Около одиннадцати мы тоже начали зевать. Оба устали, но по разным причинам. Успокаивающий полумрак и тягучая дремота облегчили последний шаг, легкий шелковый халат упал на пол. Все так же, ничего не поменялось — неторопливо, волнующе и приятно. Оказывается, такие сценарии тоже бывают, и земля под ногами не разверзлась. На последних секундах Сергей резко вышел, на животе осталось влажное тепло. По старинке — никак не мог довериться гормональным контрацептивам. Говорят, в аптеках стали продавать много поддельных лекарств, у кого-то из знакомых Сергея дочь забеременела, принимая таблетки. Последние картинки перед пустотой — мягкий пушистый ковер, широкие плечи, яростное движение и глухой мужской стон.

Чувствуете ли вы вину, доктор Сокольникова? Или все хорошо? Между тем у вас идеальный муж. Он далеко не беден, он любит вас, вашего ребенка, и даже если не хочет детей, то только лишь по причине нежелания доставлять хлопот ни вам, ни себе. Впереди долгие прекрасные годы, в достатке и взаимопонимании, которое так редко бывает. Так чувствуете ли вы угрызения совести?


Даже не знаю, что и сказать вам, господа. Точнее, знаю, но боюсь. Я боюсь признаться вам, что мне совершенно не стыдно. Потому что я красива, молода, неназойлива, подчинена воле мужа, не устраиваю скандалов и не планирую разрушительных пакостей. Вот такое мое оправдание, черт возьми.

Первые осенние месяцы Сережа много отсутствовал на работе — еще несколько раз мотался в Испанию, заканчивая какие-то бумажные вопросы и по возможности закупая недостающие вещи. Очень хотелось приехать и жить без стеснения. Муж находился в прекрасном настроении, и только теперь я поняла — эта обновка не просто дань моде, а давнишняя мечта, идея фикс, если хотите. Перспективы ясны и осуществимы — Катька вырастет, получит образование, у нее есть жилье и деньги; мы еще поработаем, сколько сможем, и ровно столько, сколько нам понадобится для безбедной старости, а потом уедем жить в Барселону. В клинике быстро узнали о нашей покупке; собственно, никто сильно и не скрывал. Не мне одной были понятны планы мужа — заработать и уехать в теплые края. Теперь Дамы Нового Корпуса смотрели на меня еще более почтительно, чем ранее.

Да, девочки. Я вытащила свой бубновый туз из колоды.

Я полностью поддерживала направление движения; как могла, помогала прикрывать дырки на работе и подыскивать по Интернету все необходимое в наше новое гнездо. Сергей изо всех сил стремился подготовить жилье к нашествию друзей на осенних каникулах и подыскивал по близости что-то съемное для тех, кто не поместится в маленькую квартирку. На фоне множества совместных дел наши отношения стали еще более дружескими. Осенние каникулы Катька собиралась провести в Финляндии с одноклассниками, но переменила планы и решила поехать с нами. Проходя мимо ее комнаты, я услышала телефонный разговор с очередным воздыхателем.

— Не, я, скорее всего, с предками, хочу посмотреть квартиру… ага… в Барселоне. Наверное… Нет, в центре… Да что там в Финке делать? В Барсе прикольнее… ага…

Говорила она таким модным среди молодняка, немного утомленным голосом; как человек, которого невозможно было удивить. Красивая, неглупая и даже немного начитанная… короче, хорошая девочка из приличного общества.

Кроме моей семьи и друзей, Гела Аскерович тоже живо интересовался, как продвигаются дела с квартирой. Аспект интереса состоял из двух частей — в дни отсутствия главного врача Парджикия приходилось поневоле и совершенно без энтузиазма исполнять его обязанности, вторая часть — свободная в эти дни жена того же самого главного врача. В остальное время мы встречались не более раза в неделю, а то и реже, дабы не вызывать подозрений и не терять кусочек тайного и желанного. Жаркие свидания на пару часов начинались прямо у входной двери; промозглыми вечерами после бурной эротики мы валялись на пушистом ковре и всегда оставляли немного времени для болтовни. Темы не были разнообразными — Барселона; предстоящая в мае тринадцатого года свадьба господина Парджикия; квартира для молодоженов на Крестовском, и как поступить с холостяцкой норой на Ваське. В итоге было решено — она еще пригодится, сами понимаете для чего. Молодой жене будет сообщено, что квартира сдана.

Вот он, бубновый туз номер два.

Принц Чарминг — удивительный мужчина; в одном человеке сочетался талант эстетического хирурга и офигительного любовника. Точно так же, как он чувствовал изменения человеческих тканей, так же хорошо он управлял женскими ощущениями. Каждый раз я тонула в звуках хриплого мужского дыхания, прижимаясь всем телом как можно ближе, чтобы почувствовать ТО САМОЕ, пусть на несколько секунд — я часть тебя, я твое тело, твое дыхание и часть твоих мыслей. Всего-навсего мгновение, а потом мы снова — просто любовники, мужчина и женщина, чьи жизни устроены так, что они могут себе это позволить.

Мы — белая кость. Мы талантливы, честолюбивы, мы много хотим и готовы работать, мы красивы, и нет такой вещи, которой бы не дала нам матушка-природа. И все это есть наша индульгенция; и пусть остальные, ленивые, толстые и трусливые, те, кто не могут драться, живут по канонам и цепляются за жалкие страхи своих эфемерных потерь.

Только наша питерская погода — нет-нет да приносила вместе с осенней влажностью грустные мысли. Они накатывали, когда я была одна — то ли в машине за рулем, то ли на тренировке, и вовсе не имели никакого четкого содержания; с чего бы ни начиналось плохое настроение, образы Сергея Валентиновича и Гелы пытались возникнуть в голове и полностью перечеркнуть все приятное и позитивное. Однако Елена Андреевна быстро научилась справляться с душевной болезнью, усталый голос мужа тут же перечеркивался его нежеланием иметь ребенка от любимой жены и четким следованием за своими собственными мужскими интересами. Молодая жена, Барселона, спокойная сытая старость; иногда, для разнообразия, конечно, будут внуки от приемной дочери.

Оправдательный приговор в мою пользу, без сомнения, обоснованный и решительный.

Иногда я вспоминала девчонок — Женьку, Оксану и Ирку, представляла себе их семейную жизнь, такую разную, но в целом гармоничную для каждой из них, и снова начинала задавать себе тревожные вопросы. А потом через секунду прогоняла их прочь.


Конец октября, погода холодная, слякотная и уже совершенно бесцветная; все мои близкие жили перспективой наконец-то дождаться осенних каникул и свалить в Испанию. Сергей отработал почти три недели подряд и поехал первый, сделать последние приготовления к каникулам.

В последнюю пятницу, перед самым отъездом, в предвкушении разлуки я рванула на Василеостровскую. Около восьми вечера впопыхах выскочила из парадной Принца Чарминга, села в машину. Тело еще горело и голова соображала крайне плохо. Результат — в попытке добраться пораньше до Асрян и девчонок срезала по неизвестному до тех пор маршруту и попала в пробку. Впереди ехала старенькая «шестерка», теперь большая редкость на питерских дорогах. Я напряглась.

Ведь это может быть Слава Сухарев.

Хотя, конечно, этого не может быть. Теперь он один из лучших нейрохирургов страны; да что там, один из лучших в Европе. И самый молодой. Из «шестерки» высунулась толстая волосатая рука с сигаретой. Я пригляделась — заднее сиденье битком забито деревянными коробками; огурцы, помидоры и зелень. Легендарную страницу истории советского автопрома добивают как старую тяговую лошадь, готовую помереть прямо тут и навсегда.

Я подумала — в чем разница? В чем разница между роскошной грузинской квартирой на Василеостровской и маленькой съемной каморкой около моей больницы? Тут и так все понятно, господа, без лишних рассуждений. Я и доктор Сухарев были частью друг друга не только на несколько жарких секунд. Мы стали частью друг друга навсегда. Мы лежали в темной сырой ординаторской приемного покоя и изучали друг друга; молча, не шевелясь, и в какой-то момент стало ясно, что смотрим в зеркало.

Как глупо сидеть за рулем дорогой иномарки и рыдать. Распустить слезы в пальто за сорок тысяч, с сумочкой за шестьдесят, а также с неприлично большим бриллиантом на пальце.

Женский батальон терпеливо ждал меня до девяти часов, потом не выдержал и съел все суши, оставив всего лишь полбокала сливового вина. Я совершенно не расстроилась. Женька тоже опоздала; дела в недвижимости шли настолько хорошо, что маленькая Дашка периодически путалась в показаниях и называла мамой то няньку Наталью, то меня, то Оксанку. За час с небольшим обсудили, кто и что будет брать в Испанию, чем там займемся, будем ли брать машину напрокат. Около десяти стали расходиться, остались только Ирка и я. Саша должен был утром вернуться из рейса, и в воскресенье вместе с нами рвануть на европейские юга. Хочет ли человек, проторчавший четыре месяца в море, снова ехать куда-нибудь или не хочет? Никто его об этом не спрашивал. Ирка налила мне кофе.

— Катерина дома?

— У матери. Завтра днем заберу, надо вещи собирать.

— Была бы на такси, хлопнули сейчас виски с колой.

— А ты плесни чуть-чуть.

— А что товарищу офицеру будешь говорить?

— Не знаю даже… Что-то я вообще в последнее время расслабилась. Периодически позволяю себе пару бокалов шампанского перед машиной.

— Что это ты, Ленка?.. и кто это нам наливает?

— Что за порочащие мой моральный облик предположения?

— Последнее время меня все чаще посещают странные догадки.

— Полная чушь, доктор.

— Научитесь сначала не краснеть, доктор.

— Краснею, значит? Вот это жалко. Правда хочешь знать? Не Сухарев, не переживай. Он уехал, я говорила уже.

Ирка перестала перемещаться по кухне и села передо мной в кресло.

— Я слушаю.

— Да не делай такое лицо, доктор. Ты не на приеме.