Мне кажется, пришло больше семидесяти человек — все с массой подарков и поздравительных открыток с пожеланиями, где была представлена вся шкала: от полных любви, волнительных, шутливых и находчивых до просто неуважительных и попросту безвкусных, как, например: «Ты никогда не будешь выглядеть такой старой, как сейчас!» Очевидно, кому-то это должно было показаться шутливым и ироничным, но мне так не показалось. В этот день я выглядела на редкость хорошо и не только «для своего возраста» — я была стройна, свежа, и посторонним никак нельзя было понять, что дела мои идут не так уж хорошо, кроме самых посвященных, разумеется.

С шести часов вечера в дверь звонили через каждые две минуты, и я получала одно пожелание счастья за другим и после каждого поздравления еще поцелуй и прекрасный подарок. Я была совсем растеряна, смущена и, словно со стороны, слышала свой голос, выговаривающий стандартные благодарности. Наверное, всего этого было даже слишком много, чересчур, но в целом праздник получился просто великолепный. Симон помогал мне в приготовлениях, притащил столы и стулья, соорудил гриль, закупил напитки. Одна закусочная фирма устроила гигантский холодный буфет, на лужайке стояли тридцать факелов для вечера. Янни со своим бэндом что есть сил играли рок, не боясь помешать соседям; наш друг Георг Визингер более двух часов играл блюз; присутствовали журналисты, пребывавшие в хорошем настроении от шампанского. У нас была даже машина, швырявшая эклерами в направлении выбранной жертвы, пытавшейся схватить ртом это пирожное.

Около полуночи я стояла одна на балконе и смотрела на море света в саду. Все факелы горели в темноте, оживляя тени и погружая всех моих любимых друзей в море мерцающих отсветов, как в фильме Феллини. Это было незабываемое зрелище.

Они не оставили меня, — думала я, — они все здесь, потому что я нуждаюсь в них…

В половине седьмого Симон отправился спать — он очень устал. Направился в мою кровать. Но я сочла это недостаточным для роли хозяина, которую он разыгрывал, принимая гостей, и надулась. Скоро я затеяла флирт с одним типом из рекламного агентства. И в один прекрасный момент мы с ним начали целоваться.

Это было не вполне корректно, но хорошо на меня подействовало. И уж, разумеется, мне никак не могло прийти в голову, что Симон еще раз встал и увидел нас сквозь стеклянную стену зимнего сада. Некоторое время спустя этот тип потащил меня в тихую комнату, и от меня ускользнул тот факт, что Симон начал меня искать.

— Где Лена? — подозрительно спросил он у Резы, с лицом, не предвещавшим ничего хорошего.

— Я… э… не знаю… наверняка она где-то в саду…

Реза попала в переплет — она знала, где я была, но ни в коем случае не хотела допустить, чтобы Симон нашел меня. Ей удалось вытащить меня из той комнаты, прежде чем он подошел. У нас все не слишком далеко зашло с этим мужчиной, да и, в сущности-то, он был мне безразличен, но ситуация получалась крайне неловкая. И я хотела уладить все по возможности без особого шума и не портить настроение гостям. Когда мы подошли к дверям, Симон заорал на этого типа:

— Убирайся вон, ты, дерьмо собачье, пока я не спустил тебя с лестницы! — и угрожающе поднял кулак. Это меня сильно впечатлило. Такого я еще не видела. Этот тип и так не был особенно атлетического сложения, а тут совсем сморщился, сжался и повторял:

— Хорошо, хорошо, шеф, мне очень жаль, я уже ушел!

Это было довольно-таки смешно, хотя и было самым лучшим выходом в нашей ситуации. Симон не стал дожидаться, пока тот уйдет, а повернулся на каблуках и пошел обратно в спальню. Я была довольна и тихо про себя пожелала, чтобы Симон каждый день боролся за меня так, как сегодня.

Два месяца Симон жил в отеле. Затем снова вернулся ко мне с самыми твердыми намерениями на этот раз остаться навсегда. Мы провели наши первые совместные рождественские праздники, вся семья объединилась, я блаженствовала. Мы собрались все вместе у Нонни: Я с Симоном, Янни и Реза, Нонни и мой свекр. Были и все наши дети: дочь Резы от первого брака, Бенедикт и малыш Резы и Янни.

Это был самый веселый праздник — домашний, радостный, с рождественскими песнями. В течение всего вечера я была абсолютно счастлива. Это напомнило мне детство. В нашем доме так было каждый год. На наших рождественских праздниках собирались все: дедушки-бабушки, родители, дети, прислуга, няни. Огромная елка украшалась сверху донизу; конечно, ставились обязательные рождественские инсценировки, все пели, и праздник получился по-настоящему хороший.

А затем наступил канун Нового года.

Как компенсацию за этот ужасный год я решила собрать в этот день всех, кого люблю. Они должны были быть поддержкой, чтобы я могла опереться на их плечи. Я сказала об этом Симону, и он согласился; собственно говоря, он вообще никогда не возражал ни по какому поводу. Я пригласила двадцать пять человек и выделила целый день на подготовку к празднику. Может быть, было слишком много семейных праздников? Или я не заметила в нем какой-то перемены, что-то от меня ускользнуло? В первой половине дня ему нужно было быть на работе. После обеда он ненадолго появился, чтобы сказать, что все в порядке и он наверняка придет.

— Пожалуйста, не уходи так неожиданно, как в мае, я не переживу такого еще раз. Я больше не могу… Если что-то не так, то лучше скажи сразу, заранее.

— Конечно, — сказал он и обнял меня, — я никогда больше не уйду вот так просто.

— Скажи это и моему сыну тоже. Он точно так же страдает от твоего поведения. Пообещай ему, что никогда больше не бросишь нас.

Он пошел в комнату Бени и твердо пообещал ему, что никогда больше не уйдет без объяснения и предупреждения.

Наступил вечер, стали собираться гости. Пробило шесть часов, потом семь, все уже собрались. Симона не было. В половине восьмого он позвонил. Он в Штраубинге, у него не все так хорошо, как хотелось бы.

— Нам нужно еще кое-что сделать по работе этим вечером… я прямо как-то даже и не знаю…

— Пожалуйста, — тихо сказала я в телефонную трубку, — пожалуйста, не поступай так со мной… Все уже давно собрались и огорчатся, если ты не придешь. Приезжай сейчас же, пожалуйста!

Я услышала гудки. Он повесил трубку. И не приехал.

Через несколько часов я поверила уже окончательно в то, что он не приедет. Мои друзья наблюдали за мной с почтительного расстояния. Они были не уверены, уместно обсуждать сейчас со мной эту тему или нет, и пытались привести меня в новогоднее расположение духа.

Однако, как личность, я больше уже не существовала. Внутри себя я тихо покачиваясь шла к преддверию душевного ада. Тут я заметила, что со мной происходит, стала заливать в себя алкоголь в диких количествах, курила одну сигарету за другой и портила всем настроение своей угрюмостью. Когда пробило полночь, я даже не заметила этого. Так же как и то, когда отправилась в постель. Я только смутно припоминала, что какой-то человек лег вместе со мной, чего я вовсе не хотела, и воспользовался моим почти бессознательным состоянием. Около четырех часов утра я все еще бродила среди гостей, а потом уже полностью отключилась и ничего не помню.


Утром меня разбудили довольно поздно, к традиционному завтраку. В купальном халате, опухшая, я уселась за стол и представила взору окружающих достойную сожаления картину. Кто-то все же попытался спросить меня о Симоне — и я снова потеряла разум. Мои нервные окончания раскалились, душа превратилась в кусок сырого мяса, я плакала и плакала, бесконечные потоки слез лились из глаз, я сникла, сотрясаясь от рыданий, оплакивая свое горе; женщины бросились утешать меня, мужчины смущенно оставили стол и ретировались в другую комнату.

В какой-то момент все ушли — и я осталась одна. Он снова меня оставил, и для меня это был окончательный крах, у меня не осталось ничего, что могло бы поддержать, — ни ярости, ни надежды, ни самолюбия, ни уважения к себе, одно только голое, изнуряющее отчаяние. И тут пришло искушение дьявола, порождение ада, утешение всех инстинктов — стопроцентное зло. Я бродила по кухне и пила шнапс. Целый стакан его я влила в себя. И еще один. Напиться бы до смерти. Остановись! — кричал мне мой ангел-хранитель. — Остановись!

Я больше падала, чем шла, спускаясь по лестнице и бредя назад, в спальню. Для меня все кончено. И еще один стакан огненной воды, разбавленной вишневым соком…

Откуда-то издалека до моих ушей донесся голос:

— Лена… Лена… Лена… пожалуйста… открой… впусти меня!..

Это звучало как-то странно, печально, плачуще, как крик о помощи, одинокий, слабый и жалобный, как плач шакала, — и он делал моей душе больно, это было похоже на… Симона?

Кто-то бегает по моему саду, выкрикивая мое имя? Симон? Кто это был? Неужели это все-таки мой провинциальный любовник, этот обманщик, этот крушитель сердец? Что еще ему нужно на моем участке? Кто он такой, этот Симон? Это дерьмо собачье. Что он хочет мне сказать? Ничего… Еще один глоток. И еще один. Затем на меня упала тьма.

Вишневый сок, судя по всему, был моим спасением. Без него я бы, пожалуй, и не проснулась. А так, я вступила в свой новый день, проснувшись довольно поздно, после обеда; я мало и плохо соображала, мне казалось, что вокруг меня какие-то неясные сумерки, в которых плавают всякие предметы. И тут я увидела человека, мужчину — это был мой свекр.

— Как твои дела?

— Я не знаю, вроде ничего. А что?

— Спи, я только хотел посмотреть, все ли у тебя в порядке. Ты вчера была не в самом лучшем состоянии.

Позже я еще заеду взглянуть на тебя… Кстати, тут внизу твой сын, мы вчера забрали его с собой, а сейчас я его привез. Мне кажется, он должен хорошо на тебя подействовать. Он сейчас внизу, играет.

Затем он ушел. Как прошел остаток этого дня, я не помню. В конце концов, мой сын заполз ко мне в постель. А я снова окунулась в беспамятство отравления.