— Я решу. К обеду определимся.

Умная женщина вполне могла бы предсказать последствия всего этого и вовремя остановить события, но только не Лена Сокольникова. Около часа дня в ординаторскую позвонил Ефимов и вызвал меня на ковер.

— Лен, тут такая оказия — надо в среду лететь в Сочи, ежегодная школа эндокринологов. Позвонил Константин, у них все как-то спонтанно, я даже немного отругал за такую неожиданность. Обратно — в пятницу. Я не смогу, так что или сама, или кого-то с планового отделения. Так что?

— Воспользуюсь блатным положением. Костик летит?

— Нет, насколько я понял. Будут девицы с кафедры, больше никого не знаю.

— Хорошо, спасибо.

Вот так раз. Значит, попросил у Костика. Значит, Костик все знает. Конечно, ведь он не сдаст, будет молчать, но как теперь я буду смотреть ему в глаза? Как теперь мы с семьями поедем в Венецию? Все это противно, омерзительно и пошло.

Я не хочу, чтобы снова повторилась Василеостровская. Не хочу больше вот так, по углам. Только не со Славкой.

Остаток рабочего дня просидела за компом, изображая бурную деятельность. Сидела и боялась звонка от Кости; пыталась придумать хоть какие-то варианты оправдания, но не получалось. Однако всевышний проявил милосердие — Костик не позвонил. Я продолжала ползать в море бесполезной информации, лезущей с экрана. В голове снова и снова всплывали сцены нескольких дней давности. Как же можно было сравнить это с Восьмой линией, назвать пошлостью, спутать с обычной попыткой развеять скуку и пресыщенность? Самое важное — как теперь уместить те несколько часов с доктором Сухаревым в течение спокойной и теплой реки под названием «жизнь Елены Андреевны», в которой плывут ничего не подозревающие Катька, Сергей, мои родители и браться, мои друзья и Костик. Я закрыла глаза и откинулась на спинку стула. Самое важное — я в ответе перед ними, я должна нести ответственность, как все остальные.

Но теперь все поменялось. Если завтра я не сяду в самолет — это все равно что закопать Лену Сокольникову в могилу заживо. На этом жирная точка, число, дата и подпись. Ноябрь, две тысячи четырнадцать.

Мы прилетели в Сочи разными рейсами; оказавшись на чужой земле, созвонились и рискнули поселиться в одной гостинице, в одном номере. Залезли вместе в большую ванную, и все окружающее перестало существовать до утра. Много лет назад, в приемном покое, к замужней женщине и матери маленькой девочки пришло запоздалое чувство невероятной близости, первый раз в жизни. Так и теперь, то же чувство с огромным опозданием, помноженное на десять; чувство любви взрослой женщины, и каждая частичка тела отзывается в десятки раз сильнее. Как тогда, восемь лет назад, ощущение хрупкости происходящего, которое так подстегивало нас и обостряло эмоции и ощущения; так и теперь, когда две жизни разошлись дальше некуда, мы оба старались приблизиться друг к другу настолько, насколько это вообще возможно между мужчиной и женщиной.

Славка приехал сильно уставший и к двум часам ночи первым провалился в сон. Между нами теперь большая разница — он так и остался на передовой, что до меня, то доктор Сокольникова в глубоком немецком тылу играет на фортепиано; в прекрасном замке, строго по расписанию.

Я еще долго не могла заснуть, лежала в полутьме и разглядывала его руки. Невероятно красивые, совершенные мужские руки; в тридцать лет они выглядели на сорок, а теперь и вовсе на все пятьдесят. Есть такие специальные мужчины, их немного на земле. Они могут дышать только чем-то крайне значительным, чего не в состоянии постичь большинство остальных людей. Жить чем-то невероятно важным, делать это виртуозно, каждый день все лучше, чувствуя свое искусство все глубже и острее, никогда не останавливаясь, на всю жизнь, сжигая себя и не жалея окружающих. И больше они ни на что не способны, плохие мужья и отцы, не в состоянии заботиться о доме, детях и даже о себе. Всегда найдется кто-то, кто станет служить ему, любуясь светом софитов, и закроет глаза на все остальное. Но иногда они встречают ту самую, кто чувствует его ярость и стремление вверх невероятно глубоко. Она отразит его свет, как зеркало, и в тот миг станет ясно — он не останется одиноким и непонятым на все времена.

Не спалось, я открыла рабочую почту.


Почтовый ящик [email protected]

2 декабря 2014, 21.40

Письмо от пользователя [email protected]

Добрый вечер, Елена Андреевна.

Спасибо на посылку. На томографии обязательно буду лично.

По поводу моей просьбы — прошу Вас, не сердитесь. Это нормальный вопрос нормального человека в моей ситуации. Уверен, вы больше меня понимаете, отчего люди болеют онкологией. Я также думал по этому поводу и могу сказать — наверное, курил, наверное, наследственность неважная. Отец тоже от рака погиб.

Про стрессогенное времяпрепровождение — так это ж моя жизнь, моя работа. Теперь я понял, чем онкология от других болячек отличается. Сейчас чувствую себя неплохо, даже лучше, чем пару месяцев назад (за что вам лично отдельное спасибо). Можно сказать, что я здоров. Работаю, с детьми время провожу. А оно сидит во мне и никуда не девается.

Материал уже хорошо изучен, и моя ситуация не единичная, потому и спрашиваю про время.


4 декабря 2014, 2.30

Здравия желаю, товарищ полковник. J

Не обижайтесь на меня)))).

Как ваш врач, я, естественно, считаю, что лучше всего не ходить на работу, подобную вашей, не решать сложные проблемы, не посещать похороны погибших при исполнении товарищей.

Конечно, скорее всего, я представила бы вас с удочкой у озера, в лесу, в тишине☺. Может быть, я ошибаюсь. Для вас ваша служба, какая бы она ни была, и есть смысл.

Тогда вот что. Это я про время. По поводу вашей ситуации статистика гласит — от полугода до года от момента выявления заболевания, я вам это уже озвучивала. Обычно я так прямо не говорю, что-нибудь вру. Но вам не стану. Все равно сами в Интернет залезете и все посмотрите. Но вы получаете хорошее лечение, и сами по себе крепкий человек. Потому, я думаю, времени у вас гораздо больше.

Простите еще раз за прошлое письмо ☺..

Я верю в вас (ну и в волшебные иностранные таблетки тоже) ☺..


Ночь пролетела, словно один час. В семь утра доктор Сухарев с большим трудом отодрал себя от кровати; сквозь сон я услышала звук воды из ванной, минуты через три Слава вышел, уселся на край кровати, глубоко вздохнул и печально оглядел комнату — в обозримом радиусе ни брюк, ни свитера, ни тем более носков. Я встала и подошла к шкафу. Кто-то должен был аккуратно развесить единственную смену вещей.

— Может, позвонишь и попросишь отложить операции хоть на пару часов?

— Не. Да там делать нечего, какие-то блатные от местного губернатора. Вышли через Смольный, так что отказаться не получилось. Пара доброкачественных опухолей, локализация для студента, еще посттравматическая киста, тут посложнее, наверное, будет. Так что придется повозиться лишних полчаса, но к обеду освобожусь. Ты как, заседать пойдешь?

— Пойду, неудобно. Потом Костику доложат, что его врачи не пришли. Слав, а что Костик… ты ему сказал?

— Сказал как есть. Лен, он мой единственный друг.

— Понятно. Позвони, как освободишься.

На конференции удалось часик подремать и, главное, расписаться в листе посетителей. Доктор Сухарев закончил около трех. Голос в телефоне был очень довольный:

— Приезжай, ресторан «Хмели и Сунели». Пригласили на обед в качестве благодарности.

— Ты уверен, что это удобно?

— Мы здесь первый и последний раз.

— Понято… А кроме ресторана, самый великий нейрохирург Европы был хоть чем-то поощрен?

— Ну… Кавказ же. В кармане звенит, Елена Андреевна.

— Тогда приеду.

Я немного опоздала к началу обеда; за столом было шумно, веселые кавказские мужчины налегали на шашлык и виски. Через пару часов я уже не могла встать из-за стола, желудок отчаялся в попытках переварить почти килограмм баранины. Наконец, с большим трудом распрощались и пошли в парк, а потом к морю.

— Что там сочинские больные головы?

— Уже идут на поправку. Хотя не, одна голова злокачественная оказалась.

— Жалко.

— Ничего, выковырял. Почти три часа колупался.

— Светило, одно слово.

— А то.

Я взяла его под руку; мы шли по набережной, смотрели на море. Годы учат ценить момент; минуты и часы, которые уже не повторятся. От того все вокруг становится в сотни раз прекраснее.

— Ленка, я сегодня думал, что мы будем делать в Питере, когда вернемся.

— Я не знаю. Тут мы в другом измерении, три тысячи километров от дома. Слава… я не смогу на отделение к тебе приходить. Это выше моих сил. Не хочу больше ни с кем местами меняться. Ни туда, ни обратно.

— Разве кто-то может твое место занять?..

— Смогла же.

— Я за это дорого заплатил. И теперь плачу´.

— Я тоже за все очень дорого заплатила. Зато теперь стало хорошо, живу и радуюсь.

— Вот это метко, Елена Андреевна. Значит, и я тоже живу и радуюсь? Пипец. Лен, я знаю, это все пошлятина. Не достоин и никогда не буду достоин. Но я хочу тебя видеть. Это все равно что дышать. Вернемся, я что-нибудь придумаю.

— Меня только не спросил. Хотя неудивительно… И вообще, не врите, Вячеслав Дмитриевич. Вы дышите только в операционной.

Вместо ответа доктор Сухарев впился в меня как паук, пришлось прикладывать усилия, чтобы отпихнуть его.

— Осторожно, доктор. Земля стала совсем маленькой. У нас тут один из стоматологов поехал с любовницей на «конференцию в Варшаву» и совершенно случайно прямо на Елисейских Полях с женой-гинекологом столкнулся. Она тоже на «конференции» была, только в «Праге». И самое интересное, тоже с «коллегой по работе».