Так закончилось лето две тысячи четырнадцать, оставив на душе неприятный след. Полковник чувствовал себя неплохо, лечение помогало, и это радовало меня гораздо больше, чем что-либо вокруг. Тем временем жизнь и общество менялись — политические скандалы, громкие судебные процессы и даже война с братьями-славянами. К началу осени возникло новое и очень непонятное явление природы под названием «финансовый кризис»; и даже это событие обсуждалось на женском совете, словно пингвин в зоопарке города Сочи — издалека и с легким удивлением. Причина проста — Оксанкин муж был не просто юристом, а ОЧЕНЬ ХОРОШИМ юристом, из тех, кто будет востребован всегда, поэтому ничего не мешало оставаться убежденной домохозяйкой и матерью троих детей; Женька быстро переключилась на торговлю жильем эконом-класса и ниже, отчего доходы уменьшились, но незначительно; да к тому же выяснилось, ее солидный муж Анатолий теперь работал на оборонную промышленность. Откуда-то из глубин социализма всплыло почти забытое сокращение — ВПК. Военно-промышленный комплекс. Денег за оружие платили хорошо, потому как у нынешней политической власти имперские идеи расцветали, как приступ острой шизофрении — быстро и, по сути, абсолютно беспочвенно. «Потоки денег на уничтожение людей» — так высказался Костик, увидев новую «Тойоту» Женькиного мужа; и тут же получил по носу от Асрян:

— А ты, Костик, почаще вспоминай, как твоя конторка американская миллион долларов в день на онкологических препаратах имеет. Накрутка-то трехразовая. Да и сам, я смотрю, не на «Ладе Калине». Джипик твой не меньше пары миллионов стоит.

Наконец, осталось четверо медиков — Асрян, ее супруг Сашка Эппельбаум, мой муж Сергей и я. Про доходы медицинских сотрудников говорить вслух считалось неприлично; но именно в тот момент мне стало окончательно ясно — здоровье — это как проституция, наркотики и нефть — очень высоколиквидный и циничный товар. Человек готов много отдать за его сохранение. Так что работа в частной клинике имела, как ни странно, прочную материальную основу на фоне полнейшего кризиса государственной медицинской системы. Теперь к нам шли не только состоятельные граждане, но и те, кто был готов ради старенькой мамы отдать половину зарплаты, потому что многие государственные больницы существовали на последнем издохе. Огромные очереди и отсутствие врачей — вот он, закономерный финал, особенно в городских поликлиниках. После таких наблюдений мне приснилось поле битвы и много-много больших черных птиц, кружащих над умирающими воинами.

С каждым годом, товарищи россияне, бывший Женский Медицинский институт становится все престижнее и престижнее. Он скоро переплюнет нефтяные вузы города Москвы, потому что Белая Материя стала пахнуть резким навязчивым ароматом денег. Смотрите, жители северной столицы, не пропустите — Азазелло сладко улыбается, протирая старую вывеску на главном здании «Первого Меда».

Что касалось нового корпуса нашей клиники, все было очевидно — зубы болят даже в кризис, никуда не деться; да и косметологи пока что не сильно пострадали, потому что женское население готово было отказать себе в лишней тряпке, но все равно сделать пластику или ботокс. Гендерный вопрос государства российского склонялся не в пользу женского пола, война за непьющую пару штанин на фоне социальных катаклизмов только обострилась.

Итак, пир во время чумы только начинался.

У нас на отделении ничего не менялось; день проходил спокойно, даже сонно. Шрек за последний год сильно поправился, и места в ординаторской стало еще меньше. Варя все-таки развелась с опостылевшим мужем-лежебокой и довольно быстро привела домой разведенного зубного техника. Мужичок приехал из-под Пскова в надежде найти хорошую работу и тут же попался в Варькины цепкие лапы; незамедлительно был подшит у знакомых наркологов, потом приодет, накормлен, и вперед — руки не пропьешь, как уже говорилось. Хорошие специалисты нужны всегда и всем, потому нового Варькиного муженька тут же определили к нам на работу.

Откуда-то из другой жизни, от приятелей и знакомых, доходили рассказы о странных событиях — кто-то потерял работу, кому-то пришлось закрыть магазин, кто-то забрал ребенка из Европы домой — перестало хватать на заграничное образование. Но это все не с нами, и слава тебе, кто там есть наверху. Так, на всякий случай.


Однако полностью закрыться от социума невозможно — новости с линии огня начали сильно беспокоить к середине осени две тысячи четырнадцать. Как это обычно бывает, все гадости происходят в понедельник. В один из типичных осенних понедельников на отделение безо всякого предупреждения ворвались двое фельдшеров с платной «Скорой помощи». Завезли каталку и не спрашивая никого вокруг, технично перетряхнули тело на койку. История болезни полетела на стол; суровые мужчины скрылись, даже не попрощавшись. Шрек недовольно встал с дивана, взял документы и, как только отрыл, тут же оживился:

— Ленка, ну это уже вообще, из всех рамок вон! Теперь у нас тут хоспис, однозначно. Или филиал «Песочки».

Я решила проявить сострадание; прежде чем углубиться в писанину, подошла к доставленному телу. Довольно тучная бабушка, явно кавказских кровей; бледная, измученная и практически без волос. Показалось, она почти в коме; а потом я увидела большой квадратный пластырь на руке — специальная штука с наркотиками, какие приклеивают для снятия сильных болей. Заодно и не думать о плохом — голова все равно ничего не соображает; опиаты и через триста лет будут в первом списке.

Шрек возмущенно жевал бутерброд в ординаторской.

— Лен, иди сюда. Это просто пипец какой-то.

Диагноз удивил: рак молочной железы с метастазами везде и всюду. Куча операций, куча циклов химиотерапии, облучение, гормонотерапия; сначала Невинномысск, потом Москва, а потом Израиль. А теперь вот мы. Осталось только батюшку пригласить, если до пятницы дотянем. Саня не унимался:

— Да что это такое, в конце концов?! Скоро сифилис и переломы основания черепа будем лечить, я тебе говорю. Сейчас буду звонить Ефимову. Пусть твой муженек объяснится, наконец.

Но Ефимова тревожить не пришлось, позвонил сам. Все просто — бабушку звали Ирина Грачиковна Аванесова, и вовсе даже не бабушка, а пятидесятилетняя женщина. Надо дополнительно обезболить, по возможности поддержать функции организма, снять интоксикацию и продлить, насколько это реально, хоть какое-то существование. Без вопросов и комментариев, тратить все самое дорогое, счет в кассу не выставлять. Саня попытался вступить в дебаты, но был резко пресечен тихим и спокойным голосом, какой бывает у Сергея Валентиновича в моменты максимального раздражения. Я не на шутку разозлилась; как только Шрек положил трубку внутреннего телефона, вышла из отделения в коридор и позвонила мужу на сотовый.

— Послушай, все прекрасно, но только на прошлой неделе несчастной Иванцовой даже скидки не сделали, хоть я тебя и просила. Третий раз лежит, дозы инсулина лошадиные, скоро уже почки отвалятся. Она, между прочим, мать-одиночка из воронежской деревни, мальчику пять лет. А тут, как я понимаю, все по максимуму, включая вылизывание заднего прохода, и по особому тарифу.

Ждать ответа не стала, выключила телефон и злобно шваркнула дверью.

Наконец, мы оставили бумаги на столе и пошли в палату. Остальные больные проявили явное недовольство таким неприятным соседством, потому что больная выглядела почти как мертвец, сильно стонала и пыталась ворочаться. Мы перекатили клиентку в отдельное маленькое помещение. Так сказать, VIP. Одно хорошо — голову напрягать не надо, случай некурабельный; диагноз ясен как божий день. Как говорится, много не сделаешь. Через двадцать минут Варя зарядила больной Аванесовой батарею бутылок со всем, что только было на отделении. Полным ходом начался процесс «оздоровления», почти как на сеансе у профессора Кашпировского. К обеду Ирина Грачиковна оживилась, попросила воды, а потом даже не отказалась от куриного бульона. Саня довольно поглядывал из ординаторской.

— Мастерство не пропьешь.

Варя тут же опустила Санин нос на положенное место:

— Ага. Как говорится, несмотря на усилия врачей, больной пытается дышать.

В дебаты вступать не хотелось; я еще раз подошла к нашей пациентке «номер один». Она попыталась мне улыбнуться:

— Спасибо большое, доктор, даже супа съела три ложки. Уже два дня ничего не ем.

— Не за что. Если начнутся боли, дайте знать.

— Пока ничего, терпимо.

— Прекрасно. Вот кнопка вызова, у вас под рукой.

Шрек не унимался — так же, как и я несколько часов назад, вспомнил про малоимущую Иванцову, а потом весь обед покрывал крепкими словами множество разных социальных институтов. Начал как положено — с Министерства здравоохранения, потом перешел на Министерство внутренних дел, потом на все правительство и Кремль и в конце рассказал страшную историю про самую ужасную казнь за все существование человечества. Оказывается, в Китае коррумпированных чиновников убивали целый год, отрезая по кусочкам сначала маленькие, а потом большие части тела. А если казнь по вине палача длилась меньше, чем триста шестьдесят пять дней, то палача тоже убивали. Даже укоротить мучения, и то не купишь; шедевр государственного устройства, да и только. С другой стороны, сколько тысяч лет прошло, а проблемы все те же, что в Китае, что у нас. В конце рассказа Варька удивленно вздыхала, а я вспоминала мою Иванцову. Из всех больных, знавших меня еще со времен прошлой жизни, она была самая несчастная. Катя Иванцова, тридцати двух лет, без родителей, жилья, образования и здоровья. Из приданого — воронежская прописка, тяжелый диабет с восьми лет от роду и рожденный вне брака ребенок. Приехала в Петербург в надежде на хороших врачей, которые смогут продлить ей жизнь, но Град Петров и стал главным убийцей: тяжелая работа, съемная квартира, плохой климат и частые простуды, добивающие и без того ослабленный организм. Без помощи и без всяких перспектив. Пару раз она лежала в моей палате на эндокринологическом отделении, еще в старой больнице; через несколько лет снова нашла меня и прибилась к нам на отделение, дабы получать лечение получше. Она копила на госпитализацию по полгода. Как-то раз я случайно застала Иванцову в кассе перед выпиской; из старого потертого кошелька она достала толстую пачку пятисотрублевых купюр, сильно поношенных, перевязанных толстой ниткой. В тот день, как мне помнится, мы с Асрян здорово провели время в спа.