Сколько подростков способны на такое терпение?

Нет, ей нравилась Настя, она была хорошей девочкой. Но судьба и будущее сына волновали Наташу сильнее.

Шурка продолжал говорить о том, что все продумал, рассказывал о своих планах, о том, что расписаться с Настей хочет. Без всякой там пышности. И она так же хочет. И они друг друга с полуслова понимают. И, вообще, они выдержат, потому что и сами об этом думали, что трудно и сложно будет. Но главное ведь то, что они друг друга любят. А значит справятся.

Наташа подавила горькую усмешку — не всегда любви бывает достаточно.

Она это уже знала. И, видит Бог, как же она не хотела, чтобы сын на себе повторял, прочувствовал все то, что довелось пережить ей, чтобы осознать эту истину.

— Александр, давай так, — Дима поднялся следом за пасынком. — Пойди, пройдись, подумай еще раз. С Настей поговори. И потом мы еще раз все обсудим.

— Хорошо, — беспечно кивнул Шурка, явно и не собираясь менять свое мнение. — На тренировке встретимся.

Он махнул им на прощание и ушел. Наташа даже не сомневалась, что пошел сын к Насте.

— Что ты думаешь? — впервые за последние полчаса спросила она, повернувшись к мужу.

— А что тут думать, Наташ? — Дима сел около нее и нежно обнял. Она опустила голову ему на плечо. — Это не особо хорошая идея. И для них обоих прежде всего. Знаешь, Настя же не уверенная в себе девушка лет двадцати пяти, которой будет достаточно пары свиданий в неделю, а то и реже. И которая при этом будет понимать, что это не в ней проблема, а просто расписание такое, график. Да и видела ты ее — она же на Сашку, как на божество смотрит. Выдержит ли она? Поймет? Не знаю. Когда вокруг никого нет, а его она чаще в трансляциях чемпионата видеть будет, чем в живую. Чаще всего такие отношения заканчиваются постоянными ссорами и скандалами, упреками. Как я Сашке и говорил. Да и сам Сашка… Ну, насколько он понимает, что жена — это не отчим и не мать, которым махнул, вон, как сейчас, и пошел. Уехал на месяц на сборы, или пришел ночью с тренировки никакущий, а они все понимают и слова не скажут. Понимает ли он, что такое семья? Тем более, если собирается вырвать Настю из родного города, страны? Не знаю, Наташа, — снова повторил Дима, прижавшись губами к ее лбу. — Но не могу ему просто запретить и сказать, что это блажь и дурь. Я помню, как он, четырнадцатилетним пацаном плакал на льду, когда ее забрали. Я помню это. И… Просто не могу.

Дима вздохнул и замолчал.

Молчала и Наташа.

Она тоже помнила, как было больно ее сыну тогда. Но сейчас, много повидав в жизни, она подумала о том, что иногда лучше перетерпеть несколько дней боли, чем загубить всю жизнь. Дело молодое, переживут, пройдет, забудется. Сколько у Сашки еще влюбленностей будет? У них и сейчас вокруг парней из команды девчонок полно крутится, а дальше что будет? А ему только восемнадцать.

Наташа не хотела делать своего сына несчастным. Просто знала, что иногда в юности ты не видишь и не понимаешь того, что со стороны и с высоты возраста — очевидно. И потому поняла, что ей придется как-то это решить. Может быть, поговорить с Настей.


Настя никогда не думала, что счастья может быть столько, что его не вместить. Не объять, не впитать в себя. И даже стыдно немного было, что она настолько счастлива, и спрятать ото всех все еще хотелось — так и не привыкла она показывать и хвастать своей радостью. И хоть Сашка посмеивался над ней из-за этого, хоть пытался ее убедить, что зря она так стесняется — ничего не могла Настя с собой поделать. И в присутствии матери Саши все время тушевалась, пусть и знала ее столько лет, а все равно, как-то неловко себя ощущала, несмотря на то, что тетя Наташа всегда была приветливой и радушной с ней. А все из-за этого счастья.

И, наверное, потому Настя удивленно и смущенно смотрела сейчас на мать любимого, пришедшего к ней в гости совершенно неожиданно.

Бабушки Ани дома не было, а Саша ушел вместе с Димой на какую-то встречу с нотариусом, насчет квартиры, ведь и он являлся ее совладельцем по закону. А значит, и его согласие было необходимо в сделке, с вероятными покупателями квартиры, которые вроде бы нашлись.

Видимо, тетя Наташа заметила ее растерянность:

— Настя, я специально сейчас пришла, — как-то слабо улыбнувшись, тетя Наташа прошла в кухню и села на табурет. — Мне очень хочется поговорить с тобой, чтобы никто не вмешивался.

Настя кивнула, пусть и не очень понимала, что мать Саши имеет в виду. Но, будто подсознательно, испугалась, почему-то не ожидая ничего хорошего от этого разговора.

Тете Наташе, кажется, было довольно и этого кивка.

— Я думаю, ты знаешь о планах, которые строит Шура на ваше будущее?

Настя опять кивнула. Еще менее уверенно.

Тетя Наташа улыбнулась чуть шире. Но эта ее улыбка, она была какой-то совсем невеселой:

— Вот об этом я и хочу с тобой поговорить, Настя. Ты очень хорошая девочка и всегда была нам близка. Но я хотела бы знать, то ты думаешь по поводу этих планов?

Настя не знала, что ответить матери Саши. И почему-то молчала. И хотела, вроде бы что-то сказать, а рот не могла открыть. Было в голосе тети Наташи что-то такое, что морозом прошло у Насти по позвоночнику. И от этого она снова стала ощущать себя какой-то… ну, не второсортной, но словно не очень отвечающей уровню окружающих. Опять вспомнила, что она никому не нужная и «потерянная» сирота из приюта, хотя тетя Наташа ничего такого и не говорила.

Сама же тетя Наташа, видя, что Настя молчит, вздохнула:

— Настенька, я понимаю, что вы с Шуркой влюблены. И все прекрасно, и мир видится вам чудесным. Но мне хотелось бы, чтобы вы подумали и о реальности. Ты ведь знаешь, как Шура любит хоккей, как он старался и стремился достичь своей мечты? Сколько сил прилагал?

Настя все еще молчала, не зная, стоит ли что-то вставлять, а тетя Наташа, будто бы и не замечая этого, продолжала говорить:

— И дело в том, Настя, что нам всем кажется — он может это все потерять. Не знаю, задумывались ли вы о будущем? Сейчас, разумеется, все замечательно. Но что будет, когда он вернется в команду? Начнутся тренировки по два-три раза на день? Или сборы. А съемная квартира? И незнакомый город. И быт — это ведь тебе надо будет обо всем думать, Шурка вряд ли озаботится тем, что на обед приготовить или где это купить. А тебе шестнадцать, и о своем будущем стоило бы поразмыслить, определиться: кем стать хочешь, куда пойти учиться? Конечно, я согласна, что в Петербурге возможностей больше, только до учебы ли тебе будет со всеми этими заботами? А Шура… Ему о хоккее надо будет думать, а не о доме. Или о тебе. Ему некогда будет помогать тебе, заботиться или поддержать в адаптации к новой стране и городу.

Мать Саши вздохнула:

— Ты не подумай, — тетя Наташа посмотрела на нее печально и даже с грустью. — Это не потому, что мой сын плохой. Просто он не привык к такому, и наверняка не задумывался об этом всем. Он привык жить хоккеем. Ты же знаешь, — снова «напомнила» она. — Для него это все. И есть почему — ведь у Шурки талант. А сейчас перед ним открылись такие возможности. Такой момент — есть серьезный шанс на полноценный контракт, который послужит залогом серьезного, прочного будущего в хоккее. Шурке надо будет не то, что на сто, на все двести процентов выкладываться каждый день. Всего себя отдавать игре…

С каждым словом тети Наташи у Насти что-то сжималось внутри. Все сильнее, все туже. Так что вздохнуть не получалось уже. И грудь давило. И холодно стало настолько, что по коже мороз пошел, хотя на улице все та же жара стояла, как и все последние недели. А мыслей, как ни странно, никаких не было. В голове буквально звенело, словно там пустота, самая настоящая пустота, в которой растворялись слова матери Саши.

И только странное ощущение все уверенней заполняло грудь: что да, наверное, так и есть, и не может быть иначе. И все правильно — ведь все время ощущала — в ее жизни такого не может быть по-настоящему.

А тетя Наташа продолжала говорить. Все рассказывала, что ни к чему хорошему не приводят настолько ранние браки у спортсменов. Или карьера страдает, или сами отношения разрываются. А даже если семью удается сохранить ценой потери будущего — отношения потом все равно обречены, потому что никакой мужчина не простит и самой любимой женщине крушение своей мечты и всех амбиций.

— Ты же знаешь, Настя, я всегда в первую очередь заботилась о Шурке. Даже в ущерб своим интересам и желаниям. Потому что люблю его. И это нормально — отказываться от чего-то ради дорогих и любимых людей. Это суть любви — жертвенность. Ты меня понимаешь, я знаю. Ведь и ты всегда заботилась о нем. Я помню. С самого начала, как вы дружить начали. А как ты его перед тренерами защищала, когда он растерялся, а как помогала с тренировками, — тетя Наташа смотрела вдаль и даже улыбнулась, видимо, и правда, вспомнив прошлое.

Потом повернулась и посмотрела прямо ей в глаза:

— Да, в общем, я знаю, Настя, что ты любишь Шурку и тоже хочешь, чтобы он был счастлив, чтобы все его мечты исполнились. И что ты сама прекрасно понимаешь — у него должно быть пространство и свобода для этого. Чтобы Саша имел возможность все свои силы отдать, полноценно работать. А нам, женщинам, иногда приходится в такие моменты отойти. Дать любимому человеку такую свободу, хоть и в ущерб своим желаниям.

Мать Саши все еще смотрела на нее. Смотрела минуты две, наверное. Словно еще что-то хотела сказать. Но молчала, потому что мысль была очевидной и не нуждалась в озвучивании. Потом поднялась и погладила Настю по плечу:

— Я пойду, наверное, Настя.

И она действительно ушла.

А Настя отчего-то так ничего и не сказала. Да и как она могла перебить или возразить тете Наташе? Или что сейчас, вдогонку, могла бы ответить?