Вскоре мы прибыли на место. Эвелин с развевающимися на ветру золотисто-каштановыми кудряшками бросилась мне навстречу. Мама уехала, а мы обнялись на крыльце, и я не разжимала объятий немного дольше обычного. Как хорошо встретиться с человеком, который на себе испытал, что значит стать предметом маминого разочарования.

Раскладушку Эвелин поставила в детской Шейна. После обеда, когда мы все сидели за кухонным столом, она выложила на бумажной тарелке горку из печенья «Миссис Филдз» и подвинула ко мне.

— Спасибо, не надо, — сказала я.

— Очень вкусно, Ари. Специально для тебя купила.

— Спасибо, не надо, — повторила я.

На душе было паршиво — я опять обижала окружающих.

Вздохнув, она посмотрела на сидящего на высоком стульчике Шейна и пощекотала его. Малыш засмеялся, она тоже ответила смехом, приговаривая: «Ах ты, мой хороший!»

Глядя на них, я вспомнила о своем воображаемом доме в Парк-Слоуп, воображаемом муже и детях, и поняла, что этому не суждено сбыться. На глаза навернулись слезы.

— Ну-ка, — сказал Патрик, — поднимайся. Я научу тебя водить машину.

У меня не было желания учиться водить машину, но он не оставил мне выбора: отодвинул от стола мой стул, хотя я с него еще не встала, взял за руку и велел надеть пальто. Я поплелась за ним к грузовику, хотя больше всего на свете мне хотелось заснуть и не просыпаться до начала следующего тысячелетия.

Сидеть на водительском месте было ужасно неудобно.

— У меня нет даже ученического разрешения, — ныла я. — По закону без него водить нельзя.

Патрик фыркнул:

— Кого это волнует? Нас не остановят. Вставляй уже этот чертов ключ, и поехали.

— Не могу, — пролепетала я и увидела, как слезы закапали мне на джинсы.

Стараясь не разреветься, я шмыгала носом и вытирала глаза, но ничего не помогало.

Патрик достал из бардачка салфетку.

— Знаешь, Ари, — сказал он, — парни в большинстве своем — козлы.

Как я поняла, речь шла о Блейке. Наверное, мама и Эвелин все рассказали Патрику. Я даже представить не могла, что он обо мне подумает, если узнает о случае с Дэлом. Он огорчится, ведь я не вняла его совету оставаться приличной девушкой.

— Ты — не козел.

Он улыбнулся, надел темные очки и вновь велел заводить машину. Так я получила первый урок вождения. Лучшего учителя и не пожелаешь. Мы вернулись через час, я устроилась на диване, и никто не просил меня ничего делать — ни поиграть с мальчишками, ни накрыть к ужину стол.

В тот вечер все улеглись рано. В девять часов, лежа на раскладушке в детской Шейна, я слышала, как Патрик занимался с Эвелин любовью. На этот раз ревности я не испытывала. Закрыв подушкой уши, я страдала от одиночества.

В Куинсе я пробыла еще четыре ночи. Ветреным пятничным утром Патрик подкинул меня до дома и уже начал отъезжать, когда я заметила припаркованный у обочины серебристый «мерседес». Я едва не бросилась обратно, чтобы запрыгнуть в кузов пикапа Патрика, однако тот уже был далеко — с моими силенками не догонишь. Поэтому, уткнувшись подбородком в ладони, я сидела на крыльце, пока не распахнулась дверь. Я ощутила запах сигар. Надо мной стоял Джеф Саймон. Наверное, хотел надеть на меня наручники и увезти, кричащую и сопротивляющуюся, в Нью-Йоркскую пресвитерианскую больницу — я прекрасно впишусь в компанию сумасшедших. «Ты сестра Эвелин Кэгни? — будут спрашивать люди в смирительных рубашках. — Ты на нее совсем не похожа, но, видимо, такая же чокнутая. Наверное, вам обеим передался ген безумия».

— Как самочувствие? — спросил Джеф.

Я перевела взгляд на кувыркавшийся по безжизненной лужайке засохший лист. Достало же у человека наглости справляться о моем здоровье, когда в моих бедах частично виновата его собственная дочь!

— Я не ваша пациентка, доктор Саймон… даже если так утверждает моя мать.

Доктором Саймоном я назвала его намеренно — хотелось быть дерзкой и сдержанной, и это сработало. Он пристально на меня посмотрел, почесал затылок и вздохнул:

— Не фокусничай. Скажи, как ты себя чувствуешь?

— Не очень, — сдалась я.

Он порекомендовал «поговорить с кем-нибудь». Фиговый совет. Не хватало мне еще лекций и рецептов на таблетки, которые принимала Эвелин. Однако я пообещала подумать — чтобы он оставил меня в покое.

— Я сказал Нэнси, что перенести поступление в колледж на следующий год — лучшее решение, — продолжал он. — На мой профессиональный взгляд, тебе нужно отдохнуть, Ари. Ты согласна?

Я была согласна. Кивнула и поблагодарила:

— Спасибо.

Джеф уехал, а я пошла в дом.

Мама сидела на диване и курила.

— Как ты себя чувствуешь, Ариадна? — осторожно спросила она, словно я разлечусь на кусочки, если она не будет проявлять заботу.

— Хорошо, — вежливо ответила я и направилась к лестнице.

— Если понадобится лекарство, — сказала она мне в спину, — оно у меня.

Я посмотрела на нее. Она улыбалась как ни в чем не бывало, будто никто из нас не догадывается, что от передозировки буталбитала можно умереть. И я не имею представления, что она спрятала мои таблетки, пока я была в Куинсе. Наверное, сделать это ей тоже посоветовал Джеф.

Глава 23

Март запомнился переживаниями из-за отсутствия «гостей». Ожидание приводило меня в ярость. В пятницу после обеда, когда я отправилась на прием в клинику, их все еще не было.

Молоденькая медсестра, обращаясь с моей левой рукой как с игольницей, лепетала: «Простите, у меня очень мало опыта». Я хотела сказать, что она не виновата, просто у меня плохие вены, но не было сил ее подбадривать. С шестого раза она попала в цель, а затем вручила мне пластмассовый стаканчик.

— Пописайте сюда, — велела она, и я подумала, что до специалиста ей далеко. Профессиональная медсестра не станет пользоваться терминологией безмозглых подружек Эвелин. — Туалет прямо по коридору.

Пробравшись через набитую брюхатыми девчонками приемную, я попала в туалет размером с кладовку. Прикрученный к стене поручень для престарелых пациентов добавлял помещению мрачности, а ужасные мысли о надвигающейся слепоте, волдырях на коже и о задержке не давали наполнить стакан. Я представляла водопады, ливни и подобные вещи, и это сработало, но внезапно кто-то постучал в дверь.

— Минутку! — крикнула я, засуетилась, взмокла и в итоге просидела там намного больше минуты, обдумывая, как нести мочу через коридор, чтобы никто не увидел.

Стук повторился. Закрыв стакан крышкой, я поставила его к себе в сумку. Только бы не расплескать!

— Наконец-то! — За дверью стояла беременная девчонка в футболке с надписью «Только тронь мой живот!» и с младенцем на руках, готовая меня придушить. — Ну и наглость — заседать в туалете целых пятнадцать минут!

Не ответив, я быстро прошла мимо. Мне были чужды все эти правила и пробивные девчонки с фингалами — «подарками» их никчемных мужчин, — вынужденные отовариваться продуктами по льготным талонам.

Я отдала медсестре стаканчик и спросила:

— Когда позвонить?

— Мы не сообщаем результаты по телефону, — ответила она. — Вам нужно явиться на личную беседу с врачом.

— Зачем? — удивилась я.

Хотя все и так было понятно. Клиника не хотела брать на себя ответственность за возможные последствия. Если результаты окажутся положительными, у кого угодно может поехать крыша, и человек наделает глупостей. Например, проглотит горсть таблеток от мигрени.

— Таков порядок. Запишитесь на прием.

В регистратуре тоже не повезло. Дежурная пролистала журнал и велела прийти через три недели — для меня все равно, что через три года.

Ничего не поделаешь. Я кивнула и с трудом пробралась через приемную, где со всех сторон слышались фразы типа «отец моего ребенка» и «просроченные алименты». Они продолжали звучать в ушах и на улице, под колокольный звон, напомнивший мне о похоронах. В оцепенении я брела домой, размышляя о том, как докатилась до такой жизни.


В понедельник утром я заметила, что снег на лужайке перед домом начал таять, а под ногами у святой Анны жидкими пучками пробилась трава. Ранняя весна казалась отвратительной, и я решила навсегда задвинуть шторы у себя в комнате. Потом собрала учебники.

В дверях стояла улыбающаяся мама.

— Подкинуть тебя сегодня, Ари? — мягко спросила она.

С тех пор как я вернулась в Холлистер, она задавала этот вопрос каждый день, и я, как обычно, помотала головой. Не хватало еще гонять ее на Манхэттен, я и без того доставила ей массу неприятностей.

Выйдя на улицу, я не оглядываясь пошла вперед. Невыносимо было смотреть, как она стоит у окна в гостиной, вцепившись в портьеру. Она беспокоилась о моем будущем, как когда-то о будущем Эвелин, и от этого хотелось плакать.

Путь до станции, похоже, растянулся на несколько миль, а поездка в метро до Манхэттена казалась бесконечной и вызывала приступ клаустрофобии. В вагоне было тепло, на пустом сиденье я заметила брошюру «Безопасный секс». От мысли, что мне еще целых десять дней дожидаться результатов теста, я запаниковала. Все вокруг поплыло перед глазами, и мне пришлось выйти из метро, чтобы отдышаться.

В школу я опоздала. Прыщавый дежурный остановил меня на входе. Мелькнула мысль уложить его на лопатки и пригрозить сломать шею — мальчишка был младше меня и меньше ростом. Но он наверняка тотчас бы заявил об угрозе физического насилия, и тогда у мамы появилась бы веская причина упечь меня в Пресвитерианскую больницу. Поэтому я просто дождалась, пока он заполнит дурацкую штрафную карточку, и пошла прямиком к директрисе.

Раньше я ни разу не видела эту женщину. Меня не оставляли после уроков, я всегда соблюдала дресс-код, так что у меня не было поводов встречаться с ней.