Я смертельно устала, находила все ужасным и очень одиноко себя чувствовала. Сам клуб, нас принимавший, показался мне чем-то вроде мотеля в Грисбахе, только с элементами балийской экзотики.

При нашем прибытии балийцы две минуты играли американскую музыку. Стоило нам войти внутрь, как музыка сразу прекратилась. Для новоприбывших гостей была показана программа, длящаяся те же две минуты, затем выпивка, затем вкратце были объяснены правила клуба, затем, через тридцать минут, ознакомительная экскурсия по территории, после чего мы были предоставлены самим себе. Здесь были ресторан, театр и дискотека. Можно записаться на различные экскурсии; тотальный сервис, но все очень безлично; отовсюду профессиональное дружелюбие.

Усталость от перелета отняла мою обычную уверенность. Я боязливо, чувствуя себя чужой, бродила среди толп австралийцев и каких-то узкоглазых. Когда настало время ужина, мне указали на огромный стол на восемь персон, за которым я сидела в полном одиночестве. Какая-то старая, увешанная драгоценностями перечница направилась в мою сторону. Выяснилось, что это промышленница-миллионерша по имени Энн. Она только сегодня приехала и вот, причитая (по-английски), усаживалась за мой стол. Я существенно улучшила свои знания в области английского языка — в пассивной форме. Леди Энн не была рождена для того, чтобы выслушивать собеседника. Я подумала: хорошенькое начало — вот сиди теперь две недели за одним столом со старой хрычовкой. К столу подошла девушка от клуба, дабы создать нам хорошее настроение. Леди Энн и я оказали дружное и успешное сопротивление. В течение следующего часа оставшиеся места за нашим столом были заняты японцами. Учитывая то, что мои познания в японском весьма ограничены, а познания японцев в английском столь же велики, как мои в японском, поддерживать диалог оказалось несколько затруднительно.

Я обратила внимание на соседний стол. Там сидело пятеро австралийцев, одинокие, все в пределах тридцати лет, подвыпившие, с бутылкой шампанского на столе. Они тоже взглянули в нашу сторону. После еды табунок японцев укатил куда-то на своих велосипедах и австралийцы перебрались за наш стол.

Леди Энн тоже пришлось принять участие во всем последующем. Столовое вино, которое я от волнения начала вливать в себя, к несчастью, оказалось полностью в нашем распоряжении и было абсолютно бесплатным. И через четверть часа я уже была изрядно под мухой, вовсю курила и рассказывала такие непристойности, о которых дома и подумать бы побоялась, и всерьез уже нацелилась на одного типа. Типа звали Кон, тридцать восемь лет, психолог.

Наверное, всему виной шампанское, с помощью которого Кон меня соблазнил; во всяком случае я все-таки улеглась в постель с этим типом, который меня ни капли не интересовал и даже, более того, казался довольно бесцеремонным.

Я распила с ним эту злосчастную бутылку шампанского, и Кон заказал комнату на ночь, объяснив мне, что я вся «очень немецкая», и весь следующий день вел себя со мной, как со своей девкой. Это самый грязный гостиничный номер в моей жизни, подумала я и рано утром выскользнула из его комнаты, скорее, впрочем, склоняясь к тому, чтобы рассматривать происшедшее с юмором. За ужином Кон назвал меня «курочкой», а после того, как я отказалась снова переспать с ним, громогласно объявил всем сидящим за столом, что мне чрезвычайно понравилось сосать его член.

Несмотря на это, на следующий день я вновь искала общества этих кенгуру с их плоскими приколами. Они были для меня чем-то вроде родины на чужбине, давали какую-то защиту и псевдотепло. Видимо, такого рода отношения у проститутки с сутенером. Они охраняли меня от падения в одиночество. Старая леди Энн тоже все еще была при них. Они таскали ее с собой на дискотеку и называли «мамулей», что мне казалось тоже своего рода заботой. Все они оставили дома жен и хотели в свой отпуск всего лишь на время поменять женщину — не более того.


Номером вторым был Рик, экономист, австралиец. Познакомились на дискотеке. Этот был довольно сдержан. Он мне наврал, что в результате какого-то неудачного обмена остался без комнаты и теперь совершенно не знает, где ему спать эту ночь. Свой трогательный рассказ он сопроводил умелыми пассами рук в определенных частях моего тела. Я взяла его в свою комнату и что-то там сыграла на гитаре. Он оказался согласен спать во второй комнате моих аппартаментов, но сначала предложил мне массаж. Бесплатный массаж всегда хорош, сказала я себе.

Массаж был настолько хорош, что привел к сексу. Тут он, к счастью, был очень любезен и, выполнив свою программу, заснул в соседней комнате, за что я возблагодарила Бога. Рано утром он выветрился.

МАЧО

Номер третий — Освальдо. Имя как музыка…

Главный организатор досуга, важный как индюк, образцовый «Мачо», как говорят испанцы, имея в виду мужчину, не обремененного интеллектуальным багажом с доминирующим половым инстинктом. Он выдал мне кассету с музыкой для ночного шоу, в котором я буду принимать участие в числе других гостей. Я договорилась с ним, что занесу кассету к нему в комнату в половине седьмого, еще не зная, что в этом клубе это означает согласие на предобеденный секс.

Он открыл мне мокрый после душа; белое полотенце вокруг бедер, волосатая грудь, золотая цепочка, темные, спутанные волосы — классический образчик Мачо.

— Я как раз иду на тренировку… — сказала я.

— Хочешь принять душ? — спросил он и сделал приглашающий жест.

— О… так быстро… я хочу сказать, не могу так сразу.

Он взглянул на меня без всякого выражения и пожал плечами. Сегодня вечером? Хорошо, сегодня вечером, договорились, после полуночного шоу на дискотеке. Освальдо был мил, холоден, независим, профессионален, и ему еще нужно было успеть на репетицию с другими гостями в театре. Я подождала его час и задала вопрос: «Что мы тут делаем?» Еще четверть часа, — сказал он, — и я заберу тебя. Через час дискотека закончилась, я собиралась идти в свою комнату. В этот момент он вышел из-за угла и остановился на танцевальной площадке.

— Мы репетировали до этих самых пор.

— И что теперь, ты хочешь спать?

— Нет, идем ко мне!

Довольно холодно. Молча идем к нему. В комнате заиграла музыка, руководитель отдела развлечений отправился в ванную и вернулся назад с профессионально возбужденным членом — сразу видно мастера. Брюки вниз, мокрый поцелуй, рукой за грудь — по укороченной программе. Он сразу же просунул в меня палец. Потом улегся на кровать, а я должна была сосать у него. Это он мне позволил. Потом непродолжительные фрикции спереди и, без предупреждения, безжалостно, сзади; я закричала, мое возбуждение почти достигло пика, его глаза блестели, он снова вошел в меня спереди примерно на две минуты, потом кончил. А потом сказал мне:

— Теперь твоя очередь получить удовольствие! — и предоставил мне самой все это с собой проделать. Когда я громко стонала, он предупреждающе говорил: Чшшшш! — Его друзья, которые живут рядом, не должны ничего знать о его личной жизни. Кто такой Мачо? А это тот, кто дает отсосать у себя, а потом спрашивает: «Тебе было со мной хорошо?»

На мой вопрос, все ли это, он спросил:

— Ты хочешь быть моей подружкой или как? И сообщил, что для меня потребуется очень много сделать, прежде чем он тоже предоставит мне небольшую часть своих чувств. Я попыталась пробиться через толстую шкуру этого Мачо, сделав пару приступов. Ноль! Он так и остался садистской статуей, зевавшей глядя сквозь меня. С него на сегодня довольно, и мне нужно идти.

В самые жуткие времена, когда я с каждой вечеринки утаскивала какого-нибудь мужика, со мной не бывало ничего подобного. Он голый остался лежать в постели, даже не проводив меня до двери.

Я привыкла к заботливой нежности Симона, но сейчас его со мною не было. Раньше я таких Освальдо знала только по рассказам. Вывод: когда с мужчинами сразу ложишься в постель, они ведут себя по-свински. Когда мужчина занимается быстрым сексом, то все нормально, а если это делает женщина — то она проститутка. Никакого равноправия. Я забыла, что я не в Германии. Немецкие мужчины гораздо большему научились в этой области за последние двадцать лет.

Следующий день был еще неприятнее. «Фу-ты-ну-ты-Освальдо» даже не смотрел на меня, я для него больше не существовала. Он даже со мной не поздоровался, чудовище. Как, впрочем, и в последующие дни. Видимо, кто-то когда-то ему сказал, что презрение к женщинам выглядит мужественно. На Бали я научилась ценить своих соотечественников.


Тот, кто позволяет какие-то действия по отношению к себе, остается в проигрыше; выигрывает тот, кто сам действует.

Снова на очереди Кон. Послеобеденная экскурсия к храму Таналоты. Разъяснения для туристов и поездка в «Парк обезьян», которые набросились на нас как собаки; посещение клубного театра и, после всего, дискотека. Примерно около двух часов ночи помещение опустело, банда австралийцев скрылась из виду, и Кон снова подошел ко мне.

— Пойдем ко мне?

Почему бы и нет? Пойдем. Он рассказал мне историю о женщине, которая сосала его член прямо на дискотеке, в каком-то углу; после чего поведал, какое узкое у нее было влагалище. Очевидно, это следовало рассматривать, как словесную прелюдию.

Мы пошли. Я поняла, что, кажется, не могу или не хочу. А скорее, и то, и другое. Попытки с поцелуями потерпели крах. У него это шло не от сердца и не было ни капли чувства. И первое и второе у него молчало. Вошел Рик. Направлявшийся к своей находившейся по соседству комнате, которая у него все-таки была, увидел нас вместе и сказал:

— Будьте проще, вы же на отдыхе!

Кон снова хотел трахаться по-немецки. «Скажи мне, ты делала это со своими сестрами? Тебе нравится, когда тебе ласкают клитор? Тебе нравится заниматься сексом со своей матерью (или отцом)?» И тому подобный бред. Я послушно и находчиво отвечала и, думая про себя: так вот как трахаются психологи, с трудом сдерживала смех. Затем я сделала ему массаж головы, как учил Симон; сразу подействовало. Он, слава Богу, заснул и был счастлив. Ему еще никогда не доводилось переживать такое. Он сказал: