– Осторожно, он с орехами.

Резко оборачиваюсь и сталкиваюсь с Макаром. Стоит за моей

спиной и пристально смотрит мне в глаза. Это впервые, когда Макар

нарушил обет молчания и заговорил со мной (репетиции – не в счет).

Осознание того, что за все эти годы Макар, как и Тася, был в

курсе любых моих слабостей, немного обескураживает. Но я не

успеваю поблагодарить Бойко, потому как Яков Ефимович громко

кричит из зала и зовет Макара на сцену…

Снег скрипит под ногами, вокруг весело галдят синицы. Макар

шагает впереди, я – следом. Сама не понимаю, для чего это делаю.

Мой дом совсем в другой стороне. Представляю, как неудобно было

Бойко годами провожать меня до подъезда…

Слава богу, что Олежка сегодня слился. После репетиции

отправился прямиком на тренировку по баскетболу. Надеюсь, Тася ему

между делом втащит мячом. Выпишет штрафной. А ведь Макар меня

предупреждал еще в начале учебного года, чтобы я держалась от

Дымарского подальше… Олег действительно оказался мутным.

Задумавшись, не сразу замечаю, что Бойко останавливается и

разворачивается ко мне. Опустив голову и рассматривая заснеженные

следы, едва в него не врезаюсь.

– Что это? – сердито спрашивает Макар, глядя на меня сверху

вниз.

– Где? – удивленно откликаюсь я, не сводя с него взгляд.

С бесцветного неба начинает падать мелкий колючий снег. Мы

стоим посреди сквера с пустыми белыми лавками и голыми деревьями, ветки которых напоминают оленьи рога.

– Ты следишь за мной? – продолжает допрос Макар.

– Слежу? Нет! Просто хотела поблагодарить тебя за спасение, –

мямлю я: ничего другого в голову не приходит.

– И поэтому ты тащишься за мной на другой конец города? –

насмешливо уточняет Макар.

Его тон меня бесит. Поэтому я фыркаю:

– Конечно! Мечтай! Больно мне надо за тобой прям тащиться…

– Прям тащишься за мной и прям по мне, – склонившись к моему

лицу, передразнивает Бойко.

От волнения сердце резко подскакивает. Я вижу близко-близко

голубые глаза Макара и его губы…

– Ты, Бойко, в себя поверил? – дрожащим голосом возмущаюсь

я. – Ты мне сто лет не нужен! Кажется, я тебе это не раз говорила.

– «Три дня я гналась за вами… Чтобы сказать, как вы мне

безразличны», – цитирует Макар мою реплику из нашего спектакля.

Теперь я лишь подавленно молчу. Бойко прав. Глупо скрывать

свою симпатию.

– Тащишься по мне? – опять спрашивает Макар, словно мстит, мучая в ответ, как я все эти годы мучила его.

– Хочу, чтобы ты меня поцеловал, – вдруг вырывается у меня

помимо воли.

Макар смотрит мне в глаза и начинает смеяться. Я, глядя на него, тоже смеюсь.

– Нет, – наконец отсмеявшись, говорит Бойко.

– Нет?! – подавившись смехом, возмущенно кричу я. – Но

почему? Я же хочу!

Для убедительности мне остается только капризно ножкой

топнуть. Как настоящей принцессе.

– А я больше не хочу, – отвечает Макар.

– Врешь.

– Не вру. Я не знаю, что от тебя ожидать. И с чего ты вдруг

решила обратить на меня свое королевское внимание? Может, это для

тебя игра, Аля? Очередной каприз. Почему вдруг ты изменилась?

Он смотрит на меня выжидающе, а я просто не знаю, с чего

начать и как все объяснить. Для меня это тоже стало полной

неожиданностью, между прочим.

Макар горько усмехается:

– Любить Алю Макарову как-то больно, если честно. Тем более

теперь у тебя есть парень. Я принял факт как должное, отступил, и

меня вроде немножко даже отпустило. Как летом, на каникулах. Когда

мы долго не видимся… Я не хочу снова тобой заболеть.

– А Алина? – вдруг спрашиваю я. – Она тебя излечила от

«болезни»?

Макар лишь качает головой.

– Мы расстались. В тот же вечер, когда я не удержался и тебя

поцеловал. Некрасиво было бы по отношению к Алине продолжать

встречаться. Поэтому мы прекратили общение, пока не зашли слишком

далеко. Алина такого не заслуживает.

– Я думала, ты ее любишь.

– И я думал, что смогу полюбить.

Я опускаю глаза и пялюсь на дутый спортивный пуховик Макара.

Мне физически больно от разговора. Будто с силой ударили под ребра, и вот я лечу в белый сугроб под откос. Но Бойко вдруг снова негромко

и грустно смеется:

– Блин, Аля, что за болтовня вообще? Сопли какие-то. Ладно, ты у

нас драма квин, но я-то куда…

Бойко шутливо сдвигает мне шапку на глаза, а затем

разворачивается и быстро удаляется прочь. Тогда я, поправив шапку, наклоняюсь, наскоро леплю кривой снежок и запускаю в Макара. Он, разумеется, пролетает мимо, но зато Бойко разворачивается.

– А драмкружок? – кричу я.

Макар лишь разводит руками:

– Я теперь не могу подвести Якова Ефимовича. У нас с ним

договор. Увидимся на выступлении, Аля.

Когда Макар уходит, я остаюсь в сквере одна. В меня летит

колючий игольчатый снег, из-за которого я вынуждена щуриться. От

обиды и горечи предательски щекочет в носу. А в голове почему-то

эхом звучат слова из нашего спектакля, которые в самом конце

произносит Яков Ефимович: «Любите, любите друг друга, да и всех

нас заодно, не остывайте, не отступайте – и вы будете так счастливы, что это просто чудо!» И речь его в эту минуту кажется мне насмешкой.

В глазах мокро от слез и от летящего в лицо снега. Я так мечтала, а

теперь… Лучше бы и не было на свете дурацкой любви.

Глава 11

Тася

– Тася! Мяч!

Слышу крик Карины и вскидываю руку вверх, защищая лицо, но

все равно получаю удар прямо по пальцам. Со злости пинаю летящий

к полу баскетбольный мяч и вскрикиваю от боли, пронзающей ступню.

Да что такое! Сегодня явно не мой день…

Хотя нет. Почему же? Все было прекрасно, ровно до того

момента, пока я не столкнулась в коридоре между спортивными

раздевалками с Глебом и его Ирочкой-Пупырочкой. Они зажимались

прямо у двери так, словно прощаются на сто лет, а не на полтора часа.

Хорошо хоть Глеб не привел свою возлюбленную прямо на

тренировку, иначе вместо щита я бы целилась только ей в лоб.

Прижимаю горящие пальцы к губам и отхожу к стене. Взгляд

улетает в направлении противоположной части зала, где тренируются

парни. Глеб с командой отрабатывают трехочковые броски. В груди

что-то жалобно скулит. Какой он все-таки…

Юдин выделяется из толпы. Так, наверное, было всегда, но я не

придавала этому особого значения. Голос парня звучит громче, смех –

ярче и выразительней. Он выше всех ростом и прыгает так, будто

собирается взлететь. Он классный и веселый. С ним не бывает скучно, а еще…

Опускаю глаза в пол, ощущая новую волну чувств. В последние

дни у меня два состояния: либо я готова рвать и метать, извергая

разрушающую энергию, либо мне хочется свернуться калачиком прямо

на полу и зарыдать что есть сил. И приступы сменяют друг друга так

быстро, что мне страшно открывать рот и говорить с кем-то, потому

что я могу сначала наорать, а после извиняться со слезами на глазах.

Аля даже предложила к врачу сходить, потому что так вести себя –

ненормально.

– Тась, ты как? – слышу рядом голос Дымарского.

А вот этот крендель раздражает меня даже больше, чем

существование Пупырочки, но… Ему еще можно пожить. Недолго и

не совсем счастливо. Ровно до тех пор, пока мы с Макаровой не

придумаем достойную месть.

– Нормально, – вздыхаю я, глядя на Олега, который строит

взволнованную и обеспокоенную мордочку.

– Дай посмотрю. – Он хватает мою руку и подносит к лицу, разглядывая ушибленные пальцы.

Так и хочется схватить его за нос и мотать из стороны в сторону: пусть взмолится о пощаде! Делаю глубокий вдох и тихий выдох… Как

мне сейчас не хватает Али рядом, только она может по-настоящему

меня успокоить. Но мысли о нашем примирении помогают не

выпадать из образа. Олежа – козлина, и ему придется за все ответить.

Скоро… Очень скоро…

– Поцелуй, – прошу я, делая жалостливые глазки, и легонько

перебираю пальцами, а в голове звучит демонический хохот.

Му-ха-ха-ха! Я полчаса не выпускала из рук мяч, а он где только

не валялся. На пальцах сейчас – столько же микробов, сколько на

блюдце, куда складывает чайные пакетики школьная повариха тетя

Даша. И судя по налету, она не мыла его… Хм… Никогда?

Олег ненадолго теряется от моей просьбы, но выполняет ее, чем

подкармливает моего внутреннего чертика.

– Лучше? – с нежностью спрашивает он.

– Я еще и ногой ударилась, – произношу, пребывая в образе

милашки Таси, и приподнимаю ногу. – Оближешь подошву?

Дымарский в ужасе распахивает глаза, пока я невинно хлопаю

ресницами. Я бы с удовольствием посмотрела, как он чистит мне

кроссовки, но, похоже, уже и так заигралась. Олежа скоро разрыдается

или психанет.

Что, теперь ему не так просто мне угодить? И как я вообще

высмотрела в нем что-то классное? Он – обычный лицемерный