На кого конкретно была сердита, сама затруднялась ответить. То ли на Елизарова с его внезапно возникшими собственническими замашками к совершенно посторонней мне, то ли на родного брата, который почему-то ими проникся. То ли на саму себя за то, что вообще размышляю на эту тему. Ну его к черту! Все! Больше ни единой мысли о местном университетском царьке. Не заслужил! Приняв для себя это категорическое решение, я захромала к лестнице, мечтая о серебряных туфельках Элли, которые перенесли бы меня к собственной кровати.

Но увы. Это в сказках все происходит по мановению волшебной палочки или по трем ударам каблуков. В суровой реальности до двери родной квартиры я не дошла, доползла, останавливаясь каждые три ступеньки (да, я считала) и пережидая новую вспышку боли. Проклиная и собственное упрямство, и слишком длинный язык и чертов профессиональный перфекционизм, въевшийся под кожу с потом и кровью от тренировок и репетиций.

Где-то в глубине души прекрасно понимая, что сделала бы так еще и еще. Лишь бы не чувствовать себя слабой, трусливой… Ущербной. Это было хуже хромоты и тянущей боли, намного хуже.

Прислонившись плечом к стене на родной лестничной клетке, я зажмурилась, наслаждаясь приятной прохладой и переводя дух. И только тогда заметила конверт, свернутый в трубочку и засунутый за ручку двери. Самый обычный, простой конверт, размером с альбомный лист, из плотной, чуть желтоватой бумаги. На нем не было ни подписи, ни марок, ни штампа почтового отделения. Это могло быть все что угодно, начиная от чьей-то глупой шутки, заканчивая рекламной акцией магазина канцелярских товаров. Вот только…

Я громко сглотнула, вытерев влажные ладони о джинсы. Сжала пальцы в кулаки, пытаясь унять пробившую тело дрожь. И все же двумя пальцами вытащила этот злосчастный конверт. Аккуратно, медленно, глядя на него как на самую ядовитую в мире змею.

Плотная бумага легко распрямилась, демонстрируя старомодную сургучную печать на краю. Самую обычную, круглую, без инициалов, подписей и хоть каких-то опознавательных знаков. От вида которой у меня самым натуральным образом подкосились колени, и я медленно сползла по стеночке вниз, держа этот злосчастный конверт на вытянутых руках перед собой.

- Не хочу…. - я тихо выдохнула, откинув голову назад и сглатывая горький ком тошноты, подкативший к горлу. В кои-то веки искренне пожелав, чтобы все мои подозрения и опасения оказались внезапной паранойей, обострившейся на почве стресса и травматических воспоминаний. Боже, да я даже согласна на официальную бумажку с диагнозом, лишь бы…

Только бы в этом конверте было не то, о чем я подумала, увидев его. Только бы не оно. Только бы не снова!

Приложившись пару раз затылком об стену, я все же вновь подняла голову, уставившись на анонимное послание. И облизнув внезапно пересохшие губы, сломала все еще дрожащими пальцами печать, открывая его. С тихим шелестом вытаскивая из шершавой на ощупь бумаги один-единственный лист и чудом успевая зажать себе рот до того, как заору.

На листе формата А4, на глянцевой, толстой бумаге была распечатана одна единственная цветная фотография. Потертые, местами порванные пуанты нежного, светло-бежевого цвета, с широкими лентами-завязками лежали на бинтах, пропитанных местами кровью. В окружении мелких осколков и сломанных бритвенных лезвий они смотрелись…

До ужаса прекрасно. Так прекрасно, что у меня сводило желудок от ужаса, а на языке скопилась противная горечь, а сердце громко бухало в груди. Я, как ни старалась, не могла отвести взгляда, прекрасно помня, как одела эти самые пуанты в первый раз. И как снимала их в последний, глотая слезы боли и пытаясь не орать от вида крови, пропитавшей ткань.

“Любовь” коллег по цеху и их “высокая” оценка моих способностей оставили белесые шрамы на стопе и пальцах. И чужая зависть в мире искусства может стоить тебе всего и даже больше.

- “Я храню это чудесное воспоминание… А ты?” - я хрипло втянула воздух сквозь зубы, читая послание, выведенное каллиграфическим почерком внизу фотографии. Затем прочла еще раз и еще. Вспышка злости обожгла изнутри и я, зло скривившись, резким движением разорвала лист бумаги на мелкие кусочки.

Аккуратно сложив их в конверт и смяв его в кулаке в комок так, что острые края больно врезались в кожу. Успев засунуть его в карман джинсов до того, как на лестнице появился чему-то довольно улыбающийся Ден, крутя в руках связку моих ключей.

Рассказывать братцу об этом послании я не собиралась. Как и думать о том, чем вызван этот “привет из прошлого” и что еще ждать.


***

Ее взгляд.

Насмешливый, теплый, мягкий. Он был повсюду, он преследовал его ночами. Он окружал его и это было…

Великолепно.

Длинные пальцы нежно скользили по черно-белым фотографиям, занимавшим все свободное пространство на стене. Разные ракурсы, разные места, разное время года. И всегда одна и та же девушка. Чуть печальная, расстроенная, разозленная, воодушевленная. Такая разная и такая одинаковая, такая близкая и такая далекая.

Смотревшая прямо на него, прямо в объектив его фотоаппарата. И все равно не замечающая очевидного. Не замечающая его. Что ж…

Он это обязательно исправит.

- Моя милая Ярослава, - он ведет пальцем по изгибу пухлых, чуть тронутых робкой улыбкой губ. - Это было так страшно, так грустно терять тебя из виду… Но я сделаю все, слышишь? Все, чтобы этого больше не повторилось. ты же хочешь этого, верно, моя девочка? Хочешь быть всегда у меня на виду...

Невинная. Чистая. Светлая. В балетной пачке, в костюме для репетициях или простеньких джинсах. Хмурясь или смеясь, активно жестикулируя или глядя безразлично перед собой, отбивая ногой ритм музыки в наушниках.

Усмехнувшись, молодой мужчина подошел к столу, усыпанному фотографиями самых разных размеров и форматов. Они веером лежали поверх бумаг и книг. И со всех на него смотрело одно-единственное лицо.

Ее лицо. Лицо Ярославы Градовой. Лицо его маленькой, храброй балерины.

Глава 11

Ярослава Градова

- Нет, Илюш, не получится, - вздохнув, я прижала телефон плечом к уху, открывая картонный стаканчик с ароматным кофе. Прикусила губу, борясь с желанием согласиться на заманчивое предложение Хованского прогуляться по парку аттракционов и снова вздохнула, признавая очевидное. - Нога болит, ага… Хованский, я верх благоразумия в этом отданном Хаусу на растерзание мире. Нет, не Хаосу, а Хаусу… Илюш, ты серьезно? Кто не видел неподражаемого Хью Лори в роли самого стервозного, циничного и эгоистичного светила медицины? Хованский, не надо мне статью с сайта “КиноПоиск” цитировать, а? И вообще, пока не посмотришь, твоя оценка этого образа не котируется, совершенно. Ага, я знаю, что зараза и тоже тебя “люблю”… Завтра увидимся.

Отключив телефон, я наконец-то вздохнула свободнее и воткнула обратно наушник от плеера, прибавляя громкости поставленной на повтор композиции. Monkey Boy в исполнении группы Kontrust, привычно затягивал рваными ритмами и своей особой, чуть истеричной атмосферой. В точности отображая всю ту разруху, что творилось в моей голове и в моей душе.

Яркие лучи солнца скользили по асфальту, выхватывая редкие островки луж, оставшихся после ночного дождя. На детской площадке в небольшом, уютном парке напротив самой лучшей (по моему скромному мнению) кофейни в этом городе, смеялась малышня, гоняясь друг за другом. А я потягивала любимый капучино, щурилась на безоблачное голубое небо и радовалась.

Радовалась, что робкая мысль прогулять несколько пар в университете нашла горячее одобрение у братцев и даже матери, с беспокойством наблюдавшей за мной весь вечер. И, может быть, это не очень хорошо для вчерашнего танцора и сегодняшнего прилежного студента, но мне была жизненно необходима эта передышка. Этот день без почти незнакомых лиц, досужих сплетен, обсуждений, скандалов и всего прочего.

Хмыкнула, делая еще один глоток. Ладно, Градова, признайся хотя бы себе. Пойти на занятия - значит встретиться с Елизаровым, а к таким подвигам моя нервная система пока не готова. Не после вчерашних странностей, не-а. И уж точно не после заявки в друзья в ВК, которую я мужественно проигнорировала. Хотя так и тянуло спросить, неужели пара лайков на старые фотки и подмигивающий стикер нынче ценятся дороже походов в театр там, в кино? Или букетов цветов? Или…

- Твою ж… - закрыла глаза рукой, переживая маленькую минутку откровений. Как там говорят? Не думай о белой обезьяне? Ну, пожалуй, стоит сказать своему любимому братцу “спасибо”.

За то, что все мои мысли так или иначе сворачивают на нашего самопровозглашенного Царя, будь он неладен и не к слову помянут!

И вроде бы предпосылок никаких не было, я же неглупая девушка. Да и таких вот “Костиков” за свою профессиональную карьеру повидала немало. Каждый из них почему-то был уверен, что за одно его неземное обаяние я должна была побежать за ним на край света, на ходу снимая с себя одежду. Чтобы уж совсем не напрягаться некоторым, ага. Ну а че? Проявил внимание? Дал понять? А больше ничего и не надо, ты же девушка, сама все сделаешь. И, что самое смешное, многие ведь делали. Да что там! Даже давать понимать не стоило - девушки сами рвались из юбок и каблуков и других предметов туалета, лишь бы подобные “царьки” уделили им хотя бы толику внимания. И это было так… Печально что ли?

Качнула головой, в такт собственным мыслям. Нет, я не ханжа, честное слово. Но почему-то те времена, когда девушек добивались, были мне намного ближе, чем бои без правил за мужиков в современном мире. И ладно бы только за мужиков, так нет же. Соперницы - самые опасные враги на свете. Они не гнушаются ничем: ни выдранными прядями волос, ни подсыпанными в косметику ядовитыми веществами. Помнится, однажды девочка из моей труппы приревновала меня к парню, на которого положила глаз. Не знаю, что она мне подсыпала в тени, но посреди спектакля веки обожгло так, что я только благодаря станцованности с партнером и отточенности движений умудрилась завершить номер. С полностью закрытыми глазами, поскольку их нестерпимо жгло.