Линочка, родная моя, я знаю, ты поймешь меня правильно, поймешь, что я люблю тебя такой, как ты есть, но в то же время страстно хочу видеть тебя – настоящей.

Запоем читаю Бирюкова. Запоем прочитал «Чайку», а сейчас глотаю, не в силах остановиться, «Воды Нарына». Это что-то бесподобное. Прочитай обязательно, если еще не читала. На концерты хожу мало, но когда есть время, дома слушаю много музыки. У меня собралась порядочная коллекция пластинок: более 350. Когда-нибудь будем слушать вместе.

Линуська, ты правда сразу ответишь? Вот было бы здорово! Но я уже приготовился ждать полтора – два года, и если ты ответишь раньше, это будет приятным сюрпризом. Это не значит, конечно, что я не буду высчитывать, когда ты получишь мое письмо и когда приблизительно мог бы прийти ответ. Жду, Линуська, очень-очень жду.


Пока я была в Будапеште, я научилась тихо прошмыгивать за жильцами в парадные и бродила по домам-колодцам. Поднималась по широким лестницам, выходила на балконы, прислушивалась к внутреннему миру жителей. Лепнина на потолке, фрески, массивные перила- все это невероятно красиво, только паутина и пыль на перилах навеват легкую грусть и ностальгию по прошлому величию, забытому теперь.

Однако умиротворение и покой в Будапеште царят только в парадных, в остальном город кипит и бурлит, он вобрал в себя столько историй и столько в нем наперемешалось, что это чувствуется практически везде. Бродя по улицам без цели, главное – не прозевать интересные находки. Вот среди двух домов за строительными лесами угадываются очертания церкви. Выглядит так, будто она давно заброшена. Но если заглянуть внутрь, можно обнаружить старую синагога. Полы давно прогнили, а на стенах ещё угадываются очертания фресок, где красиво пляшут солнечные зайчики, проникая внутрь через звезду Давида. При входе даже стоит касса – с вас возьмут 5 форинтов. А ещё, бродя по улицам Будапешта, на асфальте можно увидеть золотые квадраты с именами и датами. Почти все таблички оканчиваются 43 годом, годом, страшным для Будапешта. В этот год почти все еврейское население города попало в гетто, многие не вернулись.

Первые письма Жени приходят как раз после войны. Но он совсем про неё не пишет. Не знаю, как происходило возвращение города к привычной жизни, но его письма полны оптимизма, юношеской энергии, стремления все успеть и все смочь ( ну и построить социализм, куда же без этого). Ни слова о войне. Ни слова про евреев и то, что пришлось пережить городу. И в его письмах Будапешт задорный, возрождающийся, в нем молодежь трудится, отдыхает, бегает на танцы в парламент.

В тот мой первый приезд я нашла улицу, на которой жил Женя, это оказался самый центр еврейского квартала, и центр Будапешта. Я нашла нужный дом, пробежала глазами по странным венгерским фамилиям у звонков, но там уже никого не было с фамилией Бергмана. Конечно, я так и не узнаю, хватило бы у меня смелости ему позвонить, если бы он там еще жил. Но честно, я расстроилась, что его там не оказалось.

Стояла теплая, иногда с дождями, осень. Листья почти облетели, в витринах магазинов красовались ярко рыжие тыквы. Гуляш согревал, обжигая кончик языка, а с Токаем было приятно коротать вечера. Я бродила по городу ( добралась даже до старого венгерского кладбища) и понимала, как иногда важно просто побыть наедине с собой. Помолчать с собой, прислушаться к себе, пить в кафе вино, смотреть на проходящих мимо людей и никуда не спешить.


31. V – 1. VI.53

Милая моя Линуська!

Никогда еще я так долго не молчал, и я давно ругаю себя: я знаю, как важно получить письмо. Но дело в том, что это письмо очень долго созревало, а когда созрело, у нас началась подготовка к съезду партии, меня забрали переводить, и две недели не было никакой возможности писать. Неделю мы сидели взаперти (под самым настоящим арестом) и переводили первый доклад, затем неделю мне пришлось переводить, слушая через наушники, в микрофон все выступления налету, т.е. «озвучивать» съезд. Это – адская работа. Правда, в час приходилось работать 20 минут, но напряжение и концентрация – страшные. Нужно быть все время наготове, так как постоянно попадаются самые неожиданные выражения, начиная с народных пословиц и кончая «приспособлениями для перевозки навозной жижи» и «нарезкой с двойным шагом». Вдобавок в окошко кабины отчетливо видно, как Ворошилов досадливо морщится, если зал смеется, а ему не над чем, т.к. ты не перевел. Результат: приходишь домой в 9 часов вечера и падаешь в постель, как убитый. Но все же, конечно, стоило, ибо это означало возможность присутствовать на всем съезде, а ведь это изумительно интересно. Правда, мы не имели даже совещательного голоса, но нами, переводчиками, активно обсуждалось каждое выступление. Ведь говорят, что переводить – это почти то же, что спать с человеком, настолько же узнаешь его. Особенно замечательным было заключительное совещание. Знаешь, Линусь, чувство, когда истасканные, шаблонные понятия-штампы вдруг обретают плоть и кровь? Вот такое чувство я испытывал на этом совещании, когда с необычайно стихийной силой вырвались из газетных рамок понятия «единство партии», «любовь к партии», когда простые люди несмотря на маску ошибок и перегибов последних двух-трех лет, выразили с неподдельной искренностью, что они любят партию и ее руководителей и верят им. А ведь это – вопрос жизни или смерти.

После долгой, холодной зимы и дождливой, почти зимней весны у нас, наконец, установилось настоящее лето. Это значит, что я перехожу на «дикарский» образ жизни. Я рассказывал тебе о нашей водной станции на островке Дуная. Я еду туда каждую субботу и остаюсь там до воскресенья вечером. В воскресенье утром я встаю, одеваю трусики и тапочки и нахожусь на солнце до наступления темноты. Род занятий: волейбол (главным образом на пиво), катание на моторной лодке и просто валяние на солнце. У нас подобралась компания человек в 15 – завсегдатаи, или, как я нас называю – эскимосы. Хорошие ребята, в большинстве образованные, но серьезных разговоров за редким исключением не ведущие и чуть грубоватые (добродушно), как настоящим дикарям и полагается. Но это лето для меня будет коротким: в августе, вероятно, иду на трехмесячные офицерские курсы.

За последнее время я почти ничего не читал и нигде не был за исключением 7:1. Так называется у нас футбольный матч Венгрия:Англия. У нас теперь царит настоящая футбольная эпидемия. А что творилось перед матчем! Английские газеты писали: «Английская команда или должна взять реванш за прошлогодние 6:3 или погибнуть». Вдобавок все последнее время команды, из игроков которых состоит наша сборная, играли просто отвратительно. Так что некоторые из нас готовы были довольствоваться ничьей, и результат поразил нас не меньше, чем англичан. Но играли наши действительно замечательно. Их комбинации просто поражали своим остроумием, а техника напоминала эквилибристику. Теперь команда уже более решительно тянется к званию чемпиона мира. В общем, конечно, бы неплохо, но там будут Бразилия, Уругвай… А, впрочем, скоро увидим.

Не сердись за длительное молчание (ты обычно молчишь по столько же) и пиши скорее.


12.XI.53

Линусь!

Вот уже день мы в Горьком. Все очень хорошо, нас замечательно встретили, были на Автозаводе, вечером в театре.

Пока я знаю только, что приедем мы 16-ого, будем в Москве весь день, уедем только 17-ого. Плохо, что тебя не будет, но я позвоню на всякий случай и в крайнем случае скажу папе, когда буду опять в Москве.

Сегодня видели замечательную пьесу. Ты обязательно посмотри, она идет, кажется, в Московском театре драмы – «Не называя фамилий». Ты опять скажешь «открыл!», а пьеса замечательная, хлесткая, ты, наверное, узнаешь кого-нибудь в этой пьесе. И играли совсем хорошо, во всяком случае не «по-провинциальному».

Между прочим, я открыл еще, что Горький – это огромный город и что Волга – очень широкая. Прогресс, правда?

А на Волге льдины, но еще не замерзла. В воскресенье в шутку приглашали на каток, а хорошо бы с тобой, ты ведь любишь, правда?


18.XI.53

Линусь!

Я в Одессе, под окнами моей комнаты шумит Черное море, мигают огоньки порта. Сегодня нам показывали город, он довольно красивый, но мне Горький почему-то понравился больше. Кажется потому, что в Одессе мало русского. Замечательна Потемкинская лестница, знаешь, на которой расстреливали. У нее, кроме всего прочего, замечательная архитектура (архитектор Боффо). Сверху видны только площадки, а снизу – только ступеньки. Вверху ширина в два раза меньше, чем у основания, поэтому с моря лестница кажется совершенно прямой лентой.

Между прочим, погода отнюдь не южная. С моря дует пронизывающий ветер. Представляю, что будет в колхозе.

Вечером были на областном смотре художественной самодеятельности. Было несколько номеров, замечательных не только относительно, но и абсолютно. Выступала студентка института пищевой промышленности, читала балладу Шевченко «Тополь» (знаешь?) Такой красоты я, пожалуй, еще не видел, а читала она потрясающе. И ты представляешь, в перерыве нам рассказали, что все ее умоляют стать актрисой, а она и слушать не хочет: твердо решила стать инженером мукомольной промышленности. Я даже разозлился: на сцене столько бывает бездарности, а тут, может быть, мировой талант будет всю жизнь делать анализ на крахмал.


19.XI.53

Видел сегодня замечательный балет: татарскую сказку «Шурале» (это у них такой демон). Может, в балете этом ничего особенного и не было, но мне очень понравилась главная мысль: любовь и верность побеждают все препятствия. Мысль, конечно, не новая, но мне она по душе. А постановка, действительно, очень хорошая, на уровне некоторых постановок Большого (например, Золушки). Танцевала местная звезда Михайличенко, примерно как Стручкова. По музыке (Ф. Яруллин) мне этот балет понравился больше «Бахчисарайского фонтана».

Линусь, а если бы ты видела Одесскую оперу! Одесситы, оказывается, по праву гордятся ею. В своем роде она может тягаться с Большим. Правда, здесь совсем другой стиль. Снаружи венское барокко, а внутри ренессанс. Фон цвета слоновой кости, потолочная лепка, причем каждый ярус имеет самостоятельное оформление. Роспись потолка: сцены из «Зимней сказки», «Гамлета», «Сна в летнюю ночь» и «Как вам это понравится». Строили по проекту венского архитектора Фельнера украинские архитекторы, закончили в 1887 году.