Вдох-выдох… еще раз, еще раз, не забыть дышать…

Соседская дверь дремала, а потолок то и дело менялся местами с полом. Несмотря ни на что, дойти до парадного входа, пусть даже перемещаться, держась за стенку. На пару секунд присесть, закрыть глаза в попытках вернуть всю геометрию на прежнее место.

Еще пару вдохов — пространство улицы, ночная свежесть без выхлопных газов, намного легче. Скамейка нашего подъезда почти в десяти метрах от двери. Невероятно далеко. Прохладное дерево — я завалилась на свежевыкрашенные доски, и сразу подкатила тошнота.

Слава богу, я на улице; ночь, рядом ни одного человека.

Дышать холодом, не сбиться со счету — раз, два, три… ровнее и спокойнее..

Время ускользнуло, осталось только прохладное движение воздуха. Открыла глаза, головокружение — уже нет, одна страшная головная боль. Сумрак со всех сторон, завтра утром настанет ад. Алказельцер в приличных домах не водится, а жаль. Ну ничего, зато простой парацетамол лежит на полке. Тело пробивала дрожь, но теперь можно было встать. Надо подняться и топать домой. Главное, уже не тошнит.

В парадной всего одна лампочка, и только. Я ведь точно оставила дверь в квартиру открытой, боя с ключами уже не будет. Но нет — зайти сразу не получилось — за спиной раздался надрывный кашель. Теперь по-новому — сначала кашель, а потом звук соседской двери. Странные ботильоны, нелепое платье, не хватает только пальто. Смена гардероба в летнее время, первый раз за столько месяцев.

Милая моя, ты живешь не по адресу. Тебя надо в Кащенко определять, причем давно и надолго. На этот раз ты просто так не убежишь.

Раз, два, три, двигайся, не спать, Лена…

На трезвую голову можно тут же настичь, схватить за руку и не дать уйти без объяснений. Неуклюжий пьяный поворот, одновременно попытка закрыть нашу квартиру на ключ. Девушка уже спустилась вниз, звук скрипучего парадного входа.

Ни черта подобного — на этот раз мы узнаем, куда ты ходишь по ночам. Даже если это бордель для психопаток с толстыми книжками под мышкой.

Двор, звуки кашля впереди. Снова все другое, где-то уже было — кучи мусора на раздолбанной мостовой, ночь, уличные костры, странные люди, брошенные повозки, лошади.

Скорее, прибавить шаг, раз, два, три, четыре. Только не потерять из виду.

Тонкая невесомая тень где-то впереди. Наша улица, но совершенно другая. Белые ночи, но вокруг темно. Метров двадцать в сторону — несколько человек громко кричат, стреляют в воздух из больших ружей. Девушка поравнялась, какой-то мужчина отделился от группы и схватил тень за локоть.

Кусок железяки под ногами, схватить и быстрее, еще быстрее…

Девушка яростно оттолкнула и побежала вперед, не останавливаясь и не оборачиваясь. Поворот, дома вокруг — точно знакомы, и точно нет — заброшенные, окна разбиты, кое-где — тусклый свет, но не с потолка, а из глубин комнат. Еще минут пять погони, тень наконец остановилась. Высокая дверь, три разбитые ступеньки. Позвонила и несколько минут ждала; ей открыла женщина в странной медицинской форме, секунда — и привидение исчезло.

Конечно, она же не здорова, все просто. Это место, где ей помогают.

Выждать пару минут и наконец подойти. Вот оно, до странности знакомая вывеска –

Женский медицинский институтъ

Это сон. Удушливый и сумасшедший.

Теперь просто стоять, двигаться нет сил. На ногах повисли огромные черные гири.

Дыши, не забывай, раз, два, три, четыре…

Какие-то женщины громко кричали друг на друга на другой стороне улицы.

Ночь на дворе, почему не спите, люди, откуда вас так много?!

Голоса, стук лошадиных копыт, грохот тяжелых колес посреди сумрака.

Сделай усилие, не сдавайся… дыши, иначе все впустую. Надо узнать до конца, обязательно узнать до конца.

Выступ на стене, тяжело дышать; потянулась к окну — странные полупустые комнаты; столы, заполненные стеклянной утварью непонятного предназначения, колбы, пробирки, большие тазы, много раз стиранные простыни, обшарпанные стены. В углу комнаты сидела моя соседка, худая и бледная, первый раз в новом наряде — дурацкая медицинская форма, слишком затянутая и неудобная; такая же, как у дородной женщины рядом. Девушка не двигалась несколько минут, глаза закрыты; потом встала, закашлялась, еле успела до раковины. Взгляд в окно, почти глаза в глаза, всего полсекунды. Снова развернулась, вытащила из комода очень странный фонендоскоп, повесила на шею и вышла из комнаты.

Докторша. Вот это поворот, черт возьми.

Дышать, не останавливаться, еще, еще… мы не кашляем… мы здоровы.

Нога соскочила с выступа, падение — камни и мусор. Сухо, можно встать и просто отряхнуться. Под рукой помятая газетная страница — «Санктъ-Петербургские ведомости, 28 июля, 1918 годъ».

Руки оцепенели; теперь ничего не осталось — только темнота и огромная удавка на шее, все сильнее и сильнее; потому что для меня здесь нет воздуха. Я не могу здесь быть, это невозможно.

Раз, два, три, дышать, не останавливаться, исчезнуть… еще придет время…

Глаза открылись, вокруг все то же. Домой, домой срочно, но ноги не слушались, не давая возможности встать. Мимо пронеслась повозка, чуть не пройдясь колесом по моей руке; пьяные женщины визжали. Пахнуло чем-то зловонным, я повернула голову. Полметра — маленькое окно в подвал. Запах становился сильнее, подкатила тошнота, все вокруг снова закружилось, потеряло четкие очертания и, наконец, утонуло в полной темноте вместе с нахлынувшей паникой.

Перестать дышать можно и при жизни. Это никогда не поздно, Елена Андреевна.

Утро пришло. Я проснулась в собственной кухне, скорчившись калачиком на модной итальянской тахте. Ничего не напоминало о ночном бреде, кроме одежды — я заснула в домашней толстовке и тренировочных брюках.

И самое интересное — где можно найти такое количество грязи — испачканы и кофта, и штаны. Хотя все объяснимо, если вспомнить ночное мучение на скамейке около подъезда.

Я в порядке. И вот еще что — ничего не началось, и ничего не начнется. Ни заново, ни снова.

Я попробую найти выход.

Пара табеток панадола. Машина во дворе, слава богу — лето, завелись и поехали; без пробок, до самого кладбища. Теперь главное — найти. Потому что никакая сила не будет помогать человеку, не приходившему на могилу родного деда несколько лет. Бродила около двадцати минут, много раз теряла направление и возвращалась к воротам, силясь вспомнить. Наконец, нашла. Теплая земля, на памятнике маленький торпедный катер.

Дед, зачем теперь все это? Поговори же, я тебя прошу. Я знаю, ты все равно больше не придешь; но сделай хоть одно исключение, хотя бы один раз. Кто эта девушка? Почему болеет, почему в белом халате, почему так давно?! Хотя бы один раз, я умоляю тебя! Мне страшно, ты даже не представляешь, как страшно. Нет больше сил переживать все это в одиночестве. Вербицкая ушла от меня вместе с призраками, уже прошло много времени; сумасшествие должно было закончиться. Пусть новая игра закончится, не начавшись. Я тебя очень прошу.

2015–2016

Между временем и жизнью

Все, как положено — в августе начался сентябрь. Целая неделя дождей и противного, почти осеннего ветра. На прощание всем хотелось ухватить тепло и рвануть к цивилизованным морям, но мир вокруг менялся, и не в лучшую сторону — Европа стала дорогим удовольствием даже для крепкого среднего класса, Турция с Египтом — недоступны. Причина — нелепые смерти русских людей; и все в небе, где нет шанса спастись.

Доллар рос, не обращая никакого внимания на сладкие сказки Первого канала. На последней женской сходке Ирка внесла предложение все-таки вырваться на неделю в родную Барселону — приехать, взять напрокат пару-тройку машин и оккупировать пляж в каком-нибудь маленьком пригороде. Пускай всего лишь три-четыре дня, но это лучше, чем ничего. Всем хотелось жить как раньше, ведь это так несправедливо — по каким таким причинам мы, честные и трудолюбивые, теперь не можем позволить себе комфортный отдых? Отчего наши деревянные стоят так мало, отчего мы все так резко подешевели?

Вечный вопрос «кто виноват?» разлагал сознание даже в такой чисто женской компании, как наша «Пятничная». После бутылки вина Женька развивала теорию внешнего врага, злилась на людей, не желавших покупать дорогую недвижимость в центре Питера, да и на окраинах тоже; Оксанка хоть и не выпивала, но туда же — сетовала на боевых подруг по благотворительному кружку — состоятельные питерские девы тратились теперь гораздо меньше. И вообще, кое-кто ответил на Оксанкины призывы по Сети довольно откровенно — отстань, старушка, тут ребенка пришлось из английского колледжа забрать, и машину не удалось поменять нормально, а ты про несчастных детишек. «БМВ»-то уже старый, почти пятилетний, товарищи!

Я слушала двухголосный монолог и понимала — тема не беспокоит меня, как ни пытайся. Такая вот политическая бессознательность. Асрян тоже сначала не сильно вступала в дебаты, а в конце, как обычно, разродилась потоком цинизма:

— Очень хорошо, девочки. Не скулите. Не поедем в Барселону, так поедем в Крым. Не в Крым, так на Финский залив, комаров кормить. Для здоровья вообще резкая смена климата не полезна.

Женька моментально впала в справедливое возмущение:

— Ируся, и что теперь? На конференции ездить не будешь? А как же твой дисер в Европе?

— Дисер уже прошел, и на конференцию поеду. Пока лично у меня есть возможность — поеду. Не будет — не поеду. Все правильно, девочки, все очень хорошо. Не могут больше менты и чинуши квартирки элитные покупать — отлично, потому что так и должно быть. Тряпки итальянские не продаются — тоже хорошо, «Мерседесы» стоят в салонах — кесарю кесарево, как говорится. Значит, не заработали. Потому как истина одна — чтобы что-нибудь потреблять, надо что-то создавать, кроме нефти. Так что мыльный пузырь сдулся, и прекрасно, нечего переживать. Чем раньше, тем лучше.