Не все, Дуги. Меня готовили к тому, чтобы взять на себя заботу об интересах семьи, когда отца не станет. Семья может быть уверена, что у меня есть навыки, которые позволят расширить нашу огромную империю. Вам с Ферн нужно подумать о детях, которых, как я слышал, она так хочет. Вы не будете ни в чем нуждаться.

– Ни в чем, кроме того, что будет у тебя. Но с другой стороны, ничего нового, да? – возразил он. Дуги покачал головой. – Я не желаю тебе зла. Но я не хотел, чтобы ты вернулся домой. Впервые в жизни я чувствовал, что я сам хозяин своей судьбы.

– Прости, старина.

Дуги кивнул, казалось, смирившись с обстоятельствами. Он встал и пожал руку брата.

– Пока, Лекс. Полагаю, увидимся на Рождество.

– Непременно. – Алекс вздохнул и стал смотреть, как уходит Дуги, сжимая в руке сливу, которая еще не успела созреть. И, сожалея о боли, которую его возвращение принесло брату, он вдыхал сладковатый аромат раздавленных фруктов, знакомый со времен счастливого детства, и всем сердцем желал вернуться в те дни.

Глава 17

Октябрь 1920 года


Иди сидела на двуспальной кровати, на которой спали они с Томом, и гладила мягкую ткань ситцевого одеяла. Это был один из свадебных подарков семьи Леви. Мать Бена знала, какие цвета любит Иди. Никакого розового или сиреневого или пастельных оттенков. Нет, Дена Леви знала, что Иди нравится зеленый и угольно-серый с вкраплениями алого или ярко-желтого. Дена удачно выбрала покрывало – цветочный рисунок, преимущественно серовато-зеленый с акцентами цвета фуксии и белого. Она сразу же влюбилась в него, но даже сейчас не переставала думать, что этим подарком семья Леви хотела ей что-то сказать. Возможно, это было похоже на паранойю, но Иди знала, что им хотелось, чтобы она всегда помнила, что, по их мнению, она делит свою постель не с тем мужчиной. И присутствие Леви всегда будет ощущаться в их спальне и напоминать ей об этом. Хотя Тому эта мысль казалась смехотворной, Иди знала Дену, и, возможно, мать Бена каким-то образом прокляла ее брак. Поэтому Том исчез? Это наказание за то, что она последовала зову сердца, вместо того чтобы выполнить свой долг?

«Он разобьет тебе сердце», – предупреждал отец.

Да… Том разбил ей сердце.

– Где ты, мой дорогой? – прошептала она, положив голову на подушку и гладя там, где он когда-то лежал, улыбаясь ей.

Она провела в больнице шесть недель, но еще не вышла из оцепенения, пока еще только учась справляться с потерей сразу и любимого отца и мужа, в то время как ее сын, к счастью, окреп, удивив всех, кроме Иди.

Она не помнила, когда согласилась, чтобы Мадлен переехала к ней, но понимала, что француженка была божьим даром, как и ее сын, и оба появились в ее жизни, чтобы помочь ей не потерять рассудок.

– Посмотри на этого милого карапуза, – сказала Мадлен, заходя в спальню. – Он становится крепче с каждым днем, – добавила она, протягивая крошечный сверток Иди. – Я взяла его на прогулку вокруг дома, но он голоден и отчаянно нуждается в своей маман, – проговорила она удивительно нежным голосом, глядя на сына Иди.

Иди поудобнее разместилась на подушках.

– Иди сюда, дорогой, – сказала она, беря сына и прикладывая к груди. – Извини, я отвлеклась, – призналась она, стараясь снова не заплакать.

– Иден, ты скорбишь. Я понимаю, но здесь сконцентрировано слишком много боли. Тебе нужно уехать отсюда – от воспоминаний, – так ты сможешь смотреть на все отстраненно через какое-то время.

«Дорогая Мадлен, практичная, как всегда».

Иди посмотрела на крошечную темноволосую головку сына. Он был совершенен. «Сильный, как и его отец, – подумала она, – готов бороться до конца, чтобы выжить, несмотря на то что шансов немного, как было и у его отца на полях сражений во Фландрии».

– Почему ты все еще не дала ребенку имя?

Иди пожала плечами, чтобы скрыть чувство вины.

– В больнице ему давали так мало шансов выжить.

– Но старшая медсестра не переставала бороться за его жизнь, – напомнила Мадлен.

Иди вспомнила решительную полную женщину.

– Мы потеряли целое поколение сыновей на войне. Я не хочу потерять еще одного ребенка, – сказала та, помогая другой медсестре внести специальный ящик, который она называла инкубатором, в палату Иди. – Вспомни, как наседка высиживает яйца, – объяснила она Иди. – Здесь он постоянно будет в тепле и безопасности. А ты, моя девочка, будешь смотреть через это маленькое окошко и молиться, чтобы твой сын выжил. Ты практически не сможешь прикасаться к нему, но он будет знать, что ты рядом, и чувствовать твою любовь.

Так и было. День за днем в больнице она оплакивала отца, приходила в отчаяние из-за Тома и наблюдала, как поднимается и опускается грудь ее сына, который набирался сил и жил, несмотря на прогноз врача. Дни превратились в недели, незаметно наступила осень, мягкие и золотые летние вечера стали более прохладными и короткими. Иди гуляла с младенцем по больничным садам, тепло закутав его, чтобы осенняя прохлада не повредила его и так слабому здоровью, но все же веря, что свежий воздух пойдет ему на пользу.

Его преждевременное рождение сделало его каким-то слишком спокойным. Мадлен заметила это в один прекрасный день, когда они вместе гуляли у небольшого утиного пруда.

– Он такой тихий. Я думала, что младенцы постоянно плачут.

Хотя Иди не хотела говорить это вслух, ей тоже казалось, что сын почти все время молчит. Она часто задавалась вопросом, мог ли он чувствовать ее горе.

Сестра успокоила ее:

– Будь благодарна, дорогая. Вскоре ты будешь просить его прекратить задавать тебе вопросы, начиная с того, почему встает луна, и заканчивая тем, умеет ли муравей думать. – Она погладила руку Иди. – Вы оба отлично справляетесь. Посмотри, как он окреп. Ты бы знала, если бы что-то было не так. – Она положила руку на сердце. – Я испытываю огромное уважение к материнскому инстинкту. Этот ребенок должен был родиться только в конце этой недели. Он очень старался эти четыре недели, чтобы быть здесь, и он становится все сильнее. Ему нужно время и внимание. Он даст тебе знать, когда начнет догонять своих сверстников. Он заслужил, чтобы ему дали имя, – добавила она, твердо глядя на Иди.

– Я люблю вас, сестра.

– Ну, я бы солгала, если бы сказала, что у меня в сердце нет особого места для Валентайнов. Надеюсь, ты будешь нас навещать и позволишь мне увидеть, как растет этот маленький человечек.

Они обменялись улыбками.

– От нашей семьи теперь ничего не осталось. Может, вы согласились бы стать почетной тетей?

– Отлично, тетя Тильда, – заулыбалась сестра. – Он еще долго будет маленьким, – предупредила она. – Я видела такое раньше. Большинство из них даже не выжило, но вашей семье повезло, что мальчик остался в живых, так что поддерживай его всегда… даже когда он поздно начнет ходить или дольше сверстников будет приучаться к туалету. И когда он не выиграет забег в школе или не сможет быстро запомнить таблицу умножения, поддерживай его и помни об этом моменте. Ему нужно время и внимание, чтобы догнать остальных.

И вот теперь сын Тома лежал у нее на руках и жадно сосал грудь. Она чувствовала, что он набрал вес – сестра была права. Ее мальчик начал наливаться силой. Если бы только Том мог видеть его сейчас.

Ее мысли вернулись к тому утру, к последнему поцелую, после которого она потеряла его из виду, когда он повернул за угол и ушел из ее жизни.

– Тебе что-нибудь принести? – Мадлен прервала ее мысли.

Иди покачала головой, улыбнувшись подруге как можно бодрее, но она знала, что улыбка вышла грустной.