Помню, я выходил тогда из кино с девчонкой. У меня был с ней роман, даже жениться подумывал. Понятно, что о моих подлинных занятиях она ничего не знала, сама же она готовилась стать учительницей. И родители у нее в школе преподавали. Я даже познакомился с ними. Очень интеллигентная и очень бедная семья. Так вот, меня загребли прямо на ее глазах; пару парней грубо схватили и затолкали в машину.

Шаповалов замолчал, налил в бокал вина, закурил сигарету.

– Хотите знать, что было дальше? – спросил он между двумя глотками вина.

– Вы прекрасный рассказчик, – произнес Ромов. – Вас можно слушать много часов подряд, как хороших артистов разговорного жанра.

– Будто бы, – насмешливо произнес Шаповалов, пыхнув в его сторону клубом сизого дыма. – Я-то был всегда убежден, что отличаюсь косноязычием. В какой-то момент даже преподавателя красноречия нанял, чтобы подправил речь. Дорого отдал за это удовольствие, но, как видите, результат налицо. Ладно, не будем отвлекаться. – Шаповалов решительно затушил недокуренную сигарету. – Меня привезли в какой-то подвал, бросили на холодный и грязный цементный пол. Окружили какие-то парни, их зверские рожи не оставляли сомнений, какая участь меня может ждать. Их предводителя я знал, это был местный криминальный авторитет, он славился своей жестокостью. Он предложил мне альтернативу: либо я отдам все деньги до копейки и в двадцать четыре часа смоюсь из города, либо меня закатают в асфальт. Как раз недавно по телевидению шел итальянский сериал про мафию, я так понимаю, оттуда он и позаимствовал эту, надо сказать, прогрессивную идею.

Отдавать заработанные напряженным трудом жутко не хотелось. Я молчал, в голове без остановки крутились шарниры в поисках выхода. Но ничего придумать я не мог. Да и что можно было придумать, этих головорезов было никак не меньше десятка, они были вооружены ножами, битами, а у меня в кармане кроме носового платка – ничего.

Я так углубился в свои невеселые думы, что и не заметил, как они приступили к экзекуции – стали пинать меня ногами. Били не сильно, но снайперски, каждый удар достигал цели. А цель почему-то они выбрали самую уязвимую – пах. Полчаса таких упражнений – я уж точно перестал бы быть мужчиной.

Я рассказал обо всех тайниках, которые мне были известны. Для конспирации каждый из нас знал лишь о части спрятанных деньгах. Но так как в тот вечер были повязаны все из моей группы и все раскололись, то наши враги стали обладателями полной информации о сокровищах Али-бабы и сорока разбойников.

Меня освободили только под вечер следующего дня. Все это время я провел в тесном подвале и ко мне никто не заходил. Не кормили, ни поили, я сидел рядом с собственными испражнениями. Надежда выбраться из этой заварушки живым таяла, как мартовский снег. На их месте я бы не стал себя выпускать, зачем нужен враг на свободе. Гораздо надежней сгноить меня тут.

Прощаться с жизнь в двадцать один год – занятие, я вам скажу, не из самых приятных. Да еще умереть таким во способом, от истощения. В этом темном склепе можно провести пару недель, пока не окочуришься. Смерть, которую не пожелаешь и злейшему врагу.

До сих пор не понимаю до конца, почему они меня отпустили. Решили не брать грех на душу? Правда сомневаюсь, что у них кроме тел были и души. В общем, в один момент дверь отворилась, и на пороге появились мои тюремщики. По их виду было заметно, что они всем довольны, Они подтвердили, что все наши деньги отныне стали их деньгами.

Меня выволокли из подвала и бросили на землю. И перед тем, как удалиться, в том числе пинками, напомнили, чтобы я в городе долго не задерживался. Я вернулся к себе домой. Там меня уже ждали все наши. По их виду я понял, что с ними произошло тоже, что и со мной. Мы снова стали нищими бродягами. И нам надо было удирать отсюда, как можно скорей. Мы едва наскребли деньги на билеты. Но перед тем, как уехать, произошло важное событие, каждый из нас решил идти своей дорогой. Не знаю почему, никто не пожелал следовать за мной, а я не стал настаивать. Наверное, эпоха нашего сотрудничества прошла.

На следующее утро самолет, в котором я находился, взял курс на Москву.

45

Ромов лежал на кровати и смотрел в потолок. Он уже выкурил не меньше пяти сигарет, и мысль о новой вызвало мгновенное отторжение. Но чем еще занять себя он не представлял. Читать не хотелось, купаться в бассейне – тоже, смотреть на однообразный, как стены казармы, морской пейзаж, опостылело. Часами пялишься на морскую равнину и при этом глазу не за что зацепиться. Какую он совершил глупость, что поссорился с Мариной. Позанимались бы они сейчас сексом или побранились – все веселей. А теперь ее не вернешь, она даже и смотреть в его сторону не желает, сплелась с этим юным богачом. Даже странно, что он в ней нашел, к его услугам самые красивые девушки мира, только помани пальчиком. Как бы он, Ромов, тоже хотел бы так жить. Но что судьбой не дано, то не дано. И нет смысла жаловаться на нее; даже если ему крупно повезет, у него все равно не будет и сотой доли тех денег, что есть у этого юнца. Спросить что ли как-нибудь у Шаронова, почему все так в мире несправедливо, он же дружит с высшими силами, пускай они ему растолкуют. С другой стороны вряд ли что-то это изменит, ему важны не объяснения, а конкретные результаты. А он сильно сомневается в том, что они появятся от этого демарша.

Раздался стук в дверь. Ромов поморщился – никого видеть сейчас ему не хотелось. Скорей всего это Суздальцев, а с ним ему меньше всего хочется общаться. Но и не открыть он не может себе позволить.

Ромов соскочил с кровати, отворил дверь – и обомлел. Перед ним стоял Шаронов. Вот уж в чем он был уверен, так в том, что тот никогда к нему сам не зайдет.

– Вы ко мне? Заходите, Андрей Васильевич. Очень рад, что решили заглянуть.

– Я вам не помешал?

– Что вы, я ничем особым не был занят. Так, размышлял про сценарий.

– Вот по этому поводу я к вам и заглянул. – Шаронов зашел в каюту и остановился. – Как вы тут живете, у вас так накурено.

– Простите, вообще-то я не так много и курю. Но сейчас случай особый, курение помогает творческому процессу, – на ходу стал сочинять, сам не зная зачем, Ромов. – Вот я и разошелся. Сейчас открою иллюминатор – и все быстро развеется.

Ромов устремился к иллюминатору и открыл его. Ему было неудобно перед собой за свое поведение, но все это происходило помимо него. Кто-то таинственный заставлял его так поступать. И сопротивляться не было никаких сил.

Шаронов опустился на стул, Ромов сел напротив него.

– Есть ли у вас какие-то мысли по поводу сценария? – спросил Шаронов.

Ромов лихорадочно искал ответ, четких мыслей на сей счет на данный момент у него не было. По большому счету он только еще собирался заняться его обдумыванием.

– Я думаю, это не так все просто, учитывая поставленные перед нами задачи.

Шаронов уловил его состояние.

– Задачи действительно поставлены сложные. Но разрешимые. Если поразмыслить, в них нет ничего принципиально сложного.

– Вы полагаете? – вздохнул Ромов. – А мне, четно говоря, они показались далеко не самыми простыми.

– В чем-то вы правы, рассказ нашего друга чрезвычайно тривиален. Хотя он свято убежден в обратном. И сделать из него что-то необычное не так-то просто.

– Вот видите, вы тоже так считаете, – обрадовался Ромов.

– Я вам так не сказал, – усмехнулся Шаронов. – В институте нас специально учили: взять самый обычный, можно даже сказать, примитивный сюжет, и сделать из него нечто оригинальное – в этом и заключается подлинное мастерство.

– Да, да, я тоже это проходил. Вот только поможет ли это нам?

– Мы могли бы организовать нечто вроде соревнования, – неожиданно произнес Шаронов.

Ромов почувствовал испуг, не узнал ли он каким-то образом про его договоренность с Суздальцевым. Тот вполне мог стравить их, для продюсера это может быть выгодным ходом.

– Вы полагаете, что это целесообразно? – пристально взглянул на Шаронова Ромов.

– Такие вещи всегда идут на пользу дела. Но сейчас не та ситуация.

Ромов ощутил некоторое облегчение. Кажется, в их тайну с Суздальцевым Шаронов не посвящен. Хотя, как поведет он тогда, когда наступит конец всей этой истории, и придет момент выбирать сценарий? Но об этом лучше пока не думать.

– Я с вами полностью согласен, – произнес Ромов.

– Я так и предполагал. Я решил, что нет смысла дожидаться конца повествования нашего героя. И кое-что набросал. А коль вы определены в мои соавторы, пришел вам показать. Почитайте, выскажите свои соображения. Можете что-то сразу исправлять. Затем обсудим.

– Конечно, буду рад, – пробормотал Ромов. К такому повороту событий он не был готов.

Шаронов вручил ему флешку.

– Считайте, что это и ваш текст. Поэтому ведите себя с ним по-хозяйски. Когда завершите работу, скажите. Обсудим.

Шаронов встал и направился к выходу.

Едва закрылась за ним дверь, Ромов бросился к компьютеру, вставил флешку и погрузился в текст. Читал, не отрываясь, пока не дошел до конца. Закрыл файл и несколько секунд бессмысленно смотрел на монитор. Затем лег на кровать и закурил.

Ничего не изменилось, Шаронов остался Шароновым – одним из лучших сценаристов страны. А может быть и мира. Это он, Ромов, понял едва ли не с первой страницы. Не исключено, что он, Ромов, не очень замечательный автор, но все же он достаточно владеет профессией, чтобы отличить туфту от настоящего произведения. А Шаронов, черт бы его дери, сразу сумел повернуть дело так, что становится жутко интересно и одновременно глубоко. Как ему только это удается. И в прошлых фильмах у него это замечательно получалось. Не случайно же люди балдеют на его картинах, выходят из зала сами не свои. Он, Ромов, прекрасно помнит свои впечатления от первого фильма Шаронова, дня три ходил под впечатлением увиденного. Ему тогда было лет шестнадцать, он был довольно циничным парнем. А тут проняло, что называется, до костей.