Вместо того чтобы что-то говорить, Настя зачем-то и сама вышла в коридор, обула босоножки и закрыла за собой дверь квартиры. Она не знала куда идет, даже не вполне осознавала, что бредет по улице. В той пустоте, которая так и не покинула ее голову, все еще звучали только что услышанные слова тети Наташи. Они крутились то так, то эдак, меняя тональность и ударение. И постепенно мысли самой Насти словно впитывали их, принимали мнение тети Наташи.

Эта женщина восхищала ее все то время, что они были знакомы. Более того — служила практически идеалом матери. И мнение тети Наташи всегда являлось авторитетным для Насти. Ведь эта женщина не бросила своего ребенка в интернате. Не оставила его сиротой без роду и имени, как поступила безымянная родительница самой Насти. Нет, тетя Наташа всегда думала о своем сыне, заботилась о Саше, даже когда ради этого ей пришлось уйти от любимого мужа, потому как тот считал сына неполноценным и бил. Кто лучшее нее мог знать, что необходимо ее ребенку?

И что могла Настя сказать? Что имела право возразить? Она не знала.

Так же, как и не знала, имеет ли право она, сирота, претендовать на место в жизни Саши, мешая ему реализовывать свои мечты.


Валерий был удивлен. Он совершенно не ожидал увидеть здесь Настю. Сегодня никто из них не должен был приходить. Дмитрий еще вчера предупредил, что они будут заняты какими-то документами, и потому не хватит времени для тренировки.

Впрочем, раньше Насте ничего не мешало приходить на каток просто так, а не только с Верещагиным. Может и сейчас она так же забежала? В гости.

Валерию нравилась эта девчонка. Она всегда была полна оптимизма и жизнерадостна. Казалось бы, кому, как не ей простительно было бы плохое настроение и грусть? Но он ни разу не слышал, чтобы Настя на что-то жаловалась. А как она умела смеяться! Как улыбалась — будто солнце заглядывало в коридоры дворца спорта.

Ни один из его воспитанников в секции, обеспеченных, имеющих родителей, нормальную жизнь — не умели так радоваться своим и чужим удачам, мелким победам и просто, каждому новому дню. Иногда он искренне жалел, что не может ее тренировать — Настя так «болела» хоккеем, так любила лед, что наверняка играла бы не хуже его парней в секции.

Наверное, именно из-за ее оптимизма, из-за этой «солнечности», из-за этой любви ко льду, Валерий и не мог отказать девочке — пускал на каток. Еще и коньки давал, когда бы она ни пришла. Показывал удары, если Настя спрашивала что-то после тренировок, на которые часто прибегала посмотреть после школы. Или сам с удовольствием смотрел, как девочка катается. И ведь как был против поначалу, когда его учитель, Эдуард Альфредович, оставляя ему секцию, просил не обижать Настю. Как не понимал, что эта девчонка здесь делает? Сколько ее на фигурное катание отправлял!

Но Настя сумела и к нему подход найти: этим своим оптимизмом, упорством. Тем, как улыбалась и все равно продолжала приходить, несмотря на все его недовольство и ворчание. И он сдался. Причем, сам не заметил, как начал отвечать на ее любопытные вопросы, как улыбался в ответ на ее звонкое: «здравствуйте, Валерий Федорович!» или жизнерадостное «добрый вечер, тренер!». Ну как можно такому человечку отказать, когда рядом с ней обо всех своих проблемах забываешь? И, действительно, на что можно жаловаться или о чем переживать, если ребенок в таких условиях продолжает жизни радоваться?

Вот так, и сам не заметив когда и как, Валерий перенял у Эдуарда Альфредовича не только секцию, но и эту «подопечную». Наверное потому, когда появился Верещагин, Валерий и радовался, и волновался одновременно. С одной стороны — одно удовольствие было смотреть на счастливую мордашку этой егозы, на ее искрящиеся глаза, полные первой влюбленности. А с другой…

Эх, что, Валера сам пацаном не был? Молодым спортсменом, подающим огромные надежды? Разве он не помнил, сколько девчонок вокруг все время вертится, и как быстро они забываются, стоит появиться новому перспективному контракту, или едва тренер намекнет, что если ты приложишь больше усилий — тебя заметят и точно позовут в ту самую вожделенную команду?

Он все это помнил, и немного опасался, что Верещагин обидит Настю. Сомневался в том, насколько серьезно парень относится к этим отношениям, которые для Насти со всей очевидностью, заслонили все на свете. Ведь Верещагин приехал сюда на пару месяцев. Что он думает? Не играет ли с Настей?

Но парень, вроде бы, пока серьезно относился к подруге, и Валерий даже немного расслабился. И вот Настя сидит у самого льда, одна, вечером, и плачет. Точно плачет, Валерий был уверен, что не ошибается.

Удивление сменилось грустью и огромным сочувствием, состраданием к этой девчонке. Он не сомневался, что знает, в чем причина этих слез.

— Эй, егоза, — подойдя впритык, Валерий присел на скамейку и окликнул Настю.

Она повернулась и моргнула, похоже, не очень понимая, что к чему.

Валерий даже заволновался — он ее в таком состоянии никогда не видел.

— Настя, девочка, ты что? — обхватив ее плечи рукой, он не позволил Насте отвернуться. — Что случилось? Верещагин, да? Из-за него? Бросил?

От его вопросов Настя разрыдалась еще сильнее. У Валерия сердце похолодело от вероятной причины такого горя. Господи, девочке же только шестнадцать!

— Ты беременна? — немного смущаясь, все-таки спросил он, решив, что хоть чем-то помочь сможет, лишь разбираясь в ситуации.

А заодно решил, что так начистит Верещагину шею, что пацан на всю жизнь запомнит.

— Нет, — Настя отчаянно замотала головой и шмыгнула носом. — Не беременна.

Валерий немного расслабился — уже легче.

— Тогда не плачь. Никто не стоит, чтобы такой светлый человечек плакал, — притянув ее к себе ближе, он неловко погладил Настю по голове.

У Валерия детей никогда не было, и хоть он все время общался с детворой на тренировках, как успокаивать девочек — не особо представлял. Но все-таки старался, как мог.

Но Настя, вместо того, чтобы хоть немного расслабиться, плакала все так же горько.

— Егоза, ну ты что? Бросил он тебя? Ну и сам идиот. А нам придурки не нужны…

Вот тут Настя немного улыбнулась, пусть все еще плача:

— Нет, Валерий Федорович, он меня не бросил. Он хороший, правда.

— Ага, — Валера совсем растерялся, уже ничего не понимая. — Тогда о чем мы так страдаем?

Настя всхлипнула, опустила глаза:

— Валерий Федорович, — очень тихо прошептала она. Прерывисто вздохнула и попыталась успокоиться. Он не стал ей говорить, что вышло не очень удачно. — А это правда, что ранние отношения у спортсменов редко заканчиваются хорошо?

Валера растерялся совсем.

Брак не был его коньком. Он в принципе в этом слабо разбирался, действуя по наитию. А уж после того, как его собственная жена ушла, когда стало ясно — травма поставила крест на блестящей карьере, и подавно не считал себя специалистом в семейных вопросах.

И все-таки, вздохнув, Валерий попытался максимально честно ответить Насте, исходя из всего, что знал о спорте. А в этом он разбирался.

— Как тебе сказать, егоза. Тут от людей зависит. От ситуации. От их желания. Но, конечно, чаще всего, не хватает терпения, понимания, простой… — Он задумался. — Как бы тебе сказать? Не жалости. Нет. Хм. Не знаю. Сострадания, что ли. Понимания. Не ценит молодежь часто, не понимает, что главное. Не тем дорожит. От того, действительно, или отношения разрываются с взаимными обвинениями. Или карьера идет на спад с теми же последствиями для отношений. Хотя, егоза, и обратные примеры есть. Пусть меньше, но стараются люди, находят равновесие… А что? Это кто тебе сказал?

— Тетя Наташа, — Настя вздохнула. — Мать Саши.

Валерий помолчал.

Он не мог сказать, что эта «тетя Наташа» соврала, но что-то ему подсказывало, что не по доброте душевной решила она Настю о статистике разводов среди спортсменов просветить. Потому, откашлявшись и продолжая гладить Настю по волосам, все еще надеясь ее утешить, поинтересовался:

— А что она еще сказала тебе?

ГЛАВА 11

Настя долго разговаривала с Валерием Федоровичем. Нет, не призналась до конца во всем, что услышала от тети Наташи. Ну, то есть, о своих мыслях и домыслах, о чувстве вины, возникшей от слов тети Наташи. Что она из-за своего стремления быть счастливой, не терять того восторга, который испытывала находясь рядом с Сашей, того блаженства, что переполняло ее, когда он целовал, обнимал, любил ее — поступает как последняя эгоистка. И лишает любимого возможности реализовать мечту, которой он жил задолго до их первой встречи.

Этого всего она не говорила тренеру. А спрашивала о том, как тренируются хоккеисты. Не в секции, не в кружке — это она знала сама. А по-настоящему, в реальных командах. Интересовалась нагрузками и графиком сборов. Хотя бы приблизительным. Чтобы больше понять.

Валерий Федорович отвечал не очень охотно. Но честно. Даже когда она о его браке спросила. Но при этом постоянно упоминал, что при желании со всем можно справиться, даже при самом загруженном графике. Валерий Федорович, похоже, был настоящим оптимистом. Потому как Настя не видела для себя оптимального выхода.

И потому не отмечала ничего странного в том, что эти оговорки тренера почему-то не проникали в душу. Видно слишком прочно там обосновались слова тети Наташи о том, что Настя будет только мешать Саше на пути к большому хоккею. И если честно, практически все, что она слушала из ответов тренера о ритме жизни игроков — подтверждало такое мнение.

— Вот это да, засиделись мы с тобой, егоза, — прервав ее мысли, вдруг проговорил Валерий Федорович, глянув на свои часы. — Смотри, время к восьми, тебя дома уже заждались, наверное. Давай-ка я тебя проведу домой. Ты поешь, выспишься, а утром поймешь, что со всем не так и сложно справиться.