— Ага, — поддакнула я. Объяснение казалось таким простым и резонным.

— Вот только не надо! — Эвелин сверкнула глазами. — У тебя от одного его вида трусы мокнут.

Отвратительные слова. Грубые, вульгарные. Так выражались бесстыжие подружки Эвелин — прогульщицы, которые вместо того, чтобы сидеть на уроках, курили «Мальборо» в подворотнях.

— Гадина! — процедила я, сжав кулаки так сильно, что от ногтей на ладонях остались следы.

Эвелин едва не вцепилась мне в горло.

— Девочки, девочки! — вмешалась мама, схватила футболку и затолкала ее в карман своего фартука с надписью «Поцелуйте повара». — Эвелин, зачем ты разговариваешь с сестрой таким тоном? Патрик — твой муж, и Ариадна никогда не позволила бы себе ничего предосудительного. Не сочиняй глупости.

— Даже если бы и позволила, — вздыбилась Эвелин, — толку-то! Разденься Ари перед ним догола — он не посмотрит в ее сторону. Ему чихать на плоскогрудых соплячек, ясно? Патрик любит меня одну!

Жестокая правда резанула покрепче самой сильной мигрени, когда-либо терзавшей мою голову. На мгновение я возненавидела Эвелин, всю такую из себя неприступную и самодовольную, гордую обладательницу любви Патрика. Но она была права. Он действительно любил только ее, любил так, что не замечал ни лишнего веса, ни экземы, прощал все капризы и жуткую запеканку с тунцом.

На мое счастье, внимание сестры отвлек плач Шейна. Подгузник оказался чистым, ребенка только что покормили, Эвелин не могла понять, в чем дело, и опять расстроилась.

— Мне достались одни крикуны, — ныла она, расхаживая по комнате и хлопая Шейна по спинке. — Киран был такой же.

— Все дети плачут, — попыталась успокоить ее мама.

— У моих подруг дети не кричат ни с того ни с сего, — сказала Эвелин и вдруг разревелась.

Она хлюпала носом и вытирала слезы рукой, и моя ненависть пропала без следа. «Не слушай своих подруг, — думала я. — Они врут, их дети тоже плачут. Эти противные тетки ждут не дождутся, когда ты сядешь в лужу, — чтобы им было о чем почесать языками у бассейна».

— Давай я возьму малыша, — сказала я, — а ты приляг, отдохни.

— Отличная идея, — поддержала меня мама. — Правда, Эвелин?

Глаза у сестры покраснели. Казалось, она жалеет о том, что наговорила мне. Мы с мамой прикрыли дверь и пошли в гостиную, забрав с собой Шейна.

Несколько часов спустя папа отвез Эвелин и мальчишек обратно в Куинс. Стоя на тротуаре, я махала им рукой на прощание. На улице было холодно, ветер собирал в охапки ломкие ярко-желтые листья. Я шла обратно к дому, а святая Анна косила на меня свои нарисованные глаза.

В прихожей я повесила в шкаф пальто и почувствовала, что сзади стоит мама. Она резко дернула меня за волосы, отчего моя рука взметнулась к голове.

— За что?!

Она молчала. Просто стояла и улыбалась, держа в левой руке футболку Патрика, а в правой — корзину с грязным бельем.

— Постираю и отдам Патрику.

«Не надо, пожалуйста, — пронеслось у меня в голове. — Ты не представляешь, как она мне нужна».

— Хорошо, — сказала я, но моему голосу недоставало того спокойствия, с каким он только что звучал в спальне.

Я вскинула голову и откашлялась, чтобы скрыть замешательство.

— Знала, что ты не будешь возражать. — Мама сунула футболку в корзину с заляпанными подливой кухонными полотенцами и отцовскими семейниками. — Ты ведь уже не маленькая, правда? Давно пора выкинуть это из головы.

Внезапно до меня дошло: мать помнит, как я залезла к Патрику на колени. От стыда мне захотелось стать невидимкой. Каким же талантливым инспектором манежа оказалась мама! Как ловко она руководила нашим семейным цирком, чтобы каждый из нас не выходил за рамки отведенной ему роли.

— Уже выкинула, — ответила я.

И подумала, что вряд ли мне это когда-нибудь удастся.


В понедельник утром «мерседес» Джефа прибыл к нашему дому. Пока Саммер изучала свое лицо в зеркальце пудреницы, я устроилась на заднем сиденье и посмотрела в окно. Соседи на выходных, похоже, потрудились на славу: декорации Дня благодарения исчезли, их место на почтовых ящиках и фонарных столбах заняли украшенные бантами рождественские венки.

— Как дела у Эвелин? — поинтересовался Джеф.

Я пожала плечами:

— Так себе.

— Ходит к кому-нибудь? — спросил он, имея в виду психиатра.

Я отрицательно помотала головой.

В Холлистере мы с Саммер разошлись по своим классам. Ли в необъятной футболке «SUNY Oswego» уже была на месте. Я не осмелилась спросить, принадлежала ли футболка ее парню.

— Ты приглашена на прием, — объявила она. — На следующей неделе в субботу.

Я обернулась. Волосы у Ли были заколоты сзади, амулет-стрелка касался футболки, а браслет съехал с запястья на кисть — к ювелиру она так и не сходила.

— Что за прием? — спросила я.

Оказывается, ее дядя ежегодно устраивал предрождественские тусовки. Приглашалась куча народу, и Ли разрешали кого-нибудь привести с собой.

— А твой кузен будет?

Она изогнула бровь:

— Дэл, что ли?

«А кто же еще?» — подумала я и кивнула. Дэл. Дэлсин Эллис. Ли права — имя действительно потрясающее.

— Конечно, — сказала она и прикусила ноготь большого пальца, словно не решалась добавить что-то еще. — Знаешь, он считает тебя хорошенькой.

Никогда бы не подумала — комплименты мне доставались не часто. Поэтому все утро напролет в моей голове крутились мысли о Дэле — на математике и истории Америки, и даже во время обеда, когда Саммер лепетала что-то о званом ужине по случаю помолвки.

— Не хочешь поучаствовать? — спросила она.

Я смотрела на нее в растерянности, потому что все прослушала. В другом конце кафетерия Ли увлеченно листала журнал «Арт ньюс», и я все порывалась помахать рукой и позвать ее к нам. Впрочем, напрасно. В музее Саммер не особо церемонилась, а сейчас и подавно — ее бесили неудачные попытки безраздельно завладеть моим вниманием.

— Ты меня не слушала, да? — спросила она, и я смиренно кивнула.

Она надулась и заговорила громким голосом, будто я глухая или бестолковая: на следующей неделе на выходных Тина обслуживает званый ужин по поводу чьей-то помолвки, и если я свободна, они будут рады моей помощи.

Я была занята. Приглашена на прием в огромные апартаменты, где соберется добрая сотня гостей. Там будет взрослый парень, который вроде как считает меня хорошенькой. Мне ужасно хотелось похвастаться перед Саммер — на моем месте она непременно сделала бы это, — но я не стала. И солгала. Сказала, что на выходные мы едем в Куинс — вполне приемлемое оправдание. Более того, узнай она правду, обиделась бы еще сильнее. Мысль, что я кинула лучшую подругу из-за девчонки, которая ходит по три дня в неделю в одной и той же футболке, сразила бы ее наповал.


На следующий день Ли вручила мне приглашение от своего дяди. Хоть прием он устраивал дома, приглашение отправили из офиса. Напечатали на плотной красной бумаге и вложили в конверт из золотистой фольги с адресом на обратной стороне: «ЭЛЛИС и ХАММЕЛ», ЭМПАЙР-СТЕЙТ-БИЛДИНГ, 350, ПЯТАЯ АВЕНЮ, ЭТАЖ 98.

Дядю Ли звали Стэнфорд Эллис.

Мама считала, что настоящим ньюйоркцам нечего делать в местах обитания туристов, поэтому я — как и родители, и Эвелин — никогда не была в Эмпайр-стейт-билдинг. Однако сообразила, что владелец адвокатской конторы на Пятой авеню, чье приглашение на рождественский прием заканчивается словами «вечерние туалеты по желанию», ожидает, что гости придут не в чем попало.

— Можно, я съезжу в центр и куплю себе новое платье? — спросила я маму за неделю до приема.

Дело было субботним утром, они с папой на кухне завтракали булочками с кофе и читали газету. Мама подняла голову и посмотрела на меня так, словно я собралась на Марс.

— В центр?

Они с папой переглянулись, одновременно хохотнули и вновь опустили глаза.

Я не сдвинулась с места. Не идти же в дом к Стэнфорду Эллису в уцененном барахле, а в моем шкафу только такое и водилось.

— Прием полуофициальный, мам. Вечерние туалеты по желанию.

— Ну и ну! — сказала она. — А-бал-деть!

Папа рассмеялся, а я едва не расплакалась. Как они не понимают? Ведь со мной никогда не случалось ничего интересного или волнующего… Так хотелось сказать маме, что мне просто необходимо достойно выглядеть, поскольку там будет кое-кто, кому я, возможно, нравлюсь. Но у меня хватило ума промолчать. «Какие еще мальчики?!» — вот что она ответила бы.

Мы нашли компромисс: отправились в ближайший универмаг, где мать пообещала купить мне платье — практичное и не слишком дорогое.

— Твоя подруга-богатейка, возможно, станет приглашать тебя и на другие мероприятия, — рассуждала мама, просматривая стойки с одеждой, — поэтому выбирай, что тебе действительно по душе. Я не буду каждый раз покупать новое платье, Ариадна. Ты не принцесса Диана.

Да, я не принцесса. Однако и Ли никакая не богатейка. Но попробуй возразить — уйдешь из магазина с пустыми руками, и я прикусила язык. Через час в «хонде» я радостно прижимала к груди пакет с бархатным платьем длиной до колен. Маленькое черное платье! Саммер всегда говорила, что у каждой девочки в гардеробе должно быть такое.

Перед приемом я старательно упаковала его в чехол и принялась искать колготки. Мать стояла рядом.

— Уроки сделала?

— Да. — Я еле сдержалась, чтобы не нагрубить: этот вопрос она задала уже в третий раз.

— А родители Ли… Они тоже будут там?

Мы с Ли собирались вызвать машину и вместе отправиться на прием. Рейчел, конечно, поедет тоже, но слово «родители» сбило меня с толку. Ли никогда не упоминала об отце, а с моей стороны было бы невежливо спрашивать.

— Мать — да, — ответила я.